Идею о создании ложного рубежа выдвинул не кто-нибудь — полковник Катуков.

А подход в течение 6–7 октября частей генерал-майора Лелюшенко стал большой радостью… для Годунова — всё-таки чаянной. Батальон 34-го пограничного полка был сразу же направлен в район кирпичного завода с приказом занять свежесозданные оборонительные укрепления и, используя оставшееся время, дооборудовать их. Сорок танков подошедшей 11-й танковой бригады были стянуты в ударный кулак на случай удара по флангу наступающих гитлеровцев, остальные выдвинулись далеко вперед, навстречу танкам Гудериана, для организации танковых засад на узостях местности.

На краю разросшегося до состояния средней дремучести леса парка «Дворянское гнездо» под маскировочными сетями притаились в капонирах гаубицы времен обороны Мукдена и штурма Перемышля, на прикрытие которых от возможных авиаударов Катуков, скрепя сердце, выделил аж половину зенитно-артиллерийского дивизиона своей бригады. Оставшуюся восьмиорудийную батарею Михаил Ефимович наотрез отказался отдавать в чужие руки, и теперь стволы её орудий стерегли дождливое небо в непосредственной близости от основного ядра 4-го танкового полка. Зубоскалы-маслопупы тут же пустили в оборот грубоватую хохмочку: «Был в бригаде один ЗАД, да порвали на ползадницы». Зенитчики капитана Афанасенко в ответ сердито отругивались.

Позиции на западной и северо-западной окраинах Орла занимали, опять же, бойцы в зелёных фуражках да приданные им противотанковые батареи 45- и 76-миллиметровых пушек.

Мотоциклетный полк командующий оборонительным районом, поколебавшись, выслал под покровом ночи вперед. Комполка майор Танасчишин, плотного телосложения круглолицый малоросс (украинцев Александр Васильевич безошибочно определял по манере говорить по-русски ещё с училищных времен, оставивших весьма неоднозначные воспоминания о некоем капитане второго ранга Оноприенко), произвел впечатление не столько скорого, сколько спорого на дела человека. Вроде бы, Годунов имел все основания считать себя человеком маловпечатлительным, но от смутного воспоминания холодок пробежал по спине: доводилось читать о погибшем при освобождении Украины генерал-лейтенанте Танасчишине… Может, однофамилец? Тем более — генерал… Эх ты, Саня-Саня, голова садовая! Все-то ты категориями мирного времени мыслишь! За два с половиной года войны можно было вырасти в чинах, факт. Да и фамилия — не самая распространенная…

Всё-таки это проклятие, иначе и не скажешь: смотреть на человека и знать его судьбу. Одна надежда — уже в который раз — на то, что последствия «эффекта бабочки» будут благотворными. И в целом, и для этого вот несуетливого, но расторопного украинца.

Затаившись в лесу, находящемся в двадцати с небольшим километрах от окраины Орла, бойцы-мотоциклисты были должны пропустить мимо себя наиболее боеспособные передовые части Гудериана — и обрушиться на вражеские тылы, штабы, подразделения снабжения и ремонта, обозы.

Скелет обороны города с каждым днем все более обрастал плотью, покрывался бронёй танков и ощеривался орудийными стволами. Изматывающая врага тактика «улитки» дала результат — немцы замедлили темп своего наступления, и Годунов с каждым днем укреплялся во мнении: война на орловском направлении окончательно приобрела иной оборот. Тем, кто в известной ему истории буквально с колёс держал рубежи и бросался в контратаки на подступах к Мценску, теперь предстояло прогреметь своей стойкостью на всю Советскую страну в обороне Орла.

Пока все шло очень даже неплохо. Пока…

Стёпка был занят важным делом. Затащив на чердак старый табурет, сдвинув лист кровли и высунувшись по пояс, он всматривался сквозь пелену в происходящее на дороге. Смотреть было неудобно: приходилось поминутно обтирать лицо. Бинокля мальчишке не дали. Зато дали самое настоящее боевое задание: «докладывать обо всех передвижениях в этом секторе». Так сказал сержант дядя Коля, командующий гарнизоном опорного пункта, что расположился в доме и около него. Стёпка прямо-таки упивался звучанием слов «гарнизон», «опорный пункт», «наблюдательный пункт», «сектор наблюдения», «доклад обстановки». Они звучали как пароль, как тайный сигнал вхождения во взрослую, более того — военную жизнь! Уже при первом знакомстве дядя Коля расставил все по своим местам:

