– Будет позволено приговоренному к смерти спросить – почему?

– Пойдемте со мной, – сказал Беркуист, вставая из-за панели. – Наступило время конечной фазы вашего образования, мистер Хейвелок. Молю бога, чтобы вы оказались к ней готовы.

Они вышли из зала и очутились в коротком белом коридоре, охраняемом здоровяком с нашивками мастера-сержанта; его лицо и знаки отличия на груди свидетельствовали, что он прошел немало важных баталий. При появлении президента он вытянулся по стойке «смирно». Верховный главнокомандующий кивнул и последовал к широким черным дверям, углубленным в стене. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не просто дверь. Из-за плеча Беркуиста Майкл увидел массивную стальную панель, напоминающую вход в бомбоубежище, с круглой рукояткой вместо ручки и пластинкой сенсорного устройства. Президент приложил к датчику правую ладонь. По сенсору пробежал ряд цветных огоньков. Затем они остановили свой бег, образовав бело-зеленую полосу. Левой рукой Беркуист взялся за рукоятку. Огоньки побежали вновь. Когда они замерли, на приборе остались гореть три зеленые точки.

– Убежден, что вам известно о подобных устройствах больше, чем мне, – сказал Беркуист. – Могу добавить, что эту дверь могу открыть только я… И еще один человек в случае моей смерти.

Значение последней фразы было совершенно очевидно и не требовало комментариев. Президент открыл тяжеленную дверь, протянул руку и коснулся невидимой пластинки на ее внутренней стороне, отключая следующее контрольное устройство. Еще раз кивнув солдату, он жестом пригласил Хейвелока следовать за собой. Они вошли внутрь. Мастер-сержант подошел к стальной двери, закрыл ее, повернув колесо в нужную позицию, запер замок.

Интерьер комнаты был вполне аскетичен – голые стены, отсутствие мебели, если не считать продолговатого стола с пятью стульями вокруг; перед каждым – блокноты, заточенные карандаши и пепельницы. Слева – машинка для уничтожения документов, тишину нарушало лишь гудение кондиционера. В этом помещении, предназначенном для суперсекретных и срочных совещаний, был еще киноэкран, а у дальней стены на треноге – проектор необычной формы и маленький пульт управления.

Чарлз Беркуист молча подошел к пульту, приглушил освещение и щелкнул выключателем проектора. На экране вспыхнуло изображение двух фотографий, разделенных темной вертикальной полосой. На каждой был изображен текст каких-то документов, похоже оформленных, но, очевидно, разных по содержанию. Майкл вгляделся в экран, чувствуя, как его охватывает ужас.

– Здесь изображена суть того, что мы именуем «Парсифаль», – тихо сказал президент. – Вы помните последнюю оперу Вагнера?

– Не очень хорошо, – ответил Хейвелок, почти утратив дар речи.

– Не важно. Обратите внимание лишь на то, что, как только Парсифаль получал копье, фигурировавшее при распятии Христа, он приобретал способность исцелять раны. В нашем случае все наоборот. Тот, кто получит эти документы, будет способен нанести смертельную рану всей планете.

– Я… я не могу… в это поверить! – прошептал Хейвелок.

– Я тоже хотел бы не верить этому, видит бог, – откликнулся Беркуист. – Слева – текст договора между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом о нанесении совместного ядерного удара по территории Китайской Народной Республики. Цель – уничтожение всех военных объектов, правительственных центров, гидроэлектростанций, систем связи и семи крупнейших городов от маньчжурской границы до Южно-Китайского моря. – Президент выдержал паузу. – Справа – текст договора между Соединенными Штатами и Китаем об аналогичном совместном ядерном ударе по Советскому Союзу. Различия минимальны и имеют жизненно важное значение лишь для тех миллионов простых людей, которые сгорят или не сгорят в пламени атомного пожара. В этом договоре на пять городов больше, включая Москву, Ленинград и Киев, – двенадцать городов должны быть стерты с лица земли… Наша страна заключила два отдельных соглашения: одно – с Советским Союзом, второе – с Китайской Народной Республикой. В обоих случаях мы обязались использовать всю нашу ядерную мощь, чтобы, объединив усилия с партнером, уничтожить общего врага. Диаметрально противоположные обязательства. Соединенные Штаты оказываются в роли шлюхи, которая обслуживает двух взбесившихся жеребцов. Массовое уничтожение. Мир получает ядерную войну, мистер Хейвелок, с гениальной точностью спланированную Энтони Мэттиасом – суперзвездой.

