Однажды ко мне явился странный визитер – однорукий молодой человек, бывший капитан и житель Грейфсвальда. Он сказал, что слышал о моих материальных затруднениях и готов пойти мне навстречу. Он обещал ежемесячно платить мне пятьсот марок за корреспонденции.
Я не поверил своим ушам. От разъяснений мой посетитель увиливал, но сказал, что вскоре я смогу переселиться на Запад, занять особняк в Гейдельберге. Для меня, как для бывшего полковника, в восточной зоне все равно нет никаких перспектив.
Я потребовал разъяснений. Он перепугался и немедленно удрал в Западный Берлин, бросив все в Грейфсвальде.
Как я потом узнал, это было первое мое знакомство с американской разведкой.
В клинике медицинского института я уже продвинулся до младшего инспектора. Инициатива моего выдвижения исходила от рабочих: они попросили профсоюз предоставить более подходящую работу бывшему коменданту Грейфсвальда.
Теперь я не выдавал, а закупал имущество. Мне доводилось бывать и в Берлине. Однажды я навестил там старого профессора Маурера. Мы оба обрадовались встрече. Профессор жил в Западном Берлине, где, кроме научной работы, занимался и делами своей старой фирмы. Все политические проблемы он обсуждал со мной так же открыто, как в плену. Я попросил его помочь мне связаться с женой Брейера. Дело в том, что, вернувшись из плена, я написал ей о житье-бытье ее мужа, и она просила обязательно навестить ее.
Профессор узнал номер ее телефона, позвонил и отвез меня на своей машине. Фрау Брейер обрадовалась, узнав, что ее муж держится в плену физически и морально крепко. Но когда я сказал, что нас с Брейером сблизили прогрессивные воззрения, она вдруг резко осведомилась у седовласого семидесятилетнего профессора:
– Откуда вы узнали мой телефон? Ведь он секретный!
На эту тему она говорила долго и нелюбезно. Все же и после этого я несколько раз писал ей. Запуганная западной прессой, она спрашивала у меня, есть ли шансы на возвращение ее мужа. Я постарался рассеять ее опасения.
Политическая жизнь становилась все острее. Я был очень загружен как председатель районного правления НДПГ. Это уравновешивало мою жизнь, так как служба не удовлетворяла меня. Я сталкивался с людьми разных слоев населения, из других партий и учреждений. Меня избрали от Грейфсвальда делегатом на III Немецкий народный конгресс, который собрался в конце мая 1949 года. Для меня это было целое событие. Председательствовал Вильгельм Пик. Был обсужден и принят проект конституции Германской Демократической Республики. Требовали единства и мира. Немецкий Народный Совет постановил создать Национальный фронт демократической Германии. В это же время переименовали немецкое Общество по изучению культуры СССР в Общество германо-советской дружбы.
Я работал в обоих обществах и был избран в их правления. Еще раньше я по собственной инициативе обратился с письмами к своим бывшим товарищам на Западе. Из их ответов я понял, что они тоже стоят за разрешение национальных проблем, которые занимали меня со времени Сталинградской битвы. У нас завязалась регулярная переписка.
Как-то мне предложили поступить на курсы при Немецкой административной академии в Форст Цинна. Я очень обрадовался.
В начале 1950 года я прибыл на курсы. Слушателей разместили в бывшей эсэсовской казарме возле хорошо знакомого мне артиллерийского полигона Ютербог. Большинство зданий сильно пострадало и было лишь частично восстановлено.
Моим соседом по комнате оказался Вальтер Берс из Ней-Эгельна, старый потомственный рабочий, в прошлом слесарь и член социал-демократической партии.
В Грейфсвальде он был в 1920 году, когда лежал в клинике, раненный во время капповского путча, в котором он участвовал на стороне «красных». Тогда я служил в армии и по чистейшей случайности не имел отношения к тем боям. Мы пришли из разных миров и теперь должны были шесть месяцев жить и учиться вместе.
Наши курсы состояли из четырех групп по двадцать человек в каждой. Кроме меня, почти все слушатели занимали средние и высшие административные посты в государственном и хозяйственном аппарате. Средний возраст был довольно высок, примерно сорок пять лет.
