В направленном мне письме лечащий врач Рэйчел описал ее «мучительное переживание от прослушивания музыки как совокупности контрапунктных линий. Она была неспособна придать гармонический смысл струнным пассажам. Когда-то прослушивание было линейным, горизонтальным и вертикальным в одно и то же время, теперь же музыка существовала только в одном, горизонтальном, измерении». Первой жалобой, которую предъявила Рэйчел, приехав ко мне, была дисгармония, неспособность объединить в одно целое разные голоса и инструменты.
Но у больной были и проблемы иного рода. После травмы она оглохла на правое ухо. Сначала Рэйчел этого не заметила, но потом задумалась: не сыграла ли глухота какую-то роль в изменении восприятия музыки? Она сразу заметила исчезновение абсолютного слуха, но еще больше расстроилась от утраты чувства высоты звуков и перестала представлять себе тональное пространство. Теперь ей оставалось полагаться лишь на буквальное воспроизведение. «Я могу вспомнить тональность только потому, что помню ощущение при ее напевании. Я сразу вспоминаю высоту тона, стоит мне только начать его петь»[44].
Рэйчел обнаружила, что если перед ее глазами лежат ноты, то она может, по крайней мере визуально и концептуально, представить себе гармонию, хотя это и не заменяет утраченной способности к живому восприятию, «во всяком случае, не больше чем меню может заменить реальную еду». Но чтение нот помогало «оформить» произведение, не дать ему «расползтись в разные стороны». Игра на фортепьяно вместо простого прослушивания тоже помогала «интегрировать музыкальную информацию. Требование тактильного и интеллектуального понимания стимулировало способность быстро переключать внимание с одного музыкального элемента на другой и, таким образом, складывать их в единую музыкальную пьесу». Но эта «формальная интеграция» была все же слишком ограниченной.
В мозгу существует множество уровней, на которых происходит интеграция восприятия музыки, и, следовательно, множество уровней, на которых способность к такой интеграции может утрачиваться или нарушаться. В какой-то степени у Рэйчел было нарушено восприятие и других звуков. Слуховое пространство ее оказалось расщепленным на дискретные, не связанные между собой элементы: уличные шумы, домашние шумы, звуки, исходившие от животных; каждый из этих звуков мог внезапно выделиться и целиком привлечь к себе внимание, так как переставал вписываться в звуковой фон или ландшафт. Неврологи называют этот феномен симультагнозией, но она чаще бывает зрительной, а не слуховой[45]. У Рэйчел эта симультагнозия выражалась в том, что ей приходилось строить картину окружавшего ее слухового пространства по кусочкам, шаг за шагом, более осознанно и обдуманно, чем это приходится делать всем нам. При всей парадоксальности это имело и некоторые преимущества, так как Рэйчел начала с особенным вниманием относиться к тем звукам, которых раньше не замечала.
В первые месяцы после травмы женщина не могла играть на фортепьяно из-за того, что правая рука была почти полностью парализована. Но за эти месяцы Рэйчел научилась писать и обслуживать себя одной левой рукой. Примечательно, что в это же время она начала рисовать, пользуясь все той же уцелевшей левой рукой. «Я никогда не рисовала до аварии», – сказала она мне.
«Когда я была еще прикована к инвалидной коляске, а правая рука была в лангете, я научилась писать и вышивать левой рукой. Я не хотела покоряться судьбе. Мне смертельно хотелось играть, сочинять музыку. Я купила пианино и испытала самое страшное в моей жизни потрясение. Но порыв к творчеству не иссяк, и я обратилась к живописи. Тюбики с красками мне приходилось открывать зубами, придерживая их левой рукой. Все мои первые картины, 24 на 36 дюймов, были написаны одной только левой рукой».
