— Он не запер окно, — сказал Хардинг Макмерфи. — Быстрее. Быстрее за ними!

Макмерфи тяжело вздохнул и открыл один глаз, налитый кровью, словно насиженное яйцо.

— Шутишь? Я и голову не просуну в это окно, а все тело тем более.

— Друг мой, ты, кажется, в полной мере не осознаешь…

— Хардинг, черт побери тебя и твои возвышенные фразы, в этот момент я осознаю одно: я все еще пьян. И мне дурно. Честно говоря, я уверен, что и ты пьян. Вождь, а ты как?

Я сказал, что совсем не чувствую носа и щек, если можно из этого сделать какой-нибудь вывод.

Макмерфи кивнул и снова закрыл глаза; скрестил руки на груди, съехал в кресле, подбородок уткнулся ему в воротник. Он почмокал губами и улыбнулся, словно задремал.

— Да-а, — произнес он, — мы все еще пьяные.

Хардинг волновался. Он пытался объяснить, что для Макмерфи сейчас лучше всего одеться, да побыстрее, пока наш ангел милосердия по телефону докладывает доктору об ужасах, обнаруженных сегодня в отделении, однако Макмерфи сказал, что беспокоиться не о чем, мол, сейчас его положение ничуть не хуже прежнего.

— Ну что еще они мне могут устроить?

Хардинг воздел руки и отошел прочь, предрекая скорую гибель.

Один из черных заметил, что сетка не заперта, закрыл ее на ключ, отправился на дежурный пост и вышел оттуда с большой конторской книгой. Он водил пальцем по списку, читал фамилию сначала про себя, потом, убедившись, что человек здесь, называл фамилию вслух. Список был составлен в обратном алфавитном порядке, чтобы сбить людей с толку, поэтому к букве «Б» он подошел в самом конце. Держа палец на последней фамилии в списке, он начал крутить головой и оглядываться.

— Биббит. Где Билли Биббит? — Глаза его округлились. Он решил, что Билли сбежал из-под самого его носа и теперь его не поймаешь. — Вы, чертовы твари, кто видел, как ушел Билли Биббит?

Тут все вспомнили, где остался Билли, начали перешептываться и снова захихикали.

Черный вернулся в дежурный пост, было видно, что он разговаривает с сестрой. Она бросила телефонную трубку, выскочила из поста, черный за ней; прядь волос выбилась у нее из-под белой шапочки, словно мокрый пепел прилип к лицу. Между бровей и под носом выступил пот. Она потребовала, чтобы мы сказали, где скрылся влюбленный. Ответом ей был дружный хохот. Она обвела всех взглядом.

— Как это понимать? Он не исчез, Хардинг? Он здесь… в отделении, да? Почему вы молчите? Отвечайте. Сефелт, я вас слушаю.

При каждом слове она вонзала взгляд в чье-нибудь лицо, но люди не реагировали на ее яд. Они смело смотрели ей прямо в глаза. Их ухмылки были ответом на ее уверенную улыбку, которая давно исчезла с ее лица.

— Вашингтон! Уоррен! Идите за мной, осмотрим комнаты.

Мы двинулись следом, а они шли впереди, открыли лабораторию, ванную, кабинет доктора…

Скэнлон прикрыл улыбку своими узловатыми пальцами и прошептал:

— В веселенькую историю попал наш Билли. — Мы все кивнули. — А если подумать, то не один Билли. Помните, кто с ним еще?

Сестра подошла к изолятору в конце коридора. Мы придвинулись к самой двери, чтобы лучше видеть, столпились, вытянув шеи, и заглядывали через спины Большой Сестры и двух черных, пока она возилась с замком. Наконец дверь распахнулась. В комнате без окон было темно. Послышались скрип и возня. Сестра вытянула руку, щелкнула выключателем: с матраца на полу, мигая, смотрели Билли и девушка, как две совы из гнезда. Сестра не обратила внимания на дружный хохот за ее спиной.

— Уильям Биббит! — Она изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал холодно и строго. — Уильям… Биббит!

— Доброе утро, мисс Вредчет, — сказал Билли, даже не делая попытки встать и застегнуть пижаму. — Это Кэнди, — он взял девушку за руку и улыбнулся.

Язык сестры заскрипел в высохшем горле.

— Ох, Билли, Билли, Билли… Как мне стыдно за вас.

