И вот теперь, одна за одной, на полной скорости ухитряясь держать дистанцию метров в сто пятьдесят, по шоссе мчались грузовые автомашины с установленными в кузовах такими же крупнокалиберными пулемётами, как тот, что хищно высовывал раструб на стволе из проделанной в погребе амбразуры. Почти доехав до контрольного поста, два задних грузовика затормозили, развернулись, и сидевшие в кузовах бойцы тут же засуетились у своих ДШК. Из окошка кабины одной из передвижных огневых точек высунулась рука с толстоствольным пистолетом, хлопнул выстрел — и к затянутому тучами небу взлетела ракета красного дыма.

Пока Стёпка, напрягая горло криком, докладывал о происходящем на шоссе сидящему внизу у полевого телефона красноармейцу дяде Додику, на дороге снова произошли изменения. На дальнем видимом краю дороги появились силуэты ещё двух грузовиков с пулемётами и грязно-зелёной легковушки-эмки.

Разбрызгивая шинами дождевую воду, машины за треть часа достигли охрящихся глиной, нарочито плохо замаскированных брустверов ложной линии обороны. Не доезжая до траншей, легковушка вдруг вильнула, и, въехав передними колесами в кювет, наполовину перегородила дорогу. Выбравшийся с шофёрского места командир в фуражке с чёрным околышем и ватнике несколько минут возился внутри автомобиля, попеременно взблескивая то клинком ножа, то странным неопознанным инструментом, издалека напомнившим Стёпке плоскогубцы, потом аккуратно, без хлопка, закрыл дверцу и, придерживая кобуру на поясе, побежал к поджидающей его полуторке с пулемётом. Как только он перевалился через задний борт, все четыре остававшихся на дороге грузовика, зарычав моторами, покатили в город, снизив скорость только у временных мостков через пересекающую улицу траншею. Едва грузовики миновали препятствие, дежуривший у мостков дед Коля с Широко-Кузнечной, бывший мастер кирпичного завода (надо же! — удивился Стёпка — ещё вчера еле-еле ходил, а сегодня даже без палки! и работает), на пару с малознакомой худой тёткой, вроде бы, беженкой, мобилизованной несколько дней назад на трудфронт, принялся разбивать многострадальные мостки. Стало ясно, что с юга добрых людей ждать уже не стоит…

В проеме дверцы чердака показалась фигура красноармейца Додика Газаряна:

— Степан-джан, спускайся быстро! Сержант зовет!

Ну вот… Ну прям как в кино, когда истёртая пленка вечно рвется на самом интересном месте и толком досмотреть не получается, как из-за бугра выскакивает красная конница во главе с самим Василием Ивановичем! Однако война есть война, служба есть служба, командир есть командир, даже если он не комдив, как Чапай, а всего лишь сержант. Раз командир зовет — значит нужно приказ исполнять быстро и в точности.

Так что пришлось Стёпке с чердачного «поднебесья» спускаться в подвальную сырость, где командир гарнизона с треугольниками в петлицах, примостившись за притащенным сверху столом буфета, заставленным коробками с пулемётными лентами, уже дописывал последние строчки донесения. Аккуратно его сложив, он запечатал документ в обычный голубоватый конверт с уже готовой фамилией получателя и на обороте начертил крест:

— Вот что, товарищ пионер. Необходимо — разумеется, не распечатывая — доставить этот пакет в областной военкомат. Знаете, где это? — Стёпка энергично закивал. — В военкомате найдете майора Одинцова и передадите пакет ему. Если военного комиссара в расположении военкомата не окажется — передайте пакет старшему по званию. Вот пакет, выполняйте приказание!

— Слушаюсь! — вытянувшись, Стёпка вскинул руку к украшенной пилоточной звёздочкой кепке, и, на ходу засовывая за пазуху конверт, кинулся к подвальной лестнице. Хотелось быстрее исполнить важное военное поручение и вновь вернуться обратно, в свой дом, к ставшим за пару дней такими близкими ребятам из гарнизона… к деду.

