–Лавировать, чтобы встретить противника, – переводит гардемарин Галопен.

– Встретить-то мы его встретим, а вот кто кого будет провожать, – тихо произносит штурман Кьеффер.

Так же тихо командир советует: закрой рот или его тебе закрою я. По всей длине линии, борясь с течением и ворочая туда-сюда почти обвисшими парусами, испанские и французские корабли – за кормой у каждого болтаются на буксире ялики и шлюпки, спущенные на воду, чтобы освободить палубу, – начинают маневрировать, чтобы встать к ветру и повернуться батареями бакборта к англичанам, которые, видит Келеннек, уже совсем рядом, почти на расстоянии пушечного выстрела. Колонна под белым штандартом нацелена прямо в центр союзной эскадры (Келеннеку весьма кстати приказ, отсылающий его подальше отсюда), а колонна под синим штандартом, та, что южнее, немного изменила курс: если прежде направлялась к арьергарду с явным намерением обойти его, то теперь тоже метит почти в центр, на четыре-пять кораблей в сторону от предполагаемого места прорыва. Кое-кто из ветеранов «Энсерте-на» – чтоб было лучше видно, они забрались на консоли для боеприпасов, – кажется, узнают в возглавляющем колонну корабле под синим штандартом «Ройял Соверен»: он идет прямиком на «Санта-Ану», трехпалубник, на котором держит свой флаг генерал-лейтенант Алава, командир подразделения, состоящего из пяти французских и трех испанских кораблей.

– Вот там они и врежутся.

Келеннек в отчаянии видит, что и эта группировка – главные силы эскадры – движется кто во что горазд. Французы «Фуго» и «Плютон» болтаются в кильватере у «Санта-Аны», французский «Эндомптабль» и испанский «Монарка» снесло далеко под ветер, так что в линии образовались дыры, а двух кораблей вообще не хватает: старый ревматик «Сан-Хусто» шлепает гораздо выше, а французский «Энтрепид» в результате многочисленных маневров и контрманевров рассвет застал в подразделении Дюмануара, находящемся в авангарде.

По крайней мере, утешает себя Келеннек, идя вдоль растянувшейся с норда к зюйду эскадры, арьергард, которым теперь стала эскадра наблюдения адмирала Гравины, уже не сбит в кучу, а начинает выравнивать строй. Команда тендера видит, как проплывает на его правом траверзе семидесятичетырехпушечный «Альхесирас» – несмотря на свое испанское название, это корабль французский и идет под флагом контр-адмирала Магона, – затем испанский «Багама», французские «Эгль», «Свифт-Сюр» и «Аргонот», испанский «Сан-Ильдефонсо» (один из лучших и наиболее современных испанских кораблей) и французский «Ашилль»: у всех на борту по семьдесят четыре пушки, за исключением «Арго-нота», несущего восемьдесят. Испанские «Монта-ньес» и «Аргонаута» сильно снесло под ветер, но они, как паиньки, старательно пытаются добраться до своих мест. А после бреши шириной в пару кабельтовых замыкают эту гигантскую, в добрых четыре мили, сейчас выгнувшуюся дугой к осту линию «Принсипе де Астуриас» (три палубы, сто четырнадцать пушек, на фок-мачте флаг адмирала Гравины, на борту он сам и его адъютант генерал-майор Эсканьо), французский «Бервик» и еще один испанец – семидесятичетырехпушечный «Сан-Хуан Непомусено» под командованием бригадира Чурруки; этого молчаливого, худого, бледного человека уважают даже англичане (а это много, когда речь идет о надменных британцах), и не только как отважного командира, но и как ученого – гидрографа и астронома. Келеннек знает его лично: когда-то, в Бресте, ему довелось служить при нем. Симпатичным Чурруку не назовешь, однако впечатление он оставляет глубокое. Говорят, после многих лет, отданных только морю, он женился на милой девочке из хорошей семьи. L'amour[76] и все такое. А еще рассказывают, что ему, как и всем остальным испанским командирам, Королевский флот задолжал жалованье за несколько месяцев, и в Кадисе он перебивался частными уроками математики. Одно слово: L'Espagne[77]. Умеет она все-таки ценить своих людей.

– Еще сигнал с флагмана.

