— Превосходное рассуждение! Да, выбирать, пожа­луй, придется, но не слишком ли многим я при этом рискую?

— Давайте подумаем. Мы уже знаем, каковы шан­сы на выигрыш и проигрыш, поэтому вам был бы пол­ный смысл ставить на Бога, даже если бы вы взамен одной жизни выигрывали только две (ведь не играть вы все равно не можете), тем паче три; в этой прину­дительной игре с подобными шансами на выигрыш и проигрыш было бы величайшим неблагоразумием отка­заться рискнуть одной жизнью ради возможных трех! А ведь на кону вечная жизнь и вечное блаженство! Будь у вас один шанс из бесконечного множества, вы и то были бы правы, ставя одну жизнь против двух, и, с другой стороны, действовали бы очень неосмотри­тельно, отказавшись поставить одну против трех, ну а что говорить о шансе, пусть одном из бесконечного множества, выиграть бесконечно блаженную бесконеч­ную жизнь! В нашем же случае у вас шанс выиграть бесконечно блаженную бесконечную жизнь против конечного числа шансов проиграть то, что все равно идет к концу. Этим все и решается: если выигрыш — бесконечность, а возможность проигрыша конечна, нет места колебаниям, нужно все ставить на кон. Таким образом, поскольку хотим мы того или не хотим, а играть все равно приходится, давайте откажемся от разума во имя жизни, рискнем этим самым разумом во имя беско­нечно большого выигрыша, столь же возможного, сколь возможен и проигрыш, то есть небытие.

Ибо нет резона говорить, что выигрыш сомнителен, а риск несомненен, что бесконечность расстояния между несомненностью поставленного на кон и сомнительностью выигрыша вполне уравнивает конечное благо, ко­торым человек, несомненно, рискует, с благом бесконечным, но сомнительным. Это пустая отговорка: в лю­бой игре риск несомненен, а выигрыш сомнителен, тем не менее игрок идет на этот несомненный риск ради сомнительного выигрыша, ничуть не погрешая против разума. Неправда, что между такой несомненностью всего, что можно проиграть, и сомнительностью всего, что можно выиграть, пролегает бесконечное расстояние. Оно действительно пролегает, но лишь между несомнен­ностью выигрыша и несомненностью проигрыша. Что же касается сомнительности выигрыша, то она прямо пропорциональна несомненности поставленного на кон, согласно соотношению между возможностью выигрыша и возможностью проигрыша. Отсюда вывод: если шан­сов выиграть столько же, сколько шансов проиграть, игра идет на равных и, значит, несомненность того, что стоит на карте, равна сомнительности выигрыша; дру­гими словами, расстояние между ними отнюдь не бес­конечно. Поэтому, когда речь идет об игре с подобными шансами на выигрыш и проигрыш, с риском проиграть конечное и выиграть бесконечное, наше утверждение обладает бесконечной доказательностью. Это очевидно, и если людям доступна хоть какая-то истина — вот она перед вами.

— Признаю вашу правоту и целиком с вами согла­сен. Но нет ли какого-нибудь способа выяснить, что кроется за этой игрой?

— Есть: чтение Евангелия и пр., и т.д.

— Все это так, но мне связали руки и заткнули рот, не дают вольно вздохнуть, меня принуждают иг­рать и лишают свободы выбора, а я так устроен, что не могу уверовать. Что же прикажете мне делать с собой?

— Понимаю вас. Но постарайтесь по крайней мере понять, что если сам разум толкает вас к вере, а вы все равно не способны уверовать, значит, причина по­добной неспособности — в ваших собственных страстях. Старайтесь преодолеть себя, но не с помощью умноже­ния доказательств бытия Божия, а с помощью обузды­вания страстей. Вы хотите прийти к вере, но не знаете пути, хотите исцелиться от безбожия и просите лекарств: учитесь у тех, кто был так же несвободен, как вы, а потом постепенно поставил на кон все свои блага; эти люди нашли путь, который вы ищете, исцелились от недуга, от которого вы жаждете исцелиться. Начните с того, с чего начали они: во всем поступайте так, словно уже уверовали, окропляйте себя святой водой, просите отслужить мессу и т. д. И вы невольно проникнетесь верой и перестанете умничать.

