В это время вошел слуга, которого я видел во дворе, и сказал:

- Дюр проснулся и просит пить.

- Скажите, пожалуйста, какие барские замашки! - возмутился Кернбейсер. - Пусть сначала притащится сюда и исполнит свою работу, а там мы посмотрим.

- Да, пришли сюда магического и скажи ему, что гергесинец сегодня особенно расхрюкался, - добавил Эшенмихель. - О, небесные силы, какой мрак, должно быть, царит в преисподней. Спаси нас, господи, от пропасти, в которой ревет Астарот и Вельзевул описывает свои огненные круги!

Тут неуверенной походкой вошел магический портной; глаза у него были красные, и он облизывал языком высохшие губы. Кернбейсер и Эшенмихель поздоровались с ним за руку и предложили заклясть беса-гергесинца.

- Этого мы живо утихомирим, - сказал портной и осушил большой бокал молодого вина. Он засучил рукава и расправил худосочные члены, а затем, подойдя к одержимому, поднес сжатый кулак к его хрюкающему рту и заорал: Замолчать немедленно! Я, Дюр, приказываю тебе силой своей магической власти. Что это за штуки такие, черт свинячий? Не можешь ты, что ли, говорить как следует или по дороге в озеро ты забыл свое бесовское наречье? На твоем месте я стыдился бы подражать свиньям. Замолчать немедленно, я тебе приказываю! Как? Ты не питаешь благодарности за то, что тебе когда-то разрешили выбрать квартиру по твоему вкусу? Проваливай моментально, или я буду лупить Похгаммера, пока ты этого не почувствуешь!

После этого обращения и в особенности после последней угрозы гергесинский бес стал тише, хрюканье перешло в поросячий писк и затем постепенно совсем затихло вместе с криками об отрубях и ячмене. Похгаммер отер пот со лба, протянул магическому портному руку и сказал:

- Покорнейше благодарю, г-н Дюр, он сидит теперь боязливо внизу и рыдает, как ребенок.

- Все они таковы, высокомерны и наглы, - ответил магический портной, но стоит как следует их распушить, и они сплющиваются, как взрезанный рыбный пузырь. Дай-ка выпить!

Похгаммер потребовал жаркого, которое его миновало во время процедуры с изгнанием беса, и стал уплетать за двоих.

- А гергесинцу что-нибудь перепадает из этого? - спросил я.

- Боже упаси, - ответил Эшенмихель, - бесы не вкушают земной пищи; я даже полагаю, что эти крики об отрубях и ячмене надо понимать символически, по крайней мере, если бы Похгаммер их действительно проглотил, то до демона дошел бы только, так сказать, дух свиного корма.

Между тем Кернбейсер делал магическому портному ласковые упреки.

- О, Дюр, - сказал он, - такой выдающийся человек и такая распущенность! В какие глубины ты опять скатился!

- Не помню, куда скатился, - отвечал магический портной, - в овраг или в глинище.

- В овраг, уважаемый учитель, - сказал я. - Счастлив с вами познакомиться и очень рад, что тотчас же смог оказать вам маленькую услугу.

- Вы, чудаки, думаете, что наш брат может быть постоянно трезвым и умеренным и при этом творить великие вещи, - сказал магический портной. Нет, это не так. Экзорцизм и заклинания страшно действуют на нервы, и если после этого не залить за галстук, то скоро скапустишься. Мне сегодня пришлось в деревне, что за лесом, заговаривать работницу, в которую засел швед из Тридцатилетней войны, убийца и поджигатель. Негодяй хотел во что бы то ни стало знать, сгорела ли в подожженном им доме, расположение которого он сам не мог определить, утерянная им кожаная фляжка; он-де не может обрести покоя, покуда ее не сыщет. Это меня страшно утомило, так как сначала швед не поддавался ни на какие резоны. После этого я принужден был подкрепиться, а от подкрепления я потом несколько ослаб.

