Даже самый умный и осмотрительный человек не застрахован от повторения своих ошибок. Легче извлекать уроки из чужих промахов и заблуждений, нежели из собственных. Известно, что наши недостатки - оборотная сторона наших достоинств, и расщепить это единство неимоверно трудно. Во всяком случае, Кальман - в точности - лишь с большей поспешностью повторил промах своего театрального начала: еще не истек год великого триумфа «Цыгана-премьера», как на сцене театра «Ан дер Вин» появился скороспелый «Маленький король» и бесславно пал. По обыкновению тяжело пережив неудачу, Кальман засел за «Барышню Суси», и, хотя порой испытывал ту подъемную, крылатую легкость, которую называют «вдохновением», сам чувствовал, что, подобно поезду, сошедшему с рельсов, валится под откос. Тема оставляла его равнодушным, и он скинул все заботы о либретто на ненадежные плечи Ференца Мартоша, так плохо распорядившегося сюжетом «Маленького короля», и помогавшему ему Броди.

Меж тем наступило лето 1914 года, воздух был наэлектризован предвестьем грядущих потрясений, и мрачному, раздраженному Кальману казалось, что земля уходит из-под ног.

Все началось с того, что, уже одетый на выход, но в пижамных штанах, Кальман нетерпеливо и настырно рылся в платяном шкафу.

- Милый, что ты ищешь? - послышался голос Паулы из ванной комнаты. - Я тебе подам.

- Я ищу свои старые брюки-дипломат.

- Зачем они тебе понадобились? Что, у тебя мало новых брюк?

- Н о в ы х? - с великим сарказмом повторил Кальман. - Весь мир - пороховая бочка. Вот-вот вспыхнет война, самое время занашивать новые штаны!

- Прости, но какая связь между надвигающейся войной и твоими брюками? - Паула вошла в комнату в капоте, расчесывая черепаховым гребнем густые каштановые волосы.

- Прямая связь. Во время войны обесцениваются деньги. Банки прекращают платежи. Мои ничтожные накопления будут заморожены. Я ничего не зарабатываю. Что остается?..

- Жить на продажу штанов.

- Не пытайся острить!

- Хорошо, я буду серьезной. Как с процентными отчислениями?

- «Цыган-премьер» выдыхается. Паршивый «Маленький король» не дал ни гроша. На «Барышню Суси», чует сердце, не прокормишь и собачьих блох. Почему мне так не везет, Паула?

- «Маленький король» был просто халтурой, ты писал его между делом. В «Барышне Суси» есть хорошие музыкальные куски, их надо будет когда-нибудь использовать, но либретто ниже всякой критики. Сколько раз я тебе говорила: нельзя либреттистов оставлять одних. У них на уме только кофе, карты и девочки… - Паула вдруг заметила, как побледнел Кальман. - Что с тобой?

Он держал в руках искомые брюки-дипломат.

- Чернильное пятно. На самой ширинке.

- Подумаешь! Отдам в чистку…

- Что-о?.. - впервые голос Кальмана зазвенел яростью. - Мы не Ротшильды, чтобы отдавать вещи в чистку. Неужели ты сама настолько разленилась, что не можешь свести пятно?

- Я только этим и занимаюсь: ты неопрятно ешь. Но я не умею сводить чернила. Сколько шума из-за каких-то грошей!

- Грошей?.. Хорошо тебе говорить. Болезнь отца съедает весь мой доход. На этом нельзя экономить. Но транжирить деньги на чистку, сахарные кости для собаки…

- Остановись, Имре, - тихо, но впечатляюще сказала Паула. - Иначе - крепко пожалеешь. Я покупаю сахарные косточки Джильде на свои собственные деньги. И продукты для твоих любимых блюд - тоже. Живя с тобой, я превратилась в прислугу за все: стираю, глажу, штопаю, чищу обувь, свожу пятна, готовлю твой любимый гуляш, уху и ветчину с горошком, кухарка умеет только варить яйца, кое-как мыть посуду и открывать дверь. У меня было маленькое состояние - где оно?

- Я… я не знал…

- Так знай!.. Я не сшила себе ни одного нового платья, только переделывала старые. Ты большой гурман, а денег, которые ты даешь мне на хозяйство, хватило бы, дай бог, на луковую похлебку. Ты, такой практичный и так быстро считающий, задумался хоть бы раз, на что мы живем?

