297. Мощь королей равно зиждется на разуме народа и на его неразумии, причем на втором больше, чем на первом. В основе величайшего и неоспоримейшего мо­гущества лежит слабость, и эта основа поразительно устойчива, ибо каждому ясно, что слабость народа не­изменна. А вот основанное на здравом разуме весьма шатко — например, уважение к истинной мудрости.

298. Народная мудрость. — Щеголь вовсе не пустоголов: он показывает всему свету, что на него по­работало немало людей, что над его прической трудились лакей, парикмахер и др., а над брыжами, шнурками, по­зументами и т. д. Все это вовсе не пустая блажь, красивая сбруя, а знак того, что у владельца этой сбруи много рук: ведь чем у человека больше рук, тем он сильнее. Щеголь показывает всему свету, что он — сильный человек.

299. Причина следствий. — Ну и ну! От меня требуют, чтобы я не выказывал почтения человеку, одетому в полупарчу и окруженному десяткам лакеев! Да если я ему не поклонюсь, он прикажет всыпать мне горячих! Его наряд — знак силы. Даже коней и тех судят по богатству сбруи. Хорош Монтень, который будто бы не понимает, в чем тут дело, и удивляется, что другие понимают, и просит объяснить ему причину. “С чего бы это...” — вопрошает он и т.д.

300. Причина следствий. — Человеческая сла­бость — источник многих прекрасных свершений, напри­мер искусной игры на лютне. Плохо в этом только одно: источник-то — наша слабость.

301. Вам, разумеется, случалось встречаться с людь­ми, которые, жалуясь на ваше неуважение к ним, ссы­лаются, при этом на влиятельных особ, которые высоко их ценят. Я ответил бы им так: “Объясните мне, какими добродетелями вы расположили к себе оных особ, и я буду ценить вас не меньше, чем они”.

302. До чего же это правильно — различать людей не по их внутренним свойствам, а по внешним признакам! Кто из нас двоих пройдет первый? Кто уступит дорогу другому? Тот, кто менее проворен. Но мы равно про­ворны, так что придется пустить в ход силу. У него четыре лакея, у меня только один, — это ясно как день, считать до четырех умеет каждый, уступить должен я, спорить было бы глупо. Таким образом, мир между нами сохранен, а что на свете дороже мира!

303. “Утруждайте себя ради него” — в этом суть уважения. И не так это суетно, как может показаться, напротив, глубоко справедливо, ибо означает: “Вам сей­час не нужно, чтобы я себя утруждал, но я все равно утруждаю и тем более буду утруждать, если это и впрямь понадобится”. К тому же нет лучшего способа выказать уважение к сильным мира сего: ведь если бы проявлять это чувство можно было, рассиживаясь в креслах, мы уважали бы всех людей подряд, не делая между ними никакого различия, а вот когда человек себя утруждает, различия становятся заметны — и еще как!

304. Дети с глубоким удивлением обнаруживают, что некоторые их товарищи окружены всеобщим почте­нием.

305. Как велико преимущество знатного происхож­дения! С восемнадцати лет человеку открыты все пути, ему уже не в новинку известность и почет, меж тем как другие если и достигнут таких же наград, то годам к пятидесяти, не раньше: выигрыш в тридцать лет.

306. Что такое “я” каждого из нас? Человек стоит у окна и смотрит на прохожих; могу ли я утверждать, что он подошел к окну ради того, чтобы увидеть именно меня? Нет, потому что обо мне как таковом он вовсе не думает.

Ну, а если кого-то любят за красоту, можно ли ска­зать, что любят именно его? Нет, потому что, если оспа, пощадив жизнь, убьет красоту этого человека, вместе с нею умрет и любовь к нему.

А если меня любят за разумение или хорошую память, означает ли это, что любят мое “я”? Нет, потому что можно утратить эти свойства, не утрачивая в то же время себя. Так где же таится это “я”, если его нет ни в теле, ни в душе? И за что любить тело или душу, как не за эти свойства, отнюдь не составляющие моего “я”, которое продолжает существовать и в тех случаях, когда они ис­чезают? Возможно ли любить некую отвлеченную суть человеческой души независимо от ее свойств? Нет, это невозможно, да и было бы несправедливо. Итак, мы всег­да любим не человека, а только его свойства.