Келеннек смотрит на «Теми» – ближайший к нему фрегат, на котором ползут вверх, репетуя сигналы, подаваемые издалека, с «Аргк», разноцветные флаги. Юный Галопен уже роется в своде сигналов:

– Вести бой с максимальной отдачей.

– Отлично, замечательно. Же-сюи-тре-кон-тан[78]. Запиши время.

– Миди, мон командан[79].

– Кьеффер, где мы?

Штурман смотрит на секстант, сверяется с записями, вытянутой рукой показывает своему помощнику Манолё Когегуэвосу азимут, тот кивает в ответ.

– Тридцать шесть градусов восемь минут северной широты, мон командан… Азимут на мыс Трафальгар – четыре лье на ост-зюйд-ост.

– Точно?

– Точно.

Ответ пилота раздается одновременно с долетевшим издали звуком пушечного выстрела. Пум-баа. Резко обернувшись, Келеннек видит облако белого дыма, которое бриз относит, закручивая на лету: это к норду, там, где находится «Фуго» – чуть дальше центра союзной эскадры, там, где английская южная колонна под синим штандартом уже готова вклиниться в нее как раз между «Фуго» и «Санта-Аной». А потом начинает громыхать – нескончаемая цепочка отдельных громов, под которые из бортов кораблей вылетают вспышки пламени и клубы дыма, и этот грохот перекатывается вдоль всей линии от центра до самого конца.

Бум-баа, бум-баа, бум-баа. Шев господень. Сражение. Шестьдесят кораблей, пять тысяч девятьсот сорок пушек, сорок тысяч людей, нещадно уничтожающих друг друга. С палубы «Энсертена» Келеннек и его французы, бессильные что-либо сделать, смотрят, зачарованные, на разыгрывающуюся бурю. Не попавшие в цель ядра, как град с небес, сыплются в воду, вздымая пенные столбы. Вся союзная линия от центра до самого конца арьергарда – это оглушительный грохот орудий и клубы серо-белого дыма, прошитые огненными вспышками; французы и испанцы подняли свои кормовые флаги и палят по головным кораблям англичан, которые тоже начали отвечать на огонь. Бумм-рррааа. Бумм-рррааа. Поверх сплошного облака дыма видно, что английские паруса все ближе к парусам смешанной эскадры, а на мачтах и реях и тех и других кораблей копошатся крохотные фигурки матросов, убирающих нижние паруса. Красиво все-таки идут эти англичане, с невольным восхищением думает капитан Келеннек. Первые четыре линейных корабля, идущих в кильватере за тем, что под синим штандартом, невозмутимо стараются вклиниться в бреши в строю союзных кораблей. «Санта-Ана» всем бакбортом дает такой залп по флагману, что тот кренится в противоположную сторону. Его паруса словно летят над дымом, который скрывает корпуса судов и в котором уже начало зловеще потрескивать – крр, крр, крр: это звук мушкетной стрельбы, сотен ружей, грохочущих на палубах и с марсовых площадок.

– Они пройдут, ном-де-дье. Эти кошон пройдут[80].

Французскому «Эндомптаблю» не хватает ветра, чтобы успеть заткнуть собой брешь между «Санта-Аной» и «Фуго», и хотя последний изо всех сил маневрирует парусами (Келеннек представил себе, как его капитан Бадуэн, уже охрипший, мечется по шканцам, выкрикивая приказания), пытаясь приблизить свой нос к корме испанца и закрыть дорогу английскому трехпа-лубнику под синим штандартом, тот под жестоким огнем продолжает идти вперед. Другие английские корабли отделяются от своего строя, выбирая, где можно рассечь союзную эскадру; два из них нацелились на брешь между «Плюто-ном» и «Альхесирасом», оставленную снесенным под ветер испанским «Монарка». Бум-баа, бум-баа, бум-баа. От непрекращающейся пальбы дым становится таким плотным, что сквозь него уже ничего не разглядеть: теперь с подветренной стороны линии, оттуда, где находится «Эн-сертен», видны лишь вспышки и завихрения от взрывов пороха, спиралями поднимающихся среди необъятного леса мачт и распущенных парусов, в которых появляется все больше пробоин. Кррррааак. Один из кораблей – Келеннек не знает, англичанин это или кто-то из союзников – лишился крюйс-стеньги по самый марс, а потом и вся бизань-мачта обрушивается, исчезает в дыму вместе с беззащитными крошечными фигурками, пытающимися удержаться за снасти.