Энтони оставался хладнокровным. Несмотря на весь ужас момента, он им наслаждался. Так или иначе, это была политика. С каждым самоуничижительным поступком он склонял на свою сторону все больше сочувствующих. Всему есть предел, и, когда Феррис его достигнет, к нему проявят сострадание. И вот благодаря этому состраданию он вновь начнет свой путь к вершинам власти.

Феррис от всей души поблагодарил присутствующих за разрешение оставить свой пост, со всей учтивостью подписал свои показания, данные под присягой, и скромно замер в тени помоста рядом со столом пэров, из-за которого был изгнан, терпеливо ожидая, когда бывшие товарищи примут решение о его дальнейшей судьбе.

Сидевшие на скамьях нобили зашевелились. Снова послышались приказания слугам подать апельсинов. К Феррису и Сент-Виру никто не подошел — они остались в одиночестве, брошенные всеми в центре зала. Наконец. Феррис дал знак одному из чиновников подать ему стул. Сент-Вир не обращал на лорда никакого внимания. Алек вместе с остальными пэрами удалился на совещание.

Феррис не знал, поверили его рассказу или нет, да, впрочем, это не имело никакого значения. Ни один из пэров не стремился наказать Сент-Вира. Им был нужен лишь человек, на которого можно было возложить ответственность за смерть Горна. После того как перед судом предстал нобиль, давший заказ мечнику, с Ричарда сняли обвинения, более того, он стал героем, хранящим верность своему патрону даже под страхом смерти. Конечно, все мечники в той или иной степени безумны. Люди их за это и любят.

На скамьях зашептались в предвкушении, и Феррис понял, что пэры вернулись в зал заседаний. Прежде чем повернуться к ним, Энтони выдержал долгую паузу. Один за другим пэры рассаживались за столом. Их мрачные лица ничего не выражали. Каков будет приговор? Быть может, они догадались, что он лгал? Или они просто опечалены его низвержением? Феррис с силой сжал кулаки, ногти впились в кожу. Главное, чтоб не дрожали руки. Он достойно выслушает приговор — именно таким люди должны его запомнить.

Феррис рассчитывал, что решение суда зачитает Холлидей, но вместо него заговорил Арлен. Энтони отвел взгляд от глубоких и безмятежных, словно горные озера, глаз пожилого нобиля. Феррис знал, что когда-то эти глаза заставляли мужчин краснеть. Арлен говорил о возмещении убытков и штрафе, который Феррис должен был выплатить дому Горнов, о публичных извинениях дому Тремонтенов. Феррис ощутил, как у него становится легко на душе, но попытался побороть в себе это чувство.

Неужели это все? Неужели Холлидей все еще любит его и верит ему? Дурак, какой же дурак… Когда Арлен дочитал приговор до конца, Феррису потребовалось буквально физическое усилие, чтобы сохранить на лице выражение глубокой озабоченности. Скрыть улыбку облегчения оказалось ничуть не легче, чем таскать камни или взбираться по крутой лестнице.

Прежде чем собравшиеся успели нарушить тишину, которая повисла после того, как замолчал Арлен, заговорил лорд Холлидей:

— Вы услышали о взыскании, которое Суд чести посчитал уместным наложить на вас. Пусть его отметят в протоколе. Сейчас я говорю от имени Совета лордов и Внутреннего совета, членом которого до недавнего времени вы являлись. Мы не забыли об услугах, которые вы оказали, находясь на своем посту, и талантах, которые вы проявили. Несмотря на то что ваше теперешнее положение делает невозможным вашу дальнейшую службу в предыдущем качестве, Совет был бы рад воспользоваться вашими услугами в несколько иной сфере. В связи с этим мы предлагаем вам должность полномочного посла у вольного народа Аркенвельта.

Феррис прикусил губу, чтобы не расхохотаться во все горло, но на этот раз уже не от облегчения. Истерический смех у всех на глазах — вполне понятная, но при этом совсем неподобающая реакция на сокрушительное поражение. Аркенвельт! Путь туда занимает десять недель по морю или три месяца по суше — он сгинет вдали от границ своей страны. Новости будут приходить с двухмесячным опозданием, а работа окажется бесполезной и скучной.