Билли еще не совсем проснулся, чтобы должным образом реагировать на ее упреки; девушка возилась рядом, искала свои чулки под матрацем, движения ее после сна были замедленными, вид разомлевшим. Время от времени она прекращала свою сонную возню, поднимала глаза и улыбалась сестре, которая стояла с ледяным выражением лица и скрестив руки, потом опять начинала тянуть чулки, зажатые между матрацем и кафельным полом. Оба они двигались как отъевшиеся кошки, которые напились теплого молока и разомлели под солнцем. Но я думаю, они также, кроме всего прочего, были прилично пьяны.

— Ах, Билли, — сказала сестра таким тоном, словно вот-вот не выдержит и расплачется. — Женщина, как эта. Дешевка! Низкая! Размалеванная…

— Куртизанка? — вступил Хардинг. — Иезавель!

Сестра обернулась, пытаясь пригвоздить его взглядом, но он продолжал:

— Не Иезавель? Нет? — Он в задумчивости почесал затылок. — Тогда Саломея. Та славилась своими пороками. Может быть, вы хотели сказать блудница? Я просто пытаюсь помочь.

Она снова развернулась к Билли. Он сейчас был занят тем, что пытался подняться: перевернулся, встал на колени, задрал зад, как корова, оттолкнулся руками, поднялся на одну ногу, потом на другую и наконец выпрямился. Похоже, он был доволен своим успехом и словно не замечал, что мы столпились у двери, поддразниваем его и приветствуем криками: «Ура!»

Вокруг сестры не прекращался смех, шуточки, громкий разговор. Она перевела взгляд с Билли и девушки на толпу за своей спиной. Эмалево-пластмассовое лицо ее треснуло. Она закрыла глаза в попытке унять дрожь и собраться с силами. Она поняла, что вот он, час, настал: ее все-таки приперли к стенке. Когда она снова открыла глаза, они казались совсем маленькими и неподвижными.

— Билли, меня беспокоит, — начала она, и я почувствовал, что голос ее изменился, — как все это воспримет твоя бедная мать.

Наконец она добилась нужной реакции. Билли вздрогнул, как от боли, и приложил руку к щеке, словно ее обожгло кислотой.

— Миссис Биббит всегда гордилась вашим благоразумием. Мне это известно. Она ужасно расстроится. Вы ведь знаете, Билли, если она расстраивается, как тяжело она заболевает. Она очень чувствительна. Особенно в отношении своего сына. Она всегда с такой гордостью говорила о вас. Она…

— Нет! Нет! — Рот у него открывался и закрывался. Он мотал головой, умоляя ее. — Н-не н-н-надо!

— Билли, Билли, Билли, — продолжала она, — мы с вашей матерью давние подруги.

— Нет! — крикнул он.

Голос его оцарапал ледяные стены изолятора. Он закинул голову и теперь уже кричал светильнику, прыгающему с потолка:

— Н-н-нет!

Мы прекратили смеяться. Следили за Билли, который начал опускаться и складываться на полу: голова откинулась назад, колени ушли вперед. Рукой он водил по зеленым брюкам, потирая ногу, в панике мотал головой, как ребенок, которому пообещали порку, вот только нарежут ивовых прутьев. Сестра притронулась к его плечу, чтобы успокоить, — он вздрогнул, как от удара.

— Билли, я не хочу, чтобы мать узнала о вас такое… Но что я сама должна думать?

— Н-н-не г-говорите, м-м-мисс Вредчет. Н-н-н…

— Билли, я вынуждена рассказать. Мне трудно поверить, что вы способны на такое, но, в самом деле, что мне думать? Я обнаруживаю вас здесь, наедине с подобного рода женщиной.

— Нет! Это н-не я. Меня… — Ладонь его поднялась к щеке и прилипла. — Это она.

— Билли, она не могла затащить вас сюда силой. — Сестра покачала головой. — Поймите, я бы хотела поверить чему-то другому… ради вашей бедной матери.

Рука поползла вниз по щеке, оставляя длинные красные полосы.

— Это о-о-о-она. — Он посмотрел вокруг. — И М-М-Макмерфи! Он виноват. И Хардинг! И ос-с-стальные! Они д-д-дразнили меня, обзывали!

Теперь его взгляд был привязан только к ее лицу. Он не смотрел ни вправо, ни влево, а только прямо перед собой, ей в лицо, как будто черты исчезли и на их месте закручивалась спираль света, гипнотизирующий водоворот бело-кремового, синего и оранжевого. Он сглотнул и ждал, что она скажет, но она молчала — ее опыт, эта огромная механическая сила сразу вернулась к ней, проанализировав ситуацию и доложив, что сейчас ей лучше всего молчать.