– Это же… безумие! – прошептал Хейвелок, не отрывая глаз от экрана. – И мы – партнеры с каждой из двух стран? Любой из договоров обязует нас нанести ядерный удар – первый удар?

– И второй, и третий, если потребуется, с атомных подводных лодок, дежурящих у берегов Китая и России. Два безумных договора, мистер Хейвелок, и мы, как видите, принимаем непосредственное участие в каждом. И все это зафиксировано в письменном виде.

– Господи!.. – выдохнул Майкл, снова и снова изучая тексты, словно омерзительные останки каких-то чудовищ. – Если об этом узнают – все погибло.

– Теперь вы понимаете, – произнес Беркуист, тоже отрешенно глядя на экран, – насколько серьезна и безвыходна ситуация, в которой мы оказались. Если мы не станем беспрекословно выполнять все указания, которые поступают мне лично, нам грозит глобальная катастрофа в самом прямом смысле этого слова. Стоящая перед нами угроза проста: ядерный пакт с Россией будет показан лидерам Китайской Народной Республики, а соглашение с КНР – руководителям в Кремле. И те, и другие поймут, что оказались преданы самой богатой за всю историю человечества шлюхой. Именно в это они поверят, и мир погибнет в пламени ядерных взрывов. Последние слова, которые мы услышим: «Это – не учебная тревога! Это – война!» И все это, к сожалению, правда, мистер Хейвелок.

Майкл чувствовал, как дрожат руки и кровь стучит в висках. Что-то в словах Беркуиста странно задело его, но пока он не мог уловить причину тревоги и продолжал смотреть на экран.

– Там ничего не сказано о сроках, – машинально заметил он.

– Сроки будут уточнены позже. Это – меморандум о намерениях. В апреле и мае должны быть проведены специальные совещания, на которых и будут определены даты ударов. Встреча с русскими должна состояться в следующем месяце, в апреле, с китайцами – в мае. Удары должны последовать через сорок пять дней после совещаний.

– Это просто не поддается человеческому разуму, – вымолвил Хейвелок, цепенея. – И вы считаете, что я имею к этому отношение?

– Имели. Если не прямо, то косвенно. Во всяком случае, оказались в опасной близости. Мы понимали, каким образом, но не могли понять – зачем. Но и первого было вполне достаточно, чтобы объявить вас «не подлежащим исправлению».

– Тогда, ради всего святого, раскройте мне эту тайну!

– Начнем с того, что дело против вашей подруги Дженны Каррас создал Мэттиас.

– Мэттиас?

– Это он хотел вывести вас из игры. Правда, мы не были уверены: то ли вы вообще уходите со службы, то ли просто меняете работодателя, покидая правительство США ради священной империи Мэттиаса Великого.

– Так вот почему за мной следили. В Лондоне, Амстердаме, Париже и… бог ведает, где еще.

– Повсюду, куда бы вы ни направлялись. Но нам ничего не удалось выяснить.

– И на этом основании вы объявили меня «не подлежащим исправлению»?

– Я уже сказал вам, что не имел никакого отношения к первоначальному приказу.

– Хорошо, хорошо – это был «Двусмысленность». Но потом вы подтвердили распоряжение.

– Позже, значительно позже, только после того, как мы поняли, что вам удалось узнать. Оба приказа, санкционированный и нет, были вызваны одной и той же причиной. Вы начали проникать в систему манипуляций, в структуры, стоящие за этими документами, стали догадываться о существовании связи между людьми в Вашингтоне и их неведомыми партнерами в КГБ. Мы же сейчас участвуем в гонках. Один неверный шаг с вашей стороны, который даже минимально засветит эти структуры, мог, по нашему убеждению, привести к тому, что эти документы, это приглашение к Армагеддону станет известно руководителям в Москве и Пекине.