Начальник Лось, похудевший, с бронзовым от солнца и ветра лицом, без устали носился по своей комендатуре. Не жалея себя, он метался с фланга на фланг. В самую скверную погоду выходил на наиболее трудные участки.

Он в совершенстве изучил лес. Как зверь, неслышно крался по тропинкам, мягкой рысьей походкой проходил в кустарниках.

Требовательный до педантичности по отношению к другим, он сам был лучшим образцом для пограничников.

В начале осени, в сильную бурю, Лось вышел на участок.

Казалось, бешеный ветер разнесет все в лесу. Скрипели старые стволы, обросшие лишаями и мхом. Ветер неистово свистел вверху. Внизу шуршали сухие листья. Часто падали сломанные деревья.

В такие ночи пограничники не спят.

Лось дошел почти до самой линии границы. Он оставил трех пограничников в засаде, возле тропинки, а сам, прячась в кустах, пошел вдоль границы.

Начался дождь. Крупные капли дробно трещали по листьям.

Низко согнувшись, Лось полз в кустах. Стало так темно, что он едва мог разглядеть свою вытянутую вперед руку. Он не узнавал мест, по которым пробирался, пока не наткнулся на изгородь. Изгородь шла по пограничной просеке.

Лось крался дальше, удаляясь от тропинки. Просека становилась все уже и уже. Густой кустарник и частые стволы сосен подходили вплотную к границе.

Ничего не видя, Лось двигался наугад.

Длинная молния разорвала черное небо. В зеленом свете Лось вдруг увидел, что он на лужайке, в десяти саженях от границы. Прямо против него, пригнувшись к земле, стоит человек. Стоит так близко, что, если бы не молния, они столкнулись бы в темноте.

От неожиданности оба на секунду замерли.

Молния погасла.

Лось прыгнул вперед.

Враг был гораздо больше и сильнее его. И Лось почувствовал, как нарушитель левой рукой тянется к его горлу. Он изо всех сил ударил противника в грудь, и оба, ломая кусты, покатились по земле. Они вязли в намокшем мху, раздирали одежду о корни деревьев.

Лось чувствовал на своей щеке горячее дыхание, он слышал, как человек скрипнул зубами. Ему показалось, что победа за ним. Но враг дотянулся до его горла.

Лось начал задыхаться.

Он крикнул. Ему казалось, что крик должен быть очень громким. Но короткое слово «стой!» прозвучало, как сдавленный хрип.

Уже теряя сознание, Лось все-таки успел ударить нарушителя кулакам по голове. Удар пришелся в висок.

Враг откатился в сторону и вскочил на ноги.

Лось лежал неподвижно.

Небо слегка просветлело, и огромный смутный силуэт нарушителя показался Лосю удивительно знакомым.

Нарушитель пятился к лесу, держа в вытянутой руке револьвер.

Он не хотел стрелять. Боялся, что где-нибудь близко находятся пограничники и выстрел поднимет тревогу.

Кроме того, он был уверен в своей силе: пограничник, полузадушенный, хрипел, вдавленный в мох.

Последним усилием воли Лось напряг все свои мышцы, затаил дыхание.

Как пулемет, маузер выбросил десять пуль и щелкнул, пустой.

Нарушитель упал, не вскрикнув.

Лось поднялся и, шатаясь, как пьяный, подошел к врагу.

Десять пуль пробили его навылет от левого плеча наискось до пояса, но он был еще жив.

Лось нагнулся над ним.

Страшное лицо было смертельно бледным. Левый вытекший глаз был сощурен, будто человек целился.

Конный пограничник прискакал утром в штаб отряда. Он привез начальнику два рапорта от коменданта Лося.

В первом комендант доносил, что при попытке перейти границу убит нарушитель, «оказавшийся неким Миркиным». Во втором рапорте Лось просил начальника отряда командировать его в военную школу.

1936 г.

Ему исполнился год. Он был шестидесяти пяти сантиметров ростом. Его серая шерсть светлела на нижней стороне хвоста, на животе, лапах и шее. Морда у него была темная, почти черная, а коричневые глаза сверкали желтой искрой.