Время и физиотерапия сделали свое дело. Постепенно правая рука окрепла настолько, что Рэйчел снова смогла играть на фортепьяно обеими руками. Когда несколько месяцев спустя после нашей первой встречи я навестил Рэйчел, она работала над бетховенской багателью, сонатой Моцарта, «Лесными сценами» Шумана, трехголосной инвенцией Баха и «Славянскими танцами» Дворжака в четыре руки. Дворжака Рэйчел играла с преподавательницей музыки, к которой она ездила каждую неделю. Рэйчел сказала, что добилась значительных успехов в интеграции музыкальных «горизонталей». Незадолго до того она побывала на представлении трех одноактных опер Монтеверди. Сначала, сказала Рэйчел, она наслаждалась музыкой, так как смогла впервые после аварии воспринять ее во всей полноте и гармонии. Однако восприятие затруднилось уже через несколько минут. «Мне стоило больших умственных усилий удержать все нити». Но затем музыка распалась на части, превратившись в хаос разных голосов:
«Сначала это мне очень понравилось, но потом я запуталась в разрозненных фрагментах музыкальной среды. Поначалу это был нешуточный вызов, а затем спектакль превратился в пытку. Монтеверди очень показателен в этом отношении, потому что, несмотря на сложность его мелодий, он писал для небольшого оркестра и не более чем для трех вокальных партий одновременно».
В связи с этим я вспомнил одного своего пациента Верджила, который практически всю свою жизнь был слепым, а потом, в возрасте пятидесяти лет, снова обрел зрение в результате удачной офтальмологической операции[46]. Правда, вновь обретенное зрение было ограниченным и хрупким (по большей части из-за небольшого раннего зрительного опыта, так как в мозгу не развилась устойчивая зрительная когнитивная система). Зрение стало для него обузой, и, когда он, например, брился, он поначалу отчетливо видел в зеркале свое лицо, но уже через несколько минут он напрягал все силы, чтобы и дальше узнавать окружающий мир. Наконец он сдавался и продолжал бритье, как привык, на ощупь, потому что зрительный образ лица неотвратимо распадался на неузнаваемые фрагменты.
У Рэйчел после аварии также возникли некоторые проблемы со зрением, особые расстройства зрительного синтеза, однако она оказалась настолько сильна, что сумела обратить эти расстройства себе на пользу. В какой-то степени она испытывала трудности в синтезе целостной сцены после ее наблюдения; то есть это была зрительная симультагнозия, аналогичная ее слуховой симультагнозии. В целостной сцене она сначала замечала одну вещь, потом другую, затем третью; внимание было направлено поочередно на эти вещи по отдельности, собрать сцену воедино Рэйчел могла только медленно и с трудом, пользуясь прежде всего интеллектом, а не перцепцией. В своих картинах и коллажах Рэйчел широко использовала эту свою особенность. Она расчленяла видимый мир, а потом воссоздавала его по собственному усмотрению.
Сейчас квартира Рэйчел увешана ее картинами и коллажами, но за прошедшее после аварии время, то есть с 1993 года, у Рэйчел так и не восстановилась способность писать музыку. Главная причина – амузия совсем иного рода – отсутствие музыкального воображения. До аварии она сочиняла музыку в голове и непосредственно записывала музыку на нотный лист. Но теперь, говорит Рэйчел, она не в состоянии «слышать» то, что записывает. Когда-то она обладала очень живым музыкальным воображением, и стоило ей взглянуть на ноты (свои или других композиторов), как в голове начинала звучать музыка во всей полноте оркестрового или хорового исполнения. После травмы это воображение угасло, и теперь ей стало трудно записывать музыкальные импровизации. Как только она берет в руки ноты и ручку, мелодия, которую она только что играла, испаряется из памяти. С нарушением воображения возникло и нарушение кратковременной памяти, и это делает невозможным удержание в голове только что созданной музыки. «Это главная моя потеря, – сказала мне Рэйчел. – Мне нужен посредник – между мной и нотной тетрадью». Решающий перелом произошел в 2006 году, когда Рэйчел нашла молодого сотрудника, который научил ее пользоваться компьютером с программой, записывающей ноты сыгранной музыки. Теперь компьютер сохраняет в своей памяти то, что Рэйчел не может сохранить в своей. Рэйчел получила возможность работать с темами, созданными на фортепьяно, и преобразовывать их в нотные записи или в голоса различных инструментов. Теперь Рэйчел не теряет связь со своими сочинениями, может оркестровать или улучшать их с помощью ассистента и компьютера.