Когда он, оскальзываясь в грязи, уже бежал по Широко-Кузнечной к центру, поднявшийся из оборудованной в погребе огневой точки сержант Николай Стафеев, сидя на краю траншеи, устало говорил в трубку полевого телефона:

— …Вы, товарищ майор, пацанёнка-то этого к какому делу приспособьте, не пускайте обратно. Чую я, тут не до него скоро будет, а дурную пулю принимать мальчишке совершенно ни к чему… Спасибо, товарищ майор! Слушаюсь! Есть держаться, не подведем!

Домой Стёпка так и не добрался. После того как он разыскал в запутанных коридорах военкоматского подвала серого от недосыпа Одинцова, строгого майора с черной повязкой на глазу, тот, не говоря лишнего слова, объявил, что назначает его, Степана Гаврикова, личным порученцем, — «как Петька у Чапаева, цените, товарищ пионер!», — и, быстро выписав справку с круглой печатью, послал сперва в столовую получать паёк, а после — помогать телефонисткам в перебазировании аппаратов, коммутатора и прокладывании проводов из надземной части здания комиссариата в подвальную.

Мальчишка жалел, что сразу не спросил, когда ему возвращаться-то можно. Думал — через час-другой снова увидит военкома. А как же иначе? Тот ведь его порученцем назначил!

Но Одинцов так и не появился до самого вечера, а своевольничать Стёпка не посмел: как-никак он теперь военнослужащий! Вот и пришлось продолжать делать то, что велено, время от времени дергая то одну, то другую телефонистку за рукав: «Тёть, а сколько сейчас времени, а?»

Телефонистки были, как сразу сообразил парнишка, из штатских — выделялись среди мелькавших в здании гимнастерок и редких форменных платьев строгими прямыми юбками и тёмно-синими жакетами с чёрными петлицами Наркомсвязи. Тем не менее, «телефонные барышни» были «на ты» с коммутаторами, реле и всяческими моделями телефонов как гражданского образца, так и армейских. Работа Стёпке досталась хоть и несложная, но важная: присоединение зачищенных медных усиков провода к клеммам и прозвон линии. На третьем часу беготни по подвальным отсекам вслед за носящей катушки тётей Шурой Бастрыкиной, казавшейся ему очень мудрой из-за очков с прямоугольными стёклами — пацан уже изучил все закоулки сводчатых «катакомб», кроме отсеков, охранявшихся вооружёнными часовыми. Обидно, конечно: почему взрослым, таскающим серые и зелёные ящики, молочные бидоны и мешки с поверхности, туда проход был разрешен, а его отгоняли… Слова «стратегические резервы», брошенные мимоходом, ничего ему не говорили.

В девятом часу вечера Стёпка понял, что его майор совсем куда-то запропал. Новоявленный порученец метался в поисках своего «Чапаева» и по кирпичным подземельям, и по обоим этажам военкоматского здания, заглядывая во все незапертые двери, но найти военкома так и не сумел. И как-то враз позабыл, что он боец и всё такое, — рванул к выходу так, как в школе стометровку не бегал. Но был остановлен окриком:

— Стоять! Пионер Гавриков? — молодой смуглый дежурный смотрел на него суровее, чем директор… ну, когда они окно в кабинете «немки» разгрохали.

— Ага, Гавриков, — Стёпка растерялся. — А вы, дядя, откуда знаете?

— А ты что, думаешь, школьники тут табунятся? — дежурный хмыкнул. — Ну так куда торопитесь, товарищ пионер?

— Я, дядя, товарища начальника ищу, Одинцова. Пустите, я у него как порученец!

— Успеется. Во-первых, я не «дядя», а «товарищ сержант», и фамилия моя — Пурцхванидзе. В армии ни дядь, ни теть не полагается, здесь бойцы, командиры и политработники, а также начальствующий и вольнонаемный состав. Уяснили?

Стёпка закивал и попытался прошмыгнуть в дверь мимо красноармейцев, вносящих очередной длинный ящик. Однако ловкий дежурный, перегнувшись через стол, ухватил его за плечо костистой рукой:

— Не торопитесь. Товарищ майор отбыл по важному делу, а вам товарищ Гавриков, приказал быть в распоряжении дежурного по военному комиссариату. То есть в моем. Так что отставить попытки самовольного оставления расположения подразделения! В военное время это расценивается как дезертирство.

Вот так-так! Становиться дезертиром в первый день взаправдашней обороны города пионер Степан Гавриков категорически не желал. Посему пришлось остаться в военкомате. До завтра…