Не будем же насмехаться над людьми, которые тре­буют, чтобы их уважали лишь за чины и должности, ибо мы любим человека лишь за свойства, полученные им взаймы.

307. Суждения народа, как правило, весьма здравы; вот тому примеры:

1. Развлечение и охота сами по себе куда привлека­тельнее, чем возможный выигрыш или добыча. Полузнайки издеваются над теми, кто так думает, и торже­ствуют, доказав дурость этого общего мнения, не разумея, что разум — не на их стороне;

2. Во всех случаях следует почитать внешние отли­чия — знатность, богатство. И общественное мнение снова торжествует, доказав, какое это неразумное суж­дение, хотя именно оно-то и разумно: каннибалы ни во что не ставят малолетнего короля;

3. Следует считать пощечину оскорблением и так­же следует стремиться к славе. Что ж, слава весьма желательна, потому что связана со многими весьма ощу­тимыми житейскими благами, а на человека, который в ус не дует, получив пощечины, градом сыплются изде­вательства и всякие другие неудовольствия;

4. Следует трудиться, не задумываясь о том, что получится; отправляться в плавание по морям; ходить над пропастью.

308. Большинство людей здраво судит о том, что их окружает, потому что пребывает в полном неведении, естественном состоянии человека. У всякого знания есть две крайние точки, и они соприкасаются. Первая — это полное и вполне естественное неведение, в котором мы все рождаемся на свет. Второй точки достигают возвы­шенные умы, познавшие все, что доступно человеческому познанию, постигшие, что по-прежнему ничего не знают, и таким образом вернувшиеся к тому самому неведению, от которого когда-то оттолкнулись, с той лишь разницей, что теперь их неведение умудрено опытом, оно познало себя. Ну а те, что вышли из естественного неведения, но не достигли противоположной точки, — те вообра­жают, будто, набравшись обрывков знаний, уже все пре­взошли. Именно эти люди и мутят многих и многих, именно они и судят обо всем вкривь и вкось. Народ и те из ученых, кто наделен подлинно зрелым умом, со­ставляют основу общества; полузнайки их презирают и, в свою очередь, окружены презрением, потому что, в отличие от большинства, полностью лишены способ­ности здраво судить о чем бы то ни было.

309. Причина следствий. — Постоянное пре­вращение всех “за” в “против” и наоборот.

Итак, мы показали, что человек суетен, ибо ценит несущественное, и все его суждения ничего не стоят. Но потом мы показали, что они вполне здравы и народ от­нюдь не так суетен, как утверждают, ибо суетность его взглядов глубоко обоснована; таким образом, мы опро­вергли суждения, которые опровергают суждения народа.

А теперь следует опровергнуть и это наше суждение, показав, что при всей здравости своих суждений народ суетен, не понимает, где сокрыта истина, видит ее там, где ее нет, и, следовательно, его суждения всегда не­верны и в них нет ни капли здравого смысла.

310. Причина следствий. — Итак, мы с пол­ным правом можем сказать, что люди живут в мире иллюзий, ибо, при всей здравости суждений простого народа, они подсказаны ему отнюдь не головой, посколь­ку истину он видит там, где ее нет. Суждения народа исполнены истины, но исходит он при этом из ложных посылок. Например, людей знатного рода и впрямь сле­дует уважать, но не потому, что знатное происхожде­ние — действительное преимущество и т. д.

311. Причина следствий. — О чем бы человек ни судил, у него должен быть собственный взгляд на вещи, но говорить при этом следует только общепринятое.

312. Причина следствий. — Разделение по степеням: простонародье чтит людей родовитых; недо­умки их презирают, утверждая, что знатность проис­хождения — не личная заслуга, а дело случая; люди со здравым умом их чтят, но не в силу народных убежде­ний, а в силу собственных своих взглядов; благочестивцы, у которых рвения больше, нежели знаний, презирают знать, невзирая на резоны людей здравомыслящих, по­тому что видят теперь окружающее в свете новообретенного благочестия; но истинные христиане чтят людей родовитых в силу иного, поистине всеозаряющего света. Вот так людские суждения зачеркивают друг, друга, “за” и “против” меняются местами в зависимости от духовной озаренности.