- Нет, Паула, - растерянно проговорил Кальман. - Трудно поверить, но я и правда никогда об этом не думал. Я считал, что моих денег вполне хватает. Ты всегда такая элегантная, стол обильный и вкусный… и я думал, то есть никогда не думал, не давал себе труда думать, как ты справляешься… Тяжелое детство…

- Замолчи, Имре! Я больше слышать не могу о тяжелом детстве.

- Но, Паула, милая, ведь человек формируется в детские годы…

- А потом жизнь обрабатывает его на свой лад. Я распустила тебя. Так всегда бывает при неравенстве отношений. Кто я тебе? Прислуга, которую барин навещает ночью.

- Это неправда! Я всегда считал тебя своей женой. И все окружающие считали. Давай оформим наши отношения.

- Вот истинная речь влюбленного! Я не хочу ничего «оформлять», и ты знаешь почему. Я не могу дать тебе детей, а без этого брак - бессмыслица. Ты должен оставаться свободным. Но пока мы вместе, надо жить общей жизнью. Нельзя натягивать на себя все одеяло.

- Я согласен с тобой, Паула. Ты говоришь редко, но до конца. Я, конечно, скуповат, таким меня воспитали. Отец давал мне два гроша… молчу, молчу, я уже сто раз рассказывал об этом… Вечный страх перед… это уже было… Понимаешь, я растерян. После «Цыгана» сплошные неудачи… Но об этом тоже говорено-переговорено…

- Барина спрашивают! - сообщила кухарка.

- Судебные исполнители! - охнул Кальман.

Паула посмотрела на него с материнской жалостью и вышла из комнаты. И почти сразу раздался ее голос:

- Имре, тебе принесли деньги! Надо расписаться!

Кальман боязливо выскользнул в переднюю, а Паула прошла в спальню, чтобы закончить свой туалет. В гостиной они сошлись одновременно, Кальман похрустывал пачкой новеньких бумажек. Видно, что ему доставляло удовольствие само прикосновение к деньгам.

- Бедный цыган еще подкармливает нищего композитора! - воскликнул он. - Паула, мы начинаем новую жизнь. Теперь ты будешь покупать Джильде сахарную косточку из хозяйских денег… Паула, ты сошьешь себе новое платье, в котором элегантность будет органично сочетаться со скромностью. Отныне домашний бюджет - твоя забота. Я оставляю за собой лишь покупку ветчины.

- Ты великолепен, Имре, - улыбнулась Паула. - Но смотри, чтобы щедрость не перешла в мотовство.

Он не заметил иронии.

- Какая ты красивая, Паула! - продолжал прозревать Кальман. - А я порядочная свинья. Но повинную голову меч не сечет. Давай в знак того, что ты меня прощаешь, выпьем вина. Пошли Анхен в лавку.

- Представляю, какое вино купит Анхен! Которым подкрепляется ее кузен из пожарной части. Я лучше сама схожу. «Либфраумильх» годится?

- Отличное вино! - в упоении вскричал Кальман. - Кутить так кутить! Но знай, девочка моя, недорогие вина куда забористее!..

Супруги дружно отобедали и осушили бутылочку забористого вина. Джильда догладывала сахарную косточку, а Кальман, вновь охваченный беспокойством, жаловался Пауле.

- Иенбах и Лео Штейн навязывают мне либретто. Но само название отпугивает: «Да здравствует любовь». Ты веришь, что оперетта с таким названием выдержит хотя бы десять представлений?

- Ты зря беспокоишься. Все равно она будет называться «Королева или Принцесса Любви, Долларов, Вальса»…

- Едва ли, ведь действие происходит в кабаре.

- А кто героиня?

- Простая венгерская девушка, ставшая звездой варьете.

- Венгерская?.. Значит, она танцует чардаш?

- Это ее коронный номер.

- Все ясно. Ваша оперетта будет называться «Княгиня чардаша».

- Изумительно! - Кальман был потрясен.

- А главное - оригинально, - рассмеялась Паула. - Но шутки в сторону. Ты созрел для чего-то большего. В бедняжке «Суси» есть дивные куски, в последнее время ты играл много красивой и веселой музыки. Ты должен создать свою лучшую вещь. Но не спускай глаз с халтурщиков-либреттистов. Они могут все изгадить.

- Я вцеплюсь в них, как бульдог, - заверил Кальман. - На этот раз содержание особенно важно. Я хочу, чтобы там был дух Венгрии - в героине, девушке из народа, и сладко-гнилостный дух разлагающейся монархии. Я выведу целую галерею титулованных уродцев…