Как мне все надоело!

И еще, я голодна! Но я не буду есть. Так мне и надо.

Так мне и надо? А надо ли мне это? Кому это надо?

Случалось мне принимать решения и поумнее…. Пахнет руем и рыбным супом, а рыбный суп здесь - коронное блюдо шеф-повара. Я умираю с голоду. Я в агонии….

Давай, спи! Кто спит, тот ужинает.

Глупости, которым вас учат в детстве остаются с вами всю жизнь!

Кто спит, тот ужинает!

Жан, я хочу домой!

Твое имя освобождает меня, и я взрываюсь, как летняя гроза, я обрушиваюсь, я обваливаюсь, я рыдаю на сто лет вперед. Мне сделали больно, через меня обидели тебя, а тебя не было, ты не смог защитить меня, потому что я тебя бросила. Но с этим покончено, я возвращаюсь, завтра я еду домой. Да, это решено в момент. Я выздоровела. Мне снова хочется рубить лук, понимаешь, подметать кухню и жарить блины…

Нет, мне хочется тебя.

И я клянусь тебе, что на этот раз полог может сколько угодно падать нам на головы… что я говорю “полог”? Небо! Само небо может обвалиться на нас, я не двинусь. Я хочу умереть, прижавшись к тебе.

О, женщина, запрограммированная, как планета, с твоими циклами, лунами и приливами слез, с сияющим лицом, или с темным, ты вращаешься вокруг него круг за кругом. Ты говоришь о свободе, не зная, что для женщины свобода - это могила или одиночество. Ты расправляешь крылья, а потом возвращаешься…

Конечно, я говорю вам о любви. Те, которые не любят, которые не любят любить, у которых нет необходимости любить, они, возможно сильнее меня?

А я люблю Жана. И Жан любит меня.

Несчастный, варивший макароны в холодной воде, потому что его оставила жена…

Я переключаю радио в изголовье пальцами ноги. Сложно, но забавно. Надо сказать, мне уже лучше. Готово, заработало! И еще раз, «бабуля беременна»… Да я прекрасно справляюсь ногами!.. Я нашла Испанию… я пролетаю над Алжиром… я возвращаюсь во Францию…

“…рвом ряду особенно блестящего сегодня зала оказалась великая певица Серафина Козетта Сангрия…”

Погоди-ка!

“…в сопровождении дирижера Жана Мартеля…”

Что?!

“И нам посчастливилось встретить их позднее в Дон Жуане, где, перед тем, как продегустировать перепелку с паштетом, они поделились с нами своими проектами…”

Ох!

“Так вот, для начала, этой зимой будет La Forza del Destino ”…

Голос Сангрии в моей комнате!

“…потому что я обожаю Верди и потом потому, что я обожаю этого!”

“Этот” - уточняет журналист, - это Жан Мартель!”

Я догадалась.

“А кто же еще?” - сказали мы обе хором. Я от этого онемела, а она продолжала:

“Я думаю, что скоро он станет самым великим. Поэтому я его не оставлю! Я не хочу, чтобы другая дива забрала его у меня!”

Жан засмеялся, совсем рядом со мной. Опустошительно.

“…счастливым человеком, Жан Мартель?”

“Очень счастливым, - говорит Жан. - Вы знаете, исполняется мечта моей юности… Верди… Опера!…”

Опера! Жан будет дирижировать в Опере! Мне хочется подпрыгнуть в воздух, упасть на колени! Опера! Я больше ничего не слушаю, однако я все слышу. Радио предсказывает мою жизнь. Еще до того, как мы сделаем новое вино, будут настроены скрипки и невидимые работницы вышьют платье Леоноры….o diletta! О, мадам, а какое место вы отводите мне? Я немного беспокоюсь. Мне нужно будет считаться с вами, но не обманывайтесь: вам придется считаться со мной. Вы, может быть, будете немножко спать с ним, но вам придется смириться с мыслью, что со мной он будет спать гораздо больше. И если мы будем страдать, это будет живым доказательством, что у нас есть не только воспоминания, но и будущее.

Evviva la guerra, evviva! (Да здравствует война. Итал)

Программа закончена, какой-то месье поет какие-то ирландские мотивы, мне на них наплевать, я сворачиваю ему шею и поднимаю телефонную трубку.. .А! вот так? неполадки на линиях… какие-то мы в этой стране недоразвитые! Неважно, у нас прекрасная Опера!

