— Двоих поймали, ваше превосходительство, жителей. Они как раз бежали в нашу сторону.

— А если это турецкие лазутчики?

— Не может быть того потому, что они бегом бежали, а лазутчики шли бы украдкой.

— Так где же они?

— Отвели в роту погреться. Один из них требует хорошую одежду и свидания с вами. Говорит, что он ваш старый друг. А сам оборванный такой.

— Вот как! — Столетов усмехнулся. — Как имя этого «друга»?

— Дудар, ваше превосходительство. По-болгарски говорит не чисто. В Сербии воевал, говорит.

— Дудар… в Сербии… — Столетов задумался. — Вот что, войник Жишев, беги, передай ротному, чтобы одел поприличней этих людей и направил их к графу Келлеру. Я буду у графа через полчаса. Все.

Особо важных пленных и перебежчиков новый начальник штаба Келлер приказал направлять лично к нему. Столетову показалось, что это не простые перебежчики. Дудар… Сербия… — эти два слова смутили генерала. Как будто бы он слышал эти два слова, но где и когда — вспомнить не мог. Направляясь в домик, занимаемый графом, Столетов захватил с собой майора Беслемесова, непременного участника всех допросов и знатока многих европейских и восточных языков.

— Мало толку от этих беглых людей, — говорил майор, шагая рядом. — Что они смыслят в фортификации? Ровным счетом ничего. Турки хитрее нас. Они посылают лазутчиками офицеров в нищенском одеянии. Раскуси поди-ка его, а он все, мерзавец, раскусит.

— Вы правы, господин майор. С разведкой лазутчиками у нас дело хуже, чем у них. Поэтому в трех Плевнах столько народу уложили. Да и Эски-Загра поглотила тысячи. Не зная броду, шли в воду.

— В огонь, ваше превосходительство, осмелюсь доложить.

Столетов невесело усмехнулся.

Граф Келлер почивал, добросовестно выполняя приказ Скобелева — спать перед сражением.

В накуренной комнате бодрствовали казаки Донского полка и дружинники-болгары — охрана штаба. Человек в ватной тужурке и высокой трофейной папахе башибузука о чем-то вел рассказ, перемежая свою речь русскими и болгарскими фразами.

Кто-то подал команду: «Караул — в ружо!» Столетов замахал обеими руками — «не надо, отставить». Человек в папахе вспрыгнул и доложил генералу:

— Ваше превосходительство, охотник Караев прибыл в ваше распоряжение!

Столетов с трудом признал худого и заросшего Дудара.

— Ты же был в госпитале, фельдфебель.

— Был, ваше превосходительство. Теперь здоров вполне.

— Как попал в лагерь Весселя-паши?

— По приказанию его высочества принца Ольденбургского. Вот съемка укреплений лагеря. — Дудар подал генералу листок пергамента.

Опытный глаз Столетова задержался на южной стороне Шейново, где стояло всего два легких орудия.

Караев без лишних слов доложил о своем поиске.

Прибыл из Гарбовского госпиталя в пехотную бригаду герцога Ольденбургского. По дороге встретил старого друга Христо Бошкова — ополченца. Оказывается, лечились вместе, но лежали в разных комнатах. В штабе бригады встретился знакомый по Шипке офицер. Он и доложил герцогу о делах Караева в шестидневных боях на Шипке. Дудара зачислили в личный конвой принца Ольденбургского дежурным ординарцем. Христо Бошков стал коноводом.

Пролежав в госпитале почти четыре месяца, оба рвались в бой, напросились в дальнюю разведку — за перевал. Герцог мало верил в успех этого дела, но награды Караева помогли. Друзья были посланы по Западному Шипкинскому ущелью, через турецкие сторожевые посты. Шли в крестьянской одежде, под видом «болгарских мусульман», разыскивающих свои семьи. Всю дорогу Христо, на всякий случай, обучал Дудара турецким молитвам. С горем пополам добрались до Шейново.

— Как вам удалось осмотреть укрепления? — с любопытством спросил Беслемесов.

— Очень просто, ваше высокоблагородие. Вместе с жителями нас погнали на окопные работы в одно место, в другое, в третье — так и обошли все. Христо выручил.