По окончании обеда я вместе с Кернбейсером осмотрел все заведение. В имевшихся там комнатах сидело или спало шесть-семь ясновидящих женщин; меня привели с ними в контакт, и я получил весьма важные разъяснения самого таинственного характера. Так, например: когда мне подарили первые часы, как зовут большую собаку, оставленную мною дома, сколько я остался должен хозяину гостиницы в Ульме. В некоторых комнатах раздавались шарканье, похлопывание, шагание, щелкание, стуки, кроме того, шумел дождь за оконными занавесками и от времени до времени происходили мерцания, а также шуршание, словно кто-нибудь бросал в стену бумагу или известку. В общем, были поставлены на ноги три мужских и два женских духа; впрочем, простите, был еще и ребенок, который при жизни уронил бутерброд и не мог успокоиться по этому поводу в загробном мире. Первый дух носил черный кафтан, второй нечто вроде балахона, третий был в сапогах; от этого последнего и исходил топот. Я уже запамятовал, в чем были женские духи, но у ребенка носик был именно в том состоянии, несмотря на которое Вертер некогда поцеловал младшего питомца Лотты. Столь натурально течет жизнь в срединном царстве. Кто в сей юдоли носил сапоги, тот не напялит ботинок и в царствии небесном и т.д. Впрочем, духи не причиняли нам никакого зла. Страдали от них только ясновидицы, у которых духи требовали помощи. То же происходило и с ребенком, который, жалобно крича, требовал оброненный при жизни бутерброд.

Когда мы пришли во двор, я услыхал, как слуга сказал служанке:

- Шнукли букли корамзи квич, дендроста периалта бумп, фирдейзину мимфейстрагон и гаук лаук шнапропэн?

Служанка ответила:

- Жратванидум плутглаузибеест, пимпле, тимпле, симпле, фериауке, мериокемау.

Я понимал и коз, и англичан, но это наречие оказалось мне не по силам. Спросив, я узнал, что это внутренний язык Ясновидицы из Префорста, праязык человечества, который она открыла во время экстазов. "Мы пользуемся им, когда хотим поговорить по душам о вещах, близких нашему сердцу".

- А что слуга сказал служанке?

- Он спросил: "Оставила ли ты мне клецки?" А она ответила: "Да".

Я должен был высказать свое мнение относительно этого языка и заявил, что, по-моему, некоторые корни родственны тем, которыми пользовался Асмус [92] на аудиенции у японского микадо. Кроме того, язык кажется мне несколько многословным.

- Да, он мог бы быть покороче, - ответил Кернбейсер. - Зато внутреннее или исконное письмо человечества, которое она тоже открыла, отличается большой сжатостью. Вы его знаете?

- Знаю, оно ведь приложено к книге, - сказал я. - В настоящее время я работаю над статьей, в которой защищаю его от нападок насмешников, утверждающих, что оно выглядит так, будто его куры нацарапали. Я объясняю также тонкую, хотя и вполне отчетливую разницу между префорстским санскритом и куриной письменностью.

Кернбейсер обнял меня и сказал:

- В вашем лице мы нашли истинного друга и брата.

Эшенмихель, прокравшийся за нами, отвел его в сторону, и я слышал, как он сказал ему вполголоса:

- Ты всегда торопишься. Мы должны испытать его, прежде чем принять в нашу среду.

Кернбейсер покачал головой по поводу подозрительности Эшенмихеля, но принужден был подчиниться, и оба доктора повели меня в сад. Там мы уселись в беседке, и экзамен начался.

Я испытывал некоторый страх перед предстоящим экзаменом, так как не очень доверял своим познаниям в этой области. Тем не менее он сошел довольно гладко. Правда, на вопросы Эшенмихеля, как высоко небо и как глубок ад, сколько есть небесных сфер и сколько кругов в аду, какие существуют виды демонов и как они выглядят, я дал только приблизительные ответы, так как собирался изучить это именно здесь. Зато с Кернбейсером дело обошлось лучше. Он спросил меня:

- Откуда происходит в человеке всякое зло: дурные наклонности, высокомерие, ложные понятия и поверхностные знания?

На это я ответил чистосердечно:

- Из головы.

Следующий вопрос:

- Каким образом проникаем мы в суть и смысл вещей, узнаем, что творится на небе и на земле, и претворяемся в сосуд божий?

Ответ:

- Через живот.

После этого экзаменаторы заявили, что в моих познаниях имеются пробелы, но что я уверовал, а это самое главное. Затем меня заставили присягнуть на ганглиевой системе и приняли в члены Вейнсбергского Союза Духов. Эшенмихель сообщил, что задумано весьма важное предприятие, о котором я узнаю в один из ближайших дней. Так как духи несколько притихли, то я в радости сердца своего стал рассказывать про разные мирские происшествия, случившиеся со мною в дороге, и дошел также до Вюрцбурга, богадельни и двух сбежавших старух. Но об этом мои учителя и слышать не хотели. Они резко оборвали мой рассказ и заявили, чтобы я никогда не упоминал о Вюрцбурге, так как место это им ненавистно и связано с отвратительными воспоминаниями.