— По сути, я не актер. Просто после окончания колледжа ездил с бродячими театрами. В то время я довольно серьезно относился к этому занятию, но чем голоднее я становился, тем больше таяла моя решимость. Потом один приятель из колледжа устроил меня на работу в министерство обороны.

— Даже не могу тебя представить актером, — пожал я плечами.

— А я могу, — вмешалась Сигне. — Он носится как коростель на дороге. — В словах ее легко распознавалась манера говорить Харви.

— Ребята, до чего классные были времена, — улыбнулся он. — Никто из нас ничего не понимал и не знал. Только наш менеджер кое в чем разбирался, но мы его буквально с ума сводили. Каждое утро вся компания тащилась на сцену. И он говорил: «Вы у меня, задницы, будете работать до упаду, весь день. Потому что я сукин сын и жестокий тиран. Критики — невежественные сукины дети, зрители — сукины дети-мещане, а вы просто тупые сукины дети. Единственная стоящая вещь в мире — это театр». И каждое утро он говорил нам это. Каждое утро! Ребята, до чего я был счастлив тогда. Только я об этом не догадывался, вот и все.

— А разве сейчас ты не счастлив? — обеспокоенно спросила Сигне.

— Конечно, милая, конечно. — Харви обнял ее и притянул к себе.

— Вытри лицо, — сказала Сигне. — У тебя ореховое масло на подбородке.

— До чего романтичная баба, не так ли? — расхохотался Харви.

— Не называй меня бабой, — запротестовала Сигне и попыталась шутливо шлепнуть его по лицу, но Харви перехватил ее руку, а когда она пустила в ход другую, между ними завязалась веселая возня. Как бы Сигне ни старалась, Харви успевал поставить блок ее ладошкам, пока наконец он не развел руки, и она оказалась в его объятиях.

— Теперь мы должны поговорить о делах, милая. Не сходить ли тебе в город купить туфли, которые ты так хотела? — Он вытянул из пачки денег банкнот в сто марок.

Сигне радостно схватила ее и выпорхнула из комнаты с криком:

— Намек поняла! Намек поняла!

Харви посмотрел на пачку денег и неторопливо спрятал ее.

Когда дверь закрылась, Харви налил нам еще кофе и приступил:

— Пока ты только наблюдал со стороны, а теперь тебе предстоит вступить в ряды настоящих мужчин.

— С чем это связано? — спросил я. — С обрезанием?

— Все наши операции, — начал Харви, — программируются компьютером. Каждый этап фиксируется на специальном файле, и когда ты, агент, сообщаешь машине о завершении его, машина — исходя из того, что все задействованные агенты выдали свою информацию, — сообщает тебе о следующем этапе.

— Ты хочешь сказать, что вы работаете для вычислительной машины?

— Мы называем ее «Мозгом», — сообщил Харви. — Только так можно быть уверенным, что не произойдет никакой утечки. Машина сопоставляет и корректирует отчеты всех агентов и выдает очередной набор инструкций. У каждого агента есть номер телефона. Он звонит по нему и далее следует полученной инструкции. Если она содержит слово «безопасность», то вслед за ним последуют слова, которые будут паролем для опознания того, кто выйдет с агентом на связь и передаст ему дальнейшие указания. Например, ты набираешь номер, и машина говорит: «Летите в Ленинград. Безопасно. Лицо города изменилось». Это значит, что ты вылетаешь в Ленинград и будешь там ждать указания от человека, который скажет слова «Лицо города изменилось».

— Усек, — кивнул я.

— Очень хорошо, потому что именно такие указания нам выданы сегодня утром. Отправляемся вдвоем. Когда очередной этап завершен, ты позвонишь и получишь указания, предназначенные только для тебя. Не рассказывай мне, что они содержат. Точнее, никому ничего не рассказывай.

— О'кей.

Харви вручил мне запись двух номеров в Нью-Йорке.