В мою группу входили три женщины. На курсах были представлены все партии. Группы учились по разным программам. Только основные лекции – по истории и общественным наукам – мы слушали вместе. В каждой группе проводились семинары. Во время дискуссий преподаватель был primus inter pares{25}. Все проблемы обсуждались весьма тщательно. Далеко не всегда различные мнения можно было объединить. Но именно в результате этих дискуссий мы сошлись ближе, и группы образовали единую общину.
Большинство моих коллег пришло сюда с хорошей подготовкой, и мне было нелегко овладеть незнакомым материалом. Но меня крепко поддерживал и направлял мой товарищ по комнате Берс. Он не признавал никаких компромиссов в принципиальных вопросах. Однако благодаря большому жизненному опыту и знаниям он не был догматиком.
Старостой нашей группы был Артур Штраус из Берлина. Выходец из семьи ремесленника, он в свое время не смог получить образования, которого заслуживал по своим способностям. С Артуром Штраусом мы и по сей день добрые друзья. Как много талантливых людей из народа пропадало при старом общественном строе из-за недостатка образования. Таких, как Берс и Штраус, на курсах было много. Они знали гораздо больше тех, кто чванливо смотрел на них сверху вниз.
Из преподавателей я знал только одного, да и то шапочно, по встрече в плену. Однажды в Красногорске, когда мы чистили картошку, к нам прибыли новенькие. Один из них подсел ко мне. Я сразу определил: интеллигент. Роговые очки, высокий лысый лоб. Это был профессор Крегер. Лекции его, ясные и логичные, пользовались в академии особенной популярностью.
До сих пор мне не приходилось встречаться с людьми из рабочего класса и вести с ними обстоятельные разговоры. Теперь я часто думал: вот бы моим коллегам поближе познакомиться с этими людьми!..
Когда я учился в академии, в Лейпциге состоялся II съезд НДПГ, Меня временно освободили от занятий, и я отправился туда. В 1949 году в Галле я участвовал в работе I съезда. С тех пор молодая партия выросла количественно и политически. Второй съезд был посвящен теме: «Права Германии и обязанности немцев».
Возвращаясь в академию, я встретил в Западном Берлине своих друзей. Я рассказал им о Лейпциге и о своей учебе в академии и понял, что многие из них разделяют мои взгляды. Я решил и по возвращении в Грейфсвальд поддерживать дружбу с товарищами, которые оказались в Западной Германии. Жизненно важные вопросы нашего отечества для всех одни.
В конце 1950 года меня избрали городским советником Грейфсвальда. Это избавило меня от прежней работы при университете. Приятно, что многие сограждане обрадовались моему избранию. Передо мной открылось обширное поле деятельности. Особенно сложные задачи стояли перед жилищным отделом. Но ведь еще с 1945 года я мечтал о самостоятельной, трудной и полезной людям работе. Дружный коллектив городского совета крепко поддерживал меня.
К сожалению, всего через месяц я был вынужден оставить эту полюбившуюся мне работу. В соседнем районе Узедом пришлось занять вакансию члена районного правления партии. Нелегко было мне покидать Грейфсвальд. Но моя деятельность в округе Узедом началась благоприятнее, чем я ожидал. Я быстро вошел в курс дела.
В июле 1951 года во время моего отпуска мы с женой решили навестить родственников в Западной Германии. Я встретил там друзей и товарищей, которых не видел уже не одно десятилетие. Один из них попросил меня, если я буду в Мюнхене, навестить некоего капитана Бэра. Бэр, по отцу еврей, незадолго до войны эмигрировал в США. В Германию он вернулся уже капитаном армии США. Хорошо зная немецкий язык и условия жизни в Германии, он после 1945 года по заданию американцев работал в комиссии по денацификации в Баварии. Мне сказали, что он ярый антифашист, против Германии никогда не воевал и не намерен восстанавливать немецкий фашизм в американском варианте. Больше того, он жаждет участвовать в политической борьбе против ремилитаризации. Но в Западной Германии ему, как известному антифашисту, жить тяжело. Так что для него единственный выход – переселение в Германскую Демократическую Республику.