Войник Бошков выступил вперед и, глядя на одного только генерала, выпалил по-болгарски:

— Старались, ваше превосходительство! Работали на совесть, как истинные мусульмане. Как только подходило время, бросали лопаты и становились на четвереньки лицом к кыбылле[18]. Один раз только я попался…

Какой-то аскер вздумал проверить, действительно ли Христо из болгар, принявших мусульманскую веру: расстегнул ворот его рубахи и обнаружил крест. Офицер приказал тут же высечь плеткой обманщика, но в это время турки всполошились, потому что заговорили пушки Святополка-Мирского. Это спасло Христо.

Столетов поблагодарил охотников за отличную разведку и приказал быть им, впредь до подхода бригады Ольденбургского, в составе охраны штаба ополчения.

Графа Келлера, а тем более Скобелева, Столетов беспокоить не стал. Съемка укреплений, сделанная Караевым, совпадала с имевшимися данными в Иметлийском отряде. О том, что южная сторона Шейново менее укреплена, командующему будет доложено утром, и он поднимет в обходную атаку донских казаков с большей уверенностью в успех дела.

Дудар и Христо не спали почти до самого утра. Получив разрешение от начальника охраны ополченского штаба, они ходили от одной коновязи к другой, будили обозных ездовых, выбирая для себя коней, оружие и все необходимое для жизни и боя — из трофейного добра, захваченного на перевале и при взятии Иметли.

— Везет нам в делах, Христо, — говорил Караев, рассматривая зубы беспокойного коня при свете сальной коптилки. — А в жизни не везет. Скажи, где мой Тохдзу? В Осетинском дивизионе. А где дивизион, скажи? Были две сотни у герцога, а потом их опять вернули к Гурко. Так мы и не встретились с Тохдзу. Да и жив ли он?

— Конечно, жив, ваше благородие! — весело отвечал Бошков, выводя из сарая облюбованную лошадь.

— Опять «благородие». Ты это брось, Христо. Не до шуток. Тоску ношу в душе по своему верному Тохдзу.

— Найдешь коня своего, не скорби, Дудар. А офицером будешь. Помнишь, твой земляк говорил: есть примета.

— Помню. В госпиталь уезжал с Шипки, Гуда назвал благородием, Гайтов сказал «примета». А знаешь, Христо, кавалер Гуда убит.

— Царство ему небесное! — перекрестился войник.

До сигнала построения они проспали в сене, у самых ног своих новых коней.

Шипка-Шейновское сражение вошло в историю, как одно из крупных достижений русского военного искусства.

Полководческий талант Скобелева подсказал ему новые тактические приемы: скрытное сближение с противником под покровом утреннего тумана, концентрация артиллерийского огня на главном направлении, короткие перебежки рассредоточенных цепей к укреплениям турок и, наконец, смелый обходный маневр конницы, замкнувший тактическое окружение лагеря армии Весселя-паши.

Скобелев стоял на высоком кургане, вокруг которого рвались артиллерийские гранаты, и говорил своим ординарцам:

— Если меня убьют, слушайтесь графа Келлера, он знает все!

Туман рассеивался. Командующий видел в бинокль, как стрелки Углицкого полка и дружинники-болгары залегли под ураганным огнем турок. К полю боя подходили Казанский, Владимирский и Суздальский полки, только что спустившиеся с перевала.

— Хоранов! Скачи: казанцев — в огонь.

И ординарец помчался к вытянувшейся колонне полка.

Через несколько минут до наблюдательного кургана командующего донеслось раскатистое «ура», а на южной окраине Шейново блеснула саблями лавина донских казаков.

— Граф, — обратился генерал к Келлеру. — Съемка ночных охотников у вас?

— У меня, ваше высокопревосходительство.

— Весь огонь горных батарей — по кургану Весселя-паши!

— Слушаюсь! — Келлер сам помчался на коне к линии батарей, собранных у юго-западной окраины деревни.

Первые залпы четырнадцати орудий сотрясали все вокруг. Турецкие гранаты не рвались больше у наблюдательной высоты Скобелева. Он смахнул с фуражки упавший с деревьев снег и приказал:

— Коня!

Над полем боя поднялось знамя 16-й дивизии Скобелева.