А вы помните, что «Виндзор», некогда великий денверский отель времен Золотой Лихорадки и во многих отношениях заслуживающее внимания место – в большом нижнем салуне там до сих пор в стенах дырки от пуль – был когда-то Дину родным домом. Он жил здесь со своим отцом в одной из комнат наверху. И теперь он не был праздным туристом. Он пил в этом салуне, как призрак своего отца; он глотал вино, пиво и виски как воду. Его лицо побагровело и покрылось крупными каплями пота, он ревел и визжал у стойки бара, и шатался по танцевальному пятачку, где шныранты Запада отплясывали со своими девицами, и пытался играть на пианино, и лез обниматься к бывшим уголовникам, и кричал вместе с ними в общем бедламе. А в нашей компании все тем временем сгрудились вокруг двух огромных столов. Здесь были Денвер Д.Долл, Дороти и Рой Джонсоны, девушка из Буффало, Вайоминг, – подруга Дороти, Стэн, Тим Грэй, Бэйб, я, Эд Данкель и кто-то еще, всего тринадцать человек. Доллу было клево: он взял машинку, выдававшую орешки, поставил на стол перед собой, одну за другой совал туда монетки и жевал ядрышки. Он предложил нам всем написатъ что-нибудь на открытке за пенни и отправить ее Карло Марксу в Нью-Йорк. Мы писали всякие безумства. Скрипка просто гремела в ночи на Латимер-стрит.

– Ну не клево ли? – вопил Долл. В мужской комнате мы с Дином ломились в дверь и даже пытались вынести ее вообще, но она была в дюйм толщиной. У меня в среднем пальце треснула косточка, но я этого даже не понял аж до следующего дня. Мы ужрались вусмерть. Однажды на наших столах зараз стояло пятьдесят стаканов пива. Можно было просто подбегать и отхлебывать из любого. Зэки из Каньон-Сити отирались вокруг и трепались с нами вместе. В вестибюле за дверью салуна сидели старики – бывшие старатели – и грезили, опершись на свои палки под тиканье старых часов. Такая ярость была им ведома в более славные дни. Всё кружилось. Везде случались какие-то разметанные попойки. Попойка была даже в замке, куда мы поехали – кроме Дина, который куда-то сбежал, – и в этом замке все сидели за огромным столом и орали. Снаружи там был бассейн и гроты. Я, наконец, нашел тот замок, где должен был восстать великий змей мира.

Потом, поздно ночью, в одной машине оказались лишь Дин, я, Стэн Шепард, Тим Грэй, Эд Данкель и Томми Снарк, а остальные нас обогнали. Мы ехали в Мексиканскую Слободку, мы ехали в «Пять Точек», мы кружили по городу. Стэн Шепард был вне себя от радости. Он не переставал вопить:

– Сук-кин кот! Чер-рт подер-ри! – своим высоким визгливым голосом и шлепал себя по коленям. Дин просто с ума от него сходил. Он повторял все, что бы тот ни сказал, фыркал и стирал со лба пот:

– Ну, мы и оттянемся, Сал, по пути в Мексику вместе с этим кошаком Стэном! Да! – То была наша последняя ночь в святом Денвере, мы сделали ее большой и дикой. Все окончилось вином в подвале при свечах, а Черити кралась по верхнему этажу в ночнушке и с фонариком. С нами теперь был цветной парень, который называл себя Гомесом. Он плавал по «Пяти Точкам» и плевал на все. Когда мы его увидели, Томми Снарк крикнул:

– Эй, тебя не Джонни зовут?

А Гомес лишь попятился, потом прошел мимо нас снова и переспросил:

– Не повторите ли вы, что вы только что сказали?

– Я сказал: это не ты тот парень, которого зовут Джонни?

Гомес отплыл назад и сделал еще одну попытку:

– А может, вот так на него чуть больше похоже? Я ведь стараюсь изо всех сил быть Джонни, но просто не могу найти пути.

– Ну, чув-вак, давай с нами! – закричал Дин, и Гомес прыгнул к нам, и мы отчалили. Мы неистово шептались в подвале, чтобы не доставлять беспокойства соседям. В девять утра все ушли, кроме Дина и Шепарда, которые все еще тараторили, как полоумные. Люди уже вставали готовить завтрак и тут слышали странные подземные голоса, повторявшие:

– Да! Да! – Бэйб сделала большой завтрак. Приближалось время отваливать в Мексику.

Дин пригнал машину на ближайшую автозаправку, и ему все сделали в лучшем виде. У него был «форд-37», правая дверца без петель, просто привязана к раме. Правое переднее сиденье тоже раскурочено, и сидеть на нем можно было только лицом к ободранному потолку.

