– Это как?

– Не знаю… наверное, из того, какие люди к нему приходят. Иногда поздно вечером. Не университетского стиля.

Майкл подумал, что он ничего не потеряет, если поинтересуется подробнее. В конце концов, парень сам начал.

– Нас сейчас очень беспокоит одна женщина. Я не хотел об этом говорить, но ради интересов самого Рабби… Мы надеемся, что она здесь побывала. Вы ее случайно не видели? Блондинка, примерно пяти футов пяти дюймов роста, возможно, в плаще, не исключено, что в шляпке. Вчера или сегодня?

– Вчера вечером, – ответил молодой человек. – Сам-то я не видел, но Мастифу повезло. Классная дамочка, по его словам. Правда, немного нервная. Нажала не на ту кнопку и подняла старого Вайнберга – он из Б-4 и еще более нервный тип.

– Услышать это – большое для нас облегчение. В котором часу она вчера здесь появилась?

– Думаю, что примерно в это время. Я разговаривал по телефону, когда Вайнберг завопил в интерком.

– Благодарю вас.

Двадцать четыре часа тому назад, подумал он. И «полупроводник» уже у себя наверху. Она в пределах досягаемости, он чувствует это всем своим существом.

Вслух же Майкл произнес:

– Совершенно случайно в силу стечения обстоятельств вы стали обладателем секретной информации. Прошу вас, уважайте мое доверие.

– Ну до чего же вы официальны! Итак, я никогда не видел вас, мистер Хейвалач. Но если власти введут призыв студентов на военную службу, я обращусь к вам за помощью.

– Не стесняйтесь. Еще раз спасибо.

– Будьте здоровы. – Могучий студент направился в свою комнату. Как только дверь за ним закрылась, Хейвелок метнулся в глубину холла к широкой каменной лестнице с вытертыми от времени ступенями. Он не стал пользоваться лифтом. Шум мог встревожить мускулистого студента, который был вполне способен пренебречь сомнительным удовольствием обладания секретной информацией ради прозаического чувства долга.

В Париже Майклу достало здравого смысла наклеить на подошвы дорогих черных туфель, купленных одновременно с костюмом, толстый слой резины. Теперь это оказалось как нельзя кстати. Он мчался наверх, перескакивая ступени и резко разворачиваясь на площадках – практически бесшумно. Менее чем через полминуты Майкл достиг четвертого этажа. Квартира 4-А находилась в самом конце слабоосвещенного холла, выложенного керамической плиткой. Он немного выждал, восстанавливая дыхание. Затем подошел к двери и надавил на кнопку звонка. Раздался нежный звон колокольчика, через секунду за дверью послышались шаги…

– Кто там? – произнес удивительно высокий мужской голос.

– Доктор Джекоб Хандельман?

– Кто там, пожалуйста? – Человек говорил с явным немецко-еврейским акцентом.

– У меня есть новости с Ke-д’Орсе. Можно поговорить?

– Што? – Человек за дверью умолк, словно осмысляя услышанное, а потом зачастил: – Вы ошибаетесь. Я даже не понимаю, о чем вы говорите. Я никого не знаю на… как вы сказали… Ke-д’Орсе?

– В таком случае мне придется связаться с Парижем и сказать моему информатору, что она совершила ужасную ошибку. Разумеется, имя Джекоба Хандельмана будет стерто из памяти компьютера в известных вам катакомбах.

– Одну минуточку, пожалуйста. Мне нужно освежить старческую память.

Хейвелок услышал, как человек быстро отошел от двери, потом вернулся, и в двери с лязгом повернулся ключ. Замков было несколько. Наконец дверь открылась. Коротко оглядев Майкла, седовласый мужчина кивком головы пригласил Хейвелока входить.