— Но этого-то я и боюсь.

— А чего тут бояться? Что вы теряете?

И чтобы вы уяснили себе, насколько правильно такое поведение, добавлю: оно поможет вам обуздать ваши страсти — камни преткновения на пути к вере.

Конец этого рассуждения. — Итак, чем вы рискуете, сделав такой выбор? Вы станете честным, неспособным к измене, смиренным, благодарным, творя­щим добро человеком, способным к нелицеприятной, ис­кренней дружбе. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения — слава, сладострастие, -— но разве вы ничего не получите взамен? Говорю вам, вы много выиграете даже в этой жизни, и с каждым шагом по избранному пути все несомненнее будет для вас выигрыш и все ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненное и бесконечное, ничем при этом не пожертвовав.

— Ваше рассуждение приводит меня в восторг, восхищает! и т. д.

— Если оно вам нравится, если убеждает вас, знайте: так рассуждает человек, не перестающий коленопреклоненно молить за вас То высшее, неделимое Существо, Которому целиком покорно его собственное существо, чтобы и вы в свою очередь покорились Ему ради вашего блага и ради славы оного человека; вот так сила сочетается с подобной низменностью.

452. Если бы что-то делать стоило лишь ради су­лящего несомненный успех, ради веры ничего не стоило бы делать, ибо подобной несомненности в ней нет. Но сколько мы делаем такого, что отнюдь не сулит несо­мненного успеха: взять хотя бы морские путешествия или войны. Вот я и утверждаю, что при этом условии вообще не следует ничего делать, так как в мире нет ничего несомненного; ну, а в вере несомненности больше, нежели в том, что мы доживем до завтрашнего дня, ибо доживем ли — сомнительно, а вот что можем не до­жить — несомненно. Меж тем о вере этого никак не скажешь. Мы можем сомневаться в ее несомненности, но кто дерзнет с полной несомненностью ее отрицать? Итак, человек, который трудится ради завтрашнего дня, то есть ради чего-то сомнительного, поступает разумно, ибо иначе и нельзя поступать, согласно правилам игры и выбора, о которых уже шла речь.

Блаженный Августин видел, что люди пускаются в плавание по морю, идут на войну и т.д., хотя успех этих дел сомнителен, но не ведал о правилах игры, которые свидетельствуют, что так оно и должно быть. Монтень видел, как раздражает хромой ум и как все­властен обычай, но не знал причины этого следствия.

Эти люди видели следствия, но не видели причин; по сравнению с теми, кто до этих причин додумался, они точь-в-точь как наделенные зрением по сравнению с наделенными вдобавок еще и разумом, ибо следствия как бы воспринимаются чувствами, а причины возможно постичь только с помощью разума. И хотя разум тоже постигает следствия, но по сравнению с разумом, по­стигающим причины, он точь-в-точь как любое из наших телесных чувств по сравнению с разумом.

453. Согласно правилам игры, вам должно без устали стараться найти истину, ибо, если вы умрете, не испол­нившись благоговейной любви к Зиждителю, вас ждет погибель. — “Но когда бы Он и впрямь желал моей благоговейной любви, то подал бы мне какие-то знаки Своей воли”, — отвечаете вы. А Он и подал, только вы их не заметили. Ищите же, дело стоит того!

454. Правила игры. — В земной юдоли чело­веку следует устраивать жизнь, опираясь на одно из двух противоположных утверждений: 1. Его пребывание в этом мире будто бы нескончаемо; 2. Оно, вне всяких сомнений, быстролетно и, возможно, через час уже при­дет к концу. В этом втором утверждении — истинная суть нашего удела.

455. Если отпущенный мне десяток лет (ибо таковы правила игры) я проведу, ублажая свое себялюбие и безуспешно стараясь понравиться, что вы можете обе­щать мне, кроме несомненных мучений?

456. Возражение. — Надежда на спасение да­рует человеку счастье, но этому снастью сопутствует страх перед преисподней.

Ответ. — У кого больше оснований страшиться преисподней: у людей, не знающих, существует преис­подняя или нет, но уверенных, что будут ввергнуты в нее, если она все же существует, или у людей, которые не сомневаются в ее существовании, но преисполнены надежды, что спасутся?