Как это прекрасно.

- Папа Селесты купил ей билет на самолет, - говорит Кристин,- гладя маленькую хорошо причесанную голову. - Совсем одна на самолете, как большая! Вы понимаете?

- Я первый раз лечу на самолете, - добавляет Селеста, - мне везет!

- И это еще не все, - говорю я, доставая из своей сумки знаменитую золотую цепочку. - Держи…

Ее взгляд загорается, но она опускает глаза. Она хорошо воспитана. Она колеблется. Она прижимается к тете, а та говорит:

- Не следует…

Я успокаиваю их, цепочка не золотая.

- А потом, Селеста, ты же не будешь огорчать свою лучшую подругу?

Тогда она надела цепочку себе на шею и улыбнулась, настоящая женщина, настоящая красавица.

Прощай Селеста!

Прощай Люсьен!

А Люсьена я натурально сделала, когда садилась в машину. Он уложил багаж, рыбу и ящики с персиками в Заячью губу. Он увидел, что я что-то ищу в своей сумке и жестом остановил меня:

- Я прошу вас! Вы меня обижаете!

Я выдержала паузу, а потом сделала изумленные глаза:

- Вы не хотите, чтобы я дала вам адрес? Но как вы тогда сможете приехать к нам перед греческими островами?

Я думала, он разрыдается.

А ведь он черствый, Люсьен. Потешный.

Ты видишь, Жан, это все я везу тебе вместе с рыбой, Мерри Луком, розмарином из Бразинвера. Все, что заставляло биться мое сердце вдали от тебя. Для тебя. Как святое причастие для тех, кто не свят, но все равно приглашен к столу.

Впрочем, я их немало наприглашала.

Честно говоря, я пригласила их всех.

Что вы хотите, себя не переделаешь!

Тот африканец вчера вечером тоже был симпатичный, он заставил меня танцевать невероятные вещи, я потеряла туфли. Он звал меня “Кнопочка” и обязательно хотел знать, что я рассчитываю делать дальше, когда вырасту. Я заставила его повторить. Было слишком прекрасно слышать:

- А ты, Кнопочка, чем ты хочешь заняться позже, когда вырастешь?

Я засмеялась! Но он был очень серьезен:

- Ты учишься или уже работаешь?

Я сказала:

- Я бабушка!

Но он мне не поверил, и прижал меня к своему эбеновому телу, пообещав:

- Сегодня будет твой праздник, бабушка!

Что привело меня в ужас и заставило преждевременно покинуть дискотеку около 3 часов утра с обувью в руке, не повидав еще раз Вертера.

Но это не страшно. Вертер приедет. У него есть адрес.

Он сказал:

- Я очень весел узнать мужа.

Светлые камыши канала слегка дрожат. Небо чисто. Я проехала пески, где растет вино, я проехала горы морского песка. Я приближаюсь к старому городу короля Людовика Святого. Заячья губа неистовствует, я еду на шестидесяти, это опьяняет!

“Вы, у которых жирные волосы” - мило говорит мне только что совершенно самостоятельно включившееся машинное радио, - “вы, у которых жирные волосы, не отчаивайтесь, мы здесь.”

Нужно нечто большее, чем волосы, чтобы повергнуть в отчаянье бабушку, у которой вчера вечером спросили, чем она хочет заняться, когда вырастет! Я хорошо знаю, что у Пепе Сардинки было очень темно, но все-таки, это бодрит кровь!

Ч стная со ственность

оход запр

Длинная аллея извивается посреди виноградников со дна времен, службы пусты, аркой изгибается вход и там, перед домом, цветет терраса.

Я еду медленно, я хотела бы прийти пешком, как адмирал, с поэмой на устах, с веткой лавра в руке…

Я знаю, что если я посигналю, они все выйдут из дома, подбегут, обнимут меня… но я предпочитаю остановить Заячью губу пораньше и застать пустые декорации.

Никто меня не видел…

Нет, Тибер. Он очень громко сопит, приветствуя меня. Он, кажется, лучше себя чувствует… он обещал, не так ли?

Этот старый дом… Я смотрю на него, как если бы видела его в первый раз. Но может быть это действительно первый раз, когда я правильно смотрю на свое царство. Хрупкое царство, оно, похоже, разрушается, и, может быть, разрушится? Ничтожные богатства: старый дом, вино, которое мы не можем больше продавать, мраморная Венера, которой не существует… вазы Андуза держатся только благодаря своим железным обручам, старые ванны ржавеют под зеленой краской, маленькая Диана в беседке рассыпается, а розовая пыль, по которой я иду, это еще одна черепица, покинувшая крышу… Однако, мне не грустно. Я угадываю, что во всем этом есть смысл, что, может быть, он будет мне открыт. Я не знаю, почему я прячусь. Просто чувствую, что момент выйти на сцену еще не пришел.

