ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Завещание магистра Шноттербаума

Когда наступил назначенный час, мы отправились в ратушу. Перед ней собралась большая толпа народу, которая почтительно нас приветствовала и уступила дорогу, когда мы подошли.

В аванзале нас поджидал облачившийся по случаю торжества в парадную форму чиновник вместе с несколькими почетными лицами, среди которых я заметил бакалейщика. Из выдающихся приезжих был только один эгингенский торговец кружевами. Наверху собралось в общем человек пятьдесят, на лицах которых самым разнообразным образом отражались любопытство, удивление и напряженность. Тауматургия еще никогда не заходила в мир непосвященных так далеко, как в тот день. Уж это одно должно было дать простор всевозможным ожиданиям, а к тому еще присоединялся печальный конец девицы Шноттербаум, который разжег страсти.

Чиновник принял обоих представителей высшего мира с учтивостью, граничившей со смирением, и я слышал, как он шепнул одному из своих подчиненных: "Следите за Дюром".

"По-видимому, дело кончится каким-нибудь отличием, вероятно, дарованием почетного гражданства, - подумал я. - Может быть, и мне что-нибудь перепадет".

Над замочной скважиной архивного помещения висели бумажки с печатями. Их признали неповрежденными и сорвали. Чиновник приказал отворить комнату. Мы уселись против пыльных шкапов и полок.

Для Кернбейсера и Эшенмихеля были приготовлены на возвышении посреди комнаты два наскоро принесенных почетных кресла. Так, обозреваемые всеми, сидели они, возвышаясь над толпой.

Обернувшись случайно во время этих приготовлений, я заметил, что кто-то проскользнул через открытую дверь за ширму, находившуюся рядом с входом. Так как я несколько любопытен, то уловил момент, когда на меня никто не обращал внимания, и заглянул за ширму.

К величайшему моему удивлению, я увидел там знакомого, которого тут же узнал, а именно подлекаря из вюрцбургской богадельни св.Юлия, с коим я беседовал о префорстской ясновидице и о двух убежавших старухах. Я собрался восклицанием дать выход своему удивлению, но тот зажал мне рот и сказал:

- Не привлекайте к нам внимания, не надо мешать предстоящему священнодействию. Случай привел меня в Вейнсберг, и вполне естественно, что я пожелал быть свидетелем удивительного события, о котором узнал, как только заехал в гостиницу. А то, что я хочу смотреть или, вернее, слушать за ширмой, - это просто прихоть с моей стороны, которая, без сомнения, принадлежит к самым невинным.

Я не знаю, чье тайное влияние опять побудило меня выскользнуть из дверей, чтобы выйти на воздух. Но два сторожа остановили меня, сказав:

- Никому не разрешается покидать помещения, пока процедура не кончилась.

"Эге, - подумал я. - Вот какие полицейские строгости начали применять к духам!"

За это время чиновник успел произнести перед присутствующими сжатую речь о цели собрания, и в тот момент, когда я вернулся к возвышению, где восседали оба доктора потустороннего мира, он предложил им указать полку, на которой, по словам девицы Шноттербаум, должно было находиться завещание магистра. Эшенмихель мужественно назвал литеру полки.

- Заметьте, сограждане, - заявил чиновник, - если завещание покойного магистра, как утверждают, лежит на полке "С" среди разных ненужных и пыльных бумаг, то перед вами осязательное чудо. Ибо даже дочь его, ныне во блаженных усопшая чистая отроковица Анна Катарина Шноттербаум, которую столь отменно пользовали оба господина доктора, не ведала о местонахождении завещания, так как ее покойный родитель ничего не сообщил ей об этом. Оно было известно только двум лицам на свете - завещателю и мне, которому старый шутник вручил его как-то под пьяную руку, не сообщая, однако, его содержания. Здесь возможны только два случая. Либо я играю заодно с этими господами, либо дух магистра известил их из другого мира о местонахождении завещания. Третий случай немыслим...

- Позвольте мне сказать... - вмешался я, снова подстрекаемый тайной силой.

- Нет, г-н фон Мюнхгаузен, вам нельзя говорить, - с достоинством остановил меня чиновник. - Вы иностранец и не имеете у нас права голоса.

Он бросил такой выразительный взгляд на своих подчиненных, что у меня моментально исчез внутренний импульс к продолжению речи.