— Так, товарищ Степан Гавриков! Поскольку вы, несмотря на своё несовершеннолетие, от эвакуации из города отказались, следовательно, явочным порядком входите в данный момент вместе с товарищем комбатром в отставке в состав вспомогательных сил нашего гарнизона, — покрутил рыжеватый «будёновский» ус и продолжил все так же значительно. — Потому приказываю: при обстрелах и бомбёжках, а также иных боевых ситуациях немедленно занимать позицию либо в подвальном помещении, либо в отрытой с тыльной части здания щели-укрытии, пережидая огневой контакт, — считая, что одних только слов недостаточно, ткнул пальцем в нужном направлении. — Подчиняться непосредственно мне, а в мое отсутствие — любому красноармейцу гарнизона, находящемуся в непосредственной близости. Обращаться к старшему по званию: мое звание — сержант, ваше звание — пионер.

Далее выяснилось ещё много важного и волнующе интересного:

— В круг ваших обязанностей входит наблюдение за выделенным вам сектором, своевременная доставка воды из колодца или колонок, уборка помещений и помощь в поправке и освежении маскировки.

И куда менее увлекательного:

— Кроме того, за вами остаются прежние обязанности по оказанию всей необходимой помощи вашему деду, товарищу комбатру в отставке Еленьскому и ведению хозяйства.

И:

— Вопросы?

— А винтовку дадите, товарищ сержант? — спросил о самом важном Стёпка.

— По обстоятельствам. Сперва научитесь нести службу без оружия, сдадите положенные нормативы. А вообще личное оружие красноармейцу полагается выдавать после принятия Присяги, товарищ пионер Гавриков. А теперь слушайте боевое задание: наносить воды, наполнив в том числе и установленную в подвальном помещении бочку, приготовить обед из расчёта двух человек и приступить к приему пищи совместно с товарищем комбатром в отставке Еленьским!

Ну что же, дед всегда учил Стёпку, что в армии не только стрелять приходится, но и картошку чистить, и воду таскать, так что…

За два дня, которые пошли с момента, когда промокшие под первым серьёзным дождем этой осени красноармейцы, сгибаясь под тяжестью стали, внесли в калитку зачехлённые брезентом части крупнокалиберного пулемёта, таких приказов пришлось исполнить немало. Днями напролет вертелся Стёпка, как шпулька на «зингере», то по хозяйству, то помогая бойцам. Вечерами же, пристроившись в уголке рядом с отдыхающими бойцами и подперев кулаками голову, внимательно слушал он, как читает сержант дядя Коля вынутую из походного мешка книгу с портретом перед титульным листом: человек в кубанке весело улыбался со страницы. «В те давние-давние году, когда только что отгремела над страною война, жил на свете Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша. А матери у них не было…»

Но больше всего Стёпка любил исполнять два приказа: крутить рукоятку снаряжательной штуковины, наблюдая, как здоровенные жёлтые патроны туго входят в чёрные звенья ленты ДШК, и вот так вот, как сейчас, тихонько сидеть на чердаке, вглядываясь в происходящее на шоссе и рядом… только когда дождь, тогда противно… бр-р-р! В предыдущие дни ничего особенного не случалось, не считая, конечно, возни с окопами возле окраины. Так — изредка в сторону, откуда временами доходили отзвуки стрельбы, проезжала грузовая автомашина-другая с установленными в кузове зелёными ящиками боеприпасов, возвращаясь через несколько часов с лежащими на досках ранеными бойцами. Но Стёпка знал — сержант говорил, — что «дальние подступы», на которых сражались передовые части защитников Орла, с каждым приближались.

И вот сегодня на дороге стало оживлённее. Рано утром со стороны темнеющей вдали полоски леска появились мокрые от дождя усталые лошади, понукаемые такими же вымокшими обозниками. Стёпка насчитал два десятка повозок. Половину занимали укрытые шинелями и брезентом раненые, остальные были загружены зелёными ящиками явно военного вида. Часам к девяти на шоссе появились отступающие повзводно бойцы. Усталые, мокрые, охристо-серые от измазавшей шинели глины, они, однако, не создавали впечатления разбитого войска: двигались хоть и тяжёлым шагом, не слишком-то держа равнение, но и не вразброд, не пряча лиц, все с оружием.