А я что буду делать? Не думаете же вы, что я смогу сейчас уснуть! Мне необходимо говорить, петь, танцевать!

Танцевать?

Я не знала, что можно одеться, причесаться и накраситься так быстро! А ведь я не экономила краски! Но вперед! Я иду хоронить холостую жизнь!

Я бегом спустилась по лестнице.

- Видимо дела идут получше, - незлобливо свистнул Люсьен.

Как я могла быть неприветлива с ним? Я целую его. Я целую Селесту. Англичанки машут мне руками с зелеными ногтями на одной и с голубыми на другой. Они хотят увидеть меня вблизи. Боже мой! они в утыканных камнями джинсах! Какая жалость! И по крику, который они испускают, видя мой макияж, я угадываю, что завтра вечером, они станут похожи на двух берлинских травести.

- Вы не ужинаете? - спрашивает Кристин.

- Нет, она идет приставать к мужикам! - отвечает Люсьен.

Да, да, да!

Я лечу вдоль улиц, я уже танцую, я пересекаю разводной мост. Пепе Сардинка с другой стороны канала, в незнакомом мне районе. Это дискотека, куда каждый вечер сбивается местная молодежь. Сверкающая вывеска, слегка напоминающая рыбу… это должно быть здесь.

Я вхожу и пугаюсь.

Звук сумасшедший. Dirty Corpses - исполнители пасторалей из восемнадцатого века рядом с быками, которые вопят в этом притоне. Прожектора всех цветов крутятся в абсолютной темноте, высвечивая молодых, молодых, молодых, и все они исступленно танцуют.

Я получаю мощный удар по ягодицам:

- Привет, Морисет! - визжит мальчишка, и только потом видит, что обознался. (Но он вежливый, он выдает мне еще один шлепок). - Все равно привет!

Вот я брошена в толпу мальчиков и девочек, танцующих со всеми и ни с кем. Это развратно, но не сладострастно. Ко мне приклеивается веселый африканец. Он разражается смехом и целует меня в кончик носа:

- Кнопочка, ты мне нравишься! Ты мне нравишься! Ты мне нравишься!

Я в ужасе отодвигаюсь насколько возможно. Он думает, что я не поняла и его добрая воля не знает более границ:

- Не говорить по-французски? Speak English? Sprehen Sie Deutsch? Ах! Ах! ты мне нравишься!

К счастью в оранжевой вспышке я увидела Вертера и бросилась на него.

Мы укрылись в несколько более тихом углу, в баре, где немой длинноволосый и длиннобородый тип подавал безалкогольные напитки.

Я выпила Колы из горлышка. Мы не слишком могли говорить, но все-таки надо было поставить Вертера в известность, сказать ему до-свидания, рассказать ему историю об Опере…

- Я пришла, чтобы сказать тебе, что…

Я говорю Вертеру “ты”! Как приятелю. Я вне себя! По всей видимости, его это не смутило. Он, улыбаясь, смотрел на меня и, вдруг спросил:

- У тебя новости о муже?

Вот так-то! Ну и Вертер! Он угадал!

- Но откуда ты знаешь?

- У тебя счастливый вид, - сказал он.

Я еду прямо вперед.

Я знаю, куда я еду.

Я возвращаюсь!

Машина пахнет свежей рыбой…

Я не смогла удержаться, я сделала покупки! Видели бы вы мою рыбу! Чудо! Десять минут готовки, белое масло, мякоть лимона. “Они пальчики оближут!” - сказала продавщица.

Тем более что они меня не ждут! Они ничего не знают! Еще сегодня утром были неполадки на линиях! Это будет большой сюрприз!

Я запихала в чемодан мое платье трехдневной давности, платье тех времен, когда я была старухой, вперемешку со всеми маленькими чудесами от Морисет. Когда я заводила мотор, Морисет как раз открывала.

Прощай, Морисет, спасибо за все!

Прощай, мадам Пакэн, такая счастливая сегодня утром в своей сливовой блузке и персиковых брюках.

- Доктор Фавар всегда предсказывал мне, что моя сестра выздоровеет быстрее, чем мы думаем, - говорит она, и щеки ее цветут.

Одной рукой она прижимала к себе Селесту, другой рукой держала письмо, обьявляющее им, что больная возвращается домой. Больше не больная. Выздоровевшая.

- Моя мама выздоровела! - говорит Селеста.

Мама Селесты выздоровела! Выздоровела! Я выздоровела, ты выздоровела, она выздоровела, мы выздоровели!