Словом, он был очень красивый пес, стройный, сильный и на вид казался злым зверем. Но на самом деле был совсем не злой и не страшный. Хуже того, он был трусом. Трусом от рождения. Возможно, его отец или мать были запуганы, забиты, и он унаследовал от них страх. Его купили совсем маленьким, и о его родословной никто ничего не знал.

С тех пор как он полуторамесячным щенком попал в питомник, никто не бил его и не запугивал, и все-таки он всего боялся. Боялся телеги, грохочущей по камням шоссе, боялся человека, случайно поднявшего руку. При стуке дверей он каждый раз вздрагивал. А настоящий выстрел так пугал несчастного пса, что он ложился на землю, зажмуривал глаза, прижимал хвост к животу и замирал. При этом его задние ноги дрожали мелкой-мелкой дрожью. Вся красота исчезала бесследно.

В журнале питомника его записали по имени Джек, но все называли его Трусом. Начальник питомника сердился, когда слышал эту кличку, но пес отзывался на нее, и в конце концов за ним так и осталась кличка Трус.

Все считали Труса никуда не годным, ну, разве только на племя из-за красоты. Казалось, что учить Труса напрасно. Но начальник питомника сам стал учить Труса и тратил на него очень много времени. Если Труса не пугали, он работал просто на «отлично», и нюх у него был замечательный. Но стоило прикрикнуть или замахнуться на Труса, как он останавливался на месте, прижимался к земле и, дрожащий, жалкий, прекращал работу.

Начальник питомника, опытный дрессировщик и тонкий знаток собачьей психологии, упорно обучал Труса и всегда говорил о нем:

— Погодите, этот пес еще себя покажет. Только бы Джек (начальник никогда не называл пса второй, позорной кличкой) попал в руки человека, который никогда не крикнет, не разозлится на беднягу, никогда не ударит его. Тогда Джек так полюбит своего проводника, как не любит ни одна наша собака. Этот пес еще покажет себя…

Начальник пользовался в питомнике большим авторитетом, но этому утверждению, по правде сказать, не особенно верили.

Когда Трусу исполнился год, в питомник прислали одного парня — Григория Маркова. Марков был красно армеец молодой, но он как-то сразу завоевал уважение товарищей. Парень он был немного странный — уж очень тихий, молчаливый и сдержанный. Никто толком не знал, что он за человек, но все чувствовали в нем большую внутреннюю силу. Марков умел мягко, осторожно высказывать свое мнение, и все почему-то сразу с ним соглашались.

Животных Григорий любил просто со страстью. В питомнике было много отличных проводников, но Григорий, казалось, родился дрессировщиком.

Начальник питомника сразу обратил на Григория внимание. Они были чем-то похожи друг на друга, эти два человека, несмотря на огромную разницу между ними. Ведь Григорий годился в сыновья начальнику. Кроме того, Григорий едва умел читать и писать, а начальник был образованным человеком. Но у обоих, если можно так выразиться, главной чертой характера была любовь к собакам, к животным. Оба проявляли в работе с собакой, в обучении и дрессировке такое бесконечное терпение, такую изобретательность, хитроумность, знание психологии собаки, что оставалось только удивляться.

Начальник несколько раз подолгу разговаривал с Григорием Марковым. Оказалось, что Григорий приехал с Алтая. Его отец, большевик и партизан, был убит в самом конце гражданской войны, и мать, которая всю войну ездила за отрядом со своим маленьким сыном, осталась жить в алтайской деревне. Григорий стал пастухом. Он пас большое стадо и целыми месяцами жил один, переходя от пастбища к пастбищу.

Григория начальник и прикомандировал к Трусу.

Целыми днями Марков возился с Трусом в самом отдаленном углу двора. Два месяца никто, кроме него, не подходил к собаке. А через два месяца Трус так привязался к Григорию, что все убедились в правоте начальника. Трус не отходил от Григория ни на шаг, не сводил с него глаз.

Трус по-прежнему оставался боязливым. Однако Григория он уже не боялся. Григорий никогда не повышал голоса, никогда не сердился на своего пса.