Что это? Почему он так уверен в том, что знал этого человека раньше, старика с длинными белыми волосами и седой бородкой? Это крупное, с мягкими чертами лицо, но глаза за стеклами очков в металлической оправе… Нет, все это так зыбко…

– Вот вы и в моем доме, сэр, – произнес Хандельман, закрывая дверь и манипулируя запорами. – Мне в жизни приходилось немало поездить, не всегда по своему желанию, как и многим тысячам других в моем положении. Не исключено, что у нас есть какой-то общий друг, хотя в данный момент я не в силах его припомнить. На Ke-д’Орсе? Естественно, я знаю многих профессоров Сорбонны…

А может, это высокий звенящий голос? Или вопросительное движение головы? Или его манера стоять, твердо опираясь на всю ступню, внешне как бы расслабленно, но на самом деле – очень собранно? Нет, это не что-то отдельное, это какое-то общее впечатление…

– «Общий друг» – не совсем точно сказано, – возразил Майкл. – Имя вам известно. Бруссак. Министерство иностранных дел, Четвертый отдел. Она должна была сегодня с вами связаться, а она, как мне известно, человек слова. Я полагаю, что Бруссак сдержала свое обещание.

– О, я ежедневно получаю в университете десятки посланий, и только мой секретарь знает их число, мистер… Мистер?..

– Хейвелок.

– Мистер Хейвелахт. Позвольте, позвольте! Я знавал в Берлине в старое время некоего Хабернихта. Фридриха Хабернихта. Что-то похожее, правда?

– Приблизительно.

А может, дело в походке? Этот четкий, выверенный шаг, который он недавно видел на улице? Величественный… высокомерный, ему больше всего соответствуют средневековый плащ или сутана высокопоставленного иерарха церкви… Хейвелок не выдержал:

– А мы ведь с вами где-то встречались, не так ли?

– Мы?! – Старик вскинул брови, поправил очки в металлической оправе и уставился на Майкла. – Совершенно не представляю! Конечно, если вы не были студентом одного из моих больших потоков. Но это, я полагаю, происходило много лет назад. В таком случае вы, бесспорно, могли меня запомнить, но это не значит, что я запомнил вас. Возраст и закон больших чисел… вы понимаете.

– Ерунда. Не обращайте внимания. Много лет назад? Насколько много?.. Так вы говорите, что не имеете вестей от Бруссак?

– Я пока вам ничего не говорю. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь… Я просто говорю, что не знаю. Вы сообщили, что эта личность… Бруссак передала мне какое-то сообщение сегодня, и я ответил, что в мой офис ежедневно поступают десятки сообщений, но до меня они могут дойти лишь через несколько дней. Опять же – возраст и закон больших чисел…

– Я это уже слышал, – перебил его Хейвелок. Он остался стоять и внимательно рассматривал комнату. Книжные шкафы вдоль стен, антикварная мебель, чересчур мягкие кресла, лампы под абажурами с бахромой, подушечки – отнюдь не спартанская, скорее – старинная академическая атмосфера. – Дженна Каррас! – внезапно громко произнес Майкл.

– Еще одно сообщение? – с искренним простодушием старика, удивленного настойчивостью молодого оппонента, спросил Хандельман. – Мне следует побеседовать с моим секретарем. Она слишком сильно заботится обо мне.

– Дженна Каррас приходила к вам вчера вечером, я точно знаю!

– Три… нет, четыре человека навещали меня вчера – и все мои студенты. У меня даже где-то есть их имена и планы двух дипломных работ. – Хандельман подошел к стоящему у стены письменному столу, на котором царил хаос.

– Перестаньте! – заорал Хейвелок. – Вы переправили ее дальше, и я должен найти эту женщину! Именно в этом состояло сообщение Бруссак.

– Так много сообщений, – монотонно пробубнил старик, как будто цитируя Талмуд. – А… Куда же подевались эти имена… эти планы… – бормотал Хандельман, склонившись над столом и роясь в кипе бумаг. – Так много посетителей и разных посланий… невозможно запомнить.

– Послушайте меня! Бруссак не сообщила бы мне вашего имени и не сказала бы, где можно вас разыскать, если бы я решил вам солгать. Мне необходимо найти ее! С ней – с нами – поступили просто ужасно, и она не понимает этого!

– «Возражения, произнесенные в диспуте с Арием»[52], – пропел Хандельман. Он выпрямился и держал в свете лампы пачку исписанных листков. – Очень интересная тема. Речь идет о Никейском соборе – это пятый век. Мало кто понимает тот период дискуссий с Восточной церковью.

«Он может не захотеть с тобой разговаривать». Слова Бруссак.

– Куда вы ее отправили, черт побери?! Прекратите ваши игры! Потому что, если потребуется, я…