О! Вивет! Я ее не видела. Она щебечет в манеже. Она играет с линялыми деревянными шариками. Как когда-то Вивиан. Потом мальчики. И Игнасио. И очень давно я, Людовика.

- Как дела, малышка?

Вивиан, не видя меня, высунулась в окно своей комнаты, причесывая длинные волосы, как Мелисанда*( Героиня пьесы Жерара де Нерваля “Пелеас и Мелисанда”), которую она однажды споет. Потом она исчезает в комнате, говоря с кем-то, должно быть с Томасом.

С грохотом открывается дверь, я немного лучше прячусь и вижу Консепсьон (Вернулась! Осанна! Амнистия!) Она выходит с обоими мальчиками. Мне кажется, или они ластятся к ней больше, чем до ее отьезда? Но это доказывает, что они нормальные. Ну же, я не буду стервой в день возвращения. Они взрослые, мы все взрослые. Даже я. Кстати, Консепсьон твердой рукой посылает их к источнику наполнить керамические кувшины. Она хватает вылетевшего из-за угла Игнасио, целует его и тащит на кухню.

- Я тебе покажу!

Снова на пустой сцене нет никого, кроме Вивет.

Мне страшно.

Жан, ты где?

Все тихо, а там где ты, всегда есть музыка. Все тихо. Почему ты не играешь для ящератории? Почему?

Может быть, тебя здесь нет? Ты, может быть, совершил отличный от моего путь? Я покинула тебя, не предупредив. Я возвращаюсь, не предупредив. С чего бы тебе меня ждать? Это женщины ждут, не мужчины, это известно со времен глубокой Античности.

Может быть, я была неправа, что уехала? Может быть, я нарушила порядок?

Мне страшно.

- Агу!

Вивет увидела меня и здоровается. Она радуется, выпрямляется, опирается на стойки манежа. Ее улыбка растет по мере моего приближения.

- Флехххх! - говорит она, явно заинтересованная моей одеждой. Она хватает меня за палец, пытается проглотить ультрамариновый ноготь, отступает и теряется в созерцании рубинов на моих джинсах…

Вивет, капелька моей крови, ты, которой в 2000 году будет двадцатьпять лет, мне надо рассказать тебе секрет:

Я влюблена

И я боюсь. Ты понимаешь меня, потому что ты женщина. Я принадлежу прошлому. Ты принадлежишь будущему, но у нас общий знаменатель - Мужчина.

Ты будешь смеяться, думая о старушках без лифчиков, мечтавших освободить женщину.Ты будешь перемещаться в прозрачных пузырях, чтобы попасть из одной точки в другую, одетая в белое, обтянутая синтетической кожей. Ты будешь жить в доме из металла. Фонкод будет старым воспоминанием, и ты будешь рассказывать своим детям:

- Я знала необычайный дом. Дом старинных времен…

Ты будешь так же вспоминать о женщинах старинных времен: твоей матери, твоей бабушке, твоей прабабушке.

Ты тихо скажешь:

- Они любили своих мужей…

И я надеюсь, что детский голос продолжит:

- Как ты, мама.

Потому что я очень хочу, чтобы мир менялся, при условии, что младенцы останутся чистыми и нежными, а мужья всегда любимыми. Я готова существовать пережитком среди мутантов, если буду уверена, что мужчины никогда не забудут, что они изобрели любовь и музыку.

Музыка.

Еще до того, как раздались первые ноты, я почувствовала, как задрожали ящерицы в виноградных лозах.

Сердце Фонкода билось, и мое билось вместе с ним, счастливое, успокоенное.

Я оставила девочку в ее манеже и очень медленно ушла к музыке.

К Жану.

Жан. Я люблю смотреть на тебя, когда ты об этом не знаешь. Я не понимаю, как я могла тебя покинуть. Ты такой серьезный. Ты так хочешь делать хорошо! Ты склоняешься над нотами, как школьник. Ты поднимаешь голову. Ты размышляешь. Ты улыбаешься. Ты записываешь что-то и продолжаешь свое исследование. Ты играешь увертюру к La Forza del Destino. Ты играешь мгновения нашей жизни.