Его отправляли в изгнание, в ссылку. Это ссылка в ледяную пустыню, где обитали дикие, не признающие законов племена, которые волею судьбы владели половиной мировых запасов меха и серебра. Портовый город, где заключались все важные сделки, и где ему предстояло обосноваться, представлял собой гигантскую рыбацкую деревню, состоящую из полуземлянок. В этом городе можно встретить выходцев из самых разных стран. Он будет спать на груде бесценных мехов и, проснувшись, завтракать мороженой медвежатиной, отрезая ломтики мяса от туши, лежащей у входа в жилище. Ему придется улаживать торговые споры, помогать заблудившимся капитанам находить дорогу домой, давать советы купцам и рудокопам. Самое большее, на что он может рассчитывать, — набить карманы дарами тамошних земель, пока будет ждать дозволения вернуться. А вот когда наступит этот славный момент — Феррис и предположить не мог.

— Милорд Феррис, вы согласны занять предлагаемую вам должность?

Что еще они могут с ним сделать? Что еще она может с ним сделать? Он знал законы и должен был благодарить за это Диану. Впрочем, ему следовало благодарить Диану за все, что с ним случилось.

Словно издалека он услышал собственный голос, заученно произносивший слова благодарности. Сделанное ему предложение было довольно щедрым — ему дали искупить вину, значит, со временем можно рассчитывать на продолжение карьеры. Если он будет вести себя соответствующе, ждать придется недолго. Когда-то о случившемся забудут… Так Феррис пытался себя успокоить. Однако ему было сложно сдержать себя. Энтони хотелось расхохотаться, закричать, сказать все, что он думает о собравшихся… Он с достоинством поклонился и, гордо выпрямившись, медленно вышел, оставив после себя гулять под сводами Зала Совета гулкое эхо шагов.

Городская знать бросилась к мечнику с поздравлениями. Нобили спешили принести извинения. Они хотели, чтобы он восхитился их нарядами, мечтали пригласить его на обед. Ричарду показалось, что еще минута, и он кого-нибудь ударит, непременно кого-нибудь треснет кулаком, если от него не отвяжутся, не перестанут толпиться вокруг, пытаясь до него дотронуться, привлечь его внимание.

Рядом словно из-под земли вырос комендант тюрьмы, который подхватил Ричарда под локоть. Стражники расчистили дорогу, и мечнику с комендантом удалось выбраться из Зала Совета в небольшую приемную. Сент-Вир услышал знакомый голос:

— Надеюсь, ты не думал, что тебе позволят просто так взять и уйти?

— Думал. А что, зря? — Ричарду очень хотелось пить, у него ныли раны.

— Ты герой. Тобой восхищаются, — пояснил Алек до боли знакомым тоном, — они хотят, чтобы ты переспал с их дочерьми. Однако в связи с этим желаю напомнить, что у тебя имеются кое-какие обязательства перед домом Тремонтенов.

— Я хочу домой.

— Сначала дом Тремонтенов намеревается выразить свою признательность. Снаружи ждет карета. Я потратил целое состояние на взятки, чтобы по дороге нас никто не побеспокоил. Идем.

Это была та самая разукрашенная карета, в которую Сент-Вир усадил герцогиню после спектакля. Внутри на сиденьях лежали бархатные подушки кремового цвета, набитые, судя по ощущениям, гусиным пухом. Ричард откинулся на спину и закрыл глаза. Экипаж чуть дернулся и покатился вперед. Поездка ожидалась долгая. Здания, принадлежавшие Совету, располагались далеко на юге. Желающим попасть на Всхолмье предстояло пересечь реку. Мечник подумал, что его вряд ли повезут в Приречье — тамошние улочки были слишком узкими, и экипаж таких размеров просто не смог бы по ним проехать.

Ричард услышал шорох бумаги. Алек протягивал ему сверток, в котором лежали расплющенные, липкие булочки.

— Больше мне ничего не удалось достать.

Сент-Вир проглотил одну, за ней — другую. Потом исчезла и третья булочка. Ричард не помнил, как брал ее в руки, но ощутил, что голод отступает. Алек все еще хрустел оберточной бумагой в поисках отвалившихся кусочков глазури. Несмотря на изысканную красоту одеяния из черного бархата, у Алека, похоже, не было носового платка, а свой Ричард потерял в тюрьме.