- Известна ли вам, господа, какая-нибудь третья возможность? обратился он к Кернбейсеру и Эшенмихелю. - Я убежден, что для вас всего важнее истина.

- Нет! - храбро ответствовал Эшенмихель.

- Нет, - робко сказал Кернбейсер.

- Знаете ли вы какую-нибудь третью возможность, собравшиеся швабы? крикнул чиновник в публику.

- Нет! - раздался единогласный ответ толпы.

- Думаете ли вы, что я шепнул об этом господам докторам и что полиция помогает инсценировать здесь фальшивое чудо?

Снова бурный протест.

- Таким образом, с полной достоверностью устанавливается факт, что только дух магистра мог дать эти сведения обоим просветленным мужам, сказал чиновник. - При таких обстоятельствах, а также ввиду того, что о завещании шла речь в потустороннем мире, - в мире, где отсутствует обман, мы посвятим содержанию этого документа сугубое внимание. Несомненно, что тауматургия переживает сегодня великий триумф. Я искренно скорблю, что в этот торжественный день я не смог поставить почетные кресла для ее жрецов на какое-нибудь другое возвышение, а только на этот помост, на котором мы, к сожалению, показываем народу в базарные дни совсем других особ. Но господин доктор Эшенмихель познакомил нас с демонофанией слишком неожиданно, и за неимением ничего лучшего мы принуждены были в спешке прибегнуть к этому недостойному сооружению.

Он приказал писцу поискать на полке "С". Все сердца беспокойно забились. Писец подошел к полке, порылся там, выбросил сначала несколько потемневших папок, так что пыль взвилась столбом, достал, наконец, пожелтевший конверт и прочел внятным голосом надпись на нем, каковая гласила:

"Здесь хранится последняя воля Иодока Зеведея Шноттербаума, при жизни магистра свободных искусств, родом из Галле в Швабии.

Опубликование поручаю назначенному мною душеприказчику - Случаю".

Раздалось единогласное "ах!". Ожидание было удовлетворено. Эшенмихель сидел, как триумфатор, на своих подмостках. Кернбейсер все бледнел по мере того, как победа склонялась на сторону чуда.

В это мгновение приковылял в архив, а затем на стол, за которым сидел чиновник, большой черный ворон. Он доверчиво уселся против полицейского и смотрел на тауматургов, как посвященный.

- Ну, ну, старый Клаус, вестник несчастья, что тебе нужно? - сказал чиновник и погладил по спине ручную птицу, повсюду следовавшую за своим господином.

Печати завещания тоже были признаны неповрежденными. Писец сломал их по приказанию начальства и ясным, для всех внятным голосом прочел нижеследующее.

"Лирическое отступление рассказчика

- О, судьба человеческая, судьба человеческая! Над какими крутыми пропастями бродишь ты, подобно лунатику! Мнится тебе, что идешь сквозь златые врата Византии, что приближаешься к павлиньему трону Великого Могола в Дели, а тут раздается будящий крик, и ты валяешься, искалеченная, свалившись с кровли, на которую бессознательно взобралась! Увы, сколь прав был бледнеющий Кернбейсер, сколь прав был черный ворон, сколь прав был я, когда хотел говорить о возможности третьего случая!"

Завещание магистра Шноттербаума содержало следующие распоряжения и показания:

"Смерть есть явление предопределенное, но день и час ее не предопределены. Посему, ввиду растущей моей слабости, но в здравом уме, решился я составить последнюю волю. Я всегда принадлежал к людям, которые не имели своей воли, но эту мою последнюю я хочу иметь и осуществить.

Худосочным явился я на свет, худосочным бродил я по миру и худосочным, по всей вероятности, покину его. Но составить завещание имеет право даже самый убогий, и ни один тиран не может ему в этом воспрепятствовать. Я надеюсь, что буду правильно понят, если напомню, что сын человеческий, не имевший ничего, когда должен был сложить голову, составил завещание, по которому наследовали поколения двух тысячелетий. Этого сына человеческого я любил при жизни, но не как Регана и Гонерилья своего отца, а втихомолку. За это меня считали дурным христианином и атеистом, что я охотно терпел, так как познал любовь Реган, Гонерилий, Эдмундов и Корнуэльсов по ее плодам [97].

вернуться

97

 Персонажи из "Короля Лира".