— Запомни их и сожги бумажку. Второй номер — только на самый крайний случай, а не когда у тебя кончится туалетная бумага. Всегда звони «коллект-колл», за счет второй стороны. Расходы на телефон вычитаться с тебя не будут.

Ленинград расположен на полпути между Азией и Арктикой. Обычно на организацию поездки туда уходит шесть дней. Тем не менее Харви обладал какой-то возможностью ускорить ход событий, и уже через два дня мы вылетели из Хельсинки рейсом «Аэрофлота» на самолете «Ил-18В». «ЗИМ» доставил нас из аэропорта в гостиницу «Европейская» на Невском проспекте, самой широкой главной улице Ленинграда. Интерьер гостиницы выглядел так, словно девятисотдневная осада города все еще продолжается. Повсюду виднелись куски осыпавшейся штукатурки, старые двери не закрывались, и, добираясь до стойки администратора, нам пришлось переступать через мотки веревок и куски рваного брезента. Харви сказал, что температура у него еще не спала и ему нужно поесть прежде, чем отправляться в кровать. Администратором оказалась хлопотливая седая женщина в очках с железной оправой и с медалью на груди. Она провела нас в буфет, где официантка принесла нам водки и красной икры, осторожно рассматривая нас испуганными глазами — что свойственно и многим другим русским. За дверью буфета виднелся ресторан, где оркестр из десяти человек играл «Мамбо итальяно» и примерно тридцать пар изображали некое подобие западных танцев, в зависимости от того, откуда они прибыли в Ленинград — из Пекина или Восточного Берлина, где принимаются западные телепередачи. Харви потребовал, чтобы ему принесли кофе с коньяком, и, хотя большая кофеварка «Эспрессо» в данный момент стояла на ремонте, толстая официантка вызвалась организовать нам кофе.

Харви сказал, что будь у него под рукой термометр, засунутый куда-то в багаж, он бы доказал мне, что в самом деле болен — и уж тогда-то я бы понял, что это вовсе не смешно.

Я погрузился в поглощение красной икры с удивительно вкусным кисло-сладким хлебом, наблюдая, как кассир с треском перекидывает костяшки счетов. В буфет заскочили двое официантов, о чем-то споря между собой, но, увидев нас, тут же покинули его. Затем появился очень высокий человек в пальто и меховой шапке. Он подошел к нашему столику.

— Насколько я вижу, — на хорошем английском сказал он, — у вас хватило смелости попросить поесть в столь поздний час. У вас деловой разговор или вы позволите присесть к вам?

— Садитесь, — пригласил Харви и, подняв указательный палец, представил нас: — Мистер Демпси из Ирландии, а моя фамилия Ньюбегин. Я американец.

— Ага, — произнес мужчина и, полуоткрыв рот, изобразил вежливое удивление, как это делают итальянцы. — Моя фамилия Фраголли, я из Италии. Полпорции того же самого, — сказал он официантке, которая принесла нам кофе и с неподдельным интересом уставилась на Фраголли. Он сделал округлое движение пальцами над столом. Девушка улыбнулась и кивнула. — «Столичной»! — крикнул он ей вслед. — Единственная водка, которую я пью, — объяснил он нам и стал негромко мурлыкать, подпевая оркестру. — Эй, мамбо, мамбо итальяно.

— Вы тут по делам? — спросил Харви.

— О да, по делу. Я побывал в двухстах милях к югу от Москвы. Вы думаете, что находитесь в зимней России, но вы не представляете, что такое эти маленькие замерзшие деревушки. Я занимаюсь торговыми операциями во многих районах. На заключение договора уходит четыре дня, всегда то же самое. Они выдвигают предложение, мы его оспариваем, а потом начинаем обсуждать. Я называю цену, а мне говорят, что она слишком высока. Я объясняю, что если снижу цену, то придется эксплуатировать своих рабочих. Они снова начинают изучать цифры. Я меняю часть спецификации. На четвертый день мы наконец договариваемся. Условия они соблюдают неукоснительно. Никогда не опаздывают с платежами. Когда соглашение подписано, работать с ними — одно удовольствие.