– Совсем как Мин с Биллом, – сказал Дин. – Мы дочихаем и доскачем до Мексики; у нас это займет много-много дней. – Я посмотрел на карту: больше тысячи миль – главным образом, по Техасу до границы в Ларедо, а затем еще 767 миль через всю Мексику до великого города у треснувшего Истмуса и Оахаканских Высот. Я не мог себе представить этой поездки. Она была самой сказочной из всех. Это уже было не просто восток-запад, но волшебный юг. Мы мысленно видели, как все Западное Полушарие ребрами скал нисходит к самому Тьерра-дель-Фуэго, и мы такие летим по кривой мира в иные тропики и иные миры.

– Чувак, вот что приведет нас, наконец, к ЭТОМУ! – сказал Дин с окончательной верой в голосе. Он похлопал меня по руке. – Вот погоди, и увидишь сам. Хуу! Уии!

Я пошел с Шепардом заканчивать последние из его денверских дел и встретился с его бедным дедом, котормй стоял в дверях дома, повторяя:

– Стэн… Стэн… Стэн…

– Что такое, дедушка?

– Не езди.

– Ох, да все уже решен, теперь я просто должен ехать; зачем ты так делаешь? – У старика были серые волосы, крупные миндалевидные глаза и напряженная, безумная шея.

– Стэн, – сказал он просто, – не езди. Не заставляй своего старого деда плакать. Не бросай меня еще раз. – У меня сердце разрывалось при виде этого.

– Дин, – сказал старик, обращаясь ко мне, – не забирай от меня моего Стэна. Когда он был маленьким, я, бывало, водил его в парк и объяснял ему про лебедей. Потом в том же самом пруду утонула его маленькая сестренка. Я не хочу, чтобы ты забирал моего мальчика.

– Нет, – ответил Стэн, – мы уже уезжаем. До свиданья. – Внутри его всего просто раздирало.

Дед схватил его за руку:

– Стэн, Стэн, Стэн, не езди, не езди, не езди.

Мы бежали оттуда, склонив головы, а старик по-прежнему стоял в дверях своего домика на боковой улочке Денвера, и штора из бус болталась в проеме, и в гостиной стояла набивная мебель. Он побелел, как полотно. Он все еще звал Стэна. Двигался он, будто парализованный, и он никуда не уходил с порога, а лишь стоял и бормотал «Стэн» и «Не езди», да тревожно смотрел нам вслед, пока мы сворачивали за угол.

– Господи, Шеп, я не знаю, что и сказать.

– Не обращай внимания, – простонал Стэн. – Он всегда такой был.

В банке мы встретили мать Стэна, она там брала для него деньги. Милая седая женщина, до сих пор очень моложавая. Они с сыном стояли на мраморном полу банка и шептались. На Стэне был ливайсовский прикид – с курткой и всеми делами, и он выглядел точь-в-точь как человек, едущий в Мексику. Таково было его нежное существование в Денвере, а теперь он сбегал вместе с пылающим новичком Дином. Дин выскочил из-за угла и встретился с нами как раз вовремя. Миссис Шепард настояла на том, чтобы угостить нас всех кофе.

– Берегите там моего Стэна, – говорила она. – Никогда нельзя сказать, что может случиться в этой стране.

– Мы будем следить друг за другом, – ответил я. Стэн с матерью пошли вперед, а мы с чокнутым Дином чуть остали; тот рассказывал мне про надписи, вырезанные на стенах туалетов Востока я Запада:

– Они совершенно разные: на Востоке острят, похабно шутят, пишут очевидные намеки, скатологические куски информации и рисуют; на Западе просто оставляют свои имена – Рыжий О'Хара из Рыгтауна, Монтана, был здесь, дата, очень серьезно все, типа, ну, скажем, Эда Данкеля, а причина – в громаднейшем одиночестве, которое лишь на оттенок, лишь на срезанный волосок отличается, стоит только переехать Миссиссиппи. – Ну вот, перед нами был как раз такой одинокий парень, ибо мама Шепарда была очень милой мамой, ей страшно не хотелось, чтобы ее сын уезжал, но знала, что тот должен ехать. Я видел, что он бежит своего деда. И вот нас тут было трое: Дин искал своего отца, мой умер, а Стэн сбегал от своего старика, – и все мы уезжали в ночь вместе. Он поцеловать мать в спешивших толпах на 17-й, та села в такси и помахала нам. До свиданья, до свиданья.