Синяки на теле Риэля растаяли довольно быстро, Тарвик выглядел и вовсе бодрым и веселым. Во время бегства его больше всего донимали боли в спине, а сейчас идти никуда было не надо, зато можно было валяться на мягком диване или на теплом пушистом ковре. Местными «чудесами» они пользовались не очень охотно, предпочитая доставать продукты из кладовой и с ледника и готовить сами. Жене даже нравилось готовить, а мужчинам нравилось это есть. Ничего сверхъестественного, нормальная незатейливая еда, к какой они, собственно, и привыкли.

И разговаривали они много, куда более откровенно… то есть куда более откровенен был Тарвик. В общем, в особенные детали своей королевской службы он не вдавался, а они не интересовались. Знакомы они были давно, Тарвик тогда толком еще ни профессии своей не обучился, так, трудился мальчиком на побегушках в куда менее известной, чем «Стрела», конторе, но трудился старательно, постигая тонкости мастерства, и случайно вышел на Кастина. Короля он в лицо, конечно, не знал, и тот еще несколько лет водил его за нос. Получалось, что сначала они стали приятелями, потом друзьями – насколько могут дружить король и с авантюрист, и только потом Кастин попросил – именно попросил – выполнить сложное и деликатное поручение. Не за деньги, а именно по дружбе. И Тарвик выполнил. Ну и покатилось… Он прекрасно осознавал всю зыбкость королевской дружбы. Ну да, друзья, действительно друзья, и Кастин на самом деле чертовски рад, что Тарвик выкарабкался из очень серьезных проблем, но завтра ему снова потребуются услуги (ну, или помощь, чтоб не обидно было) не особенно щепетильного и талантливого сыскаря, у которого в случае чего и рука не дрогнет, и он пошлет Тарвика на смерть. Запросто пошлет, хотя и даже переживать будет, и помнить потом будет. Он своих друзей помнил, несмотря на более чем солидный возраст. И на смерть посылал. Ничего, это нормально, главное, он никогда не скрывает опасности поручений, хотя вовсе не обязательно посвящает в детали.

Кастин появился во время одной из таких бесед, послушал незамеченным и подтвердил все, что Тарвик о нем думал. Никто не смутился, даже Риэль. Привыкать начал. Налил в высокий стакан золотого вина и протянул своему королю, а свой король принял и выпил за здоровье присутствующих.

– Тан Хайлан удачнейшим образом вписался в мои планы, – сообщил он. – Риэль, я не мог не дать ему знать, что ты жив и цел, и это крайне его обрадовало. Мне кажется, он тебя любит… хотя и на свой лад.

– Как ты меня, – лениво заметил Тарвик, – если исключить сексуальную составляющую. То есть любишь, но своей собственностью считаешь. Меня это не обижает, Кастин.

– Ты – дурак, – объявил король. – Нет, я тебя действительно люблю, ты самый близкий мой друг, но собственностью я тебя не считаю. Единомышленником, если угодно. Помощником. Я ведь могу на тебя полагаться, Тарвик.

– Полностью, – согласился он. – Ну, в меру моих способностей и выносливости. Понятно, что сказать кому-либо о тебе я ни под какими пытками не смогу, тут же или языка лишусь, или помру, или что там у тебя на этот случай…

– Помрешь, – вздохнул Кастин, – но очень легко и быстро. Ты понимаешь…

– Конечно, – перебил Тарвик, пожимая плечами, – и это придает мне выносливости.

– Получается, что и тебя кто-то ждет, – заметил Риэль с мягкой улыбкой. – Не только мы не прошли мимо.

– Он бы прошел, – спокойнейше ответил Тарвик, – и даже не посмотрел в мою сторону, если бы этого требовала ситуация. И на казни бы поприсутствовал. Но и правда ждал.

– Результата задания, – выпалила Женя.

Никто не возразил. Не хочу короля в друзьях иметь. Не хочу. Вот менестреля – с удовольствием. Пусть он слабый – любая слабость относительна, а любовь и дружба придают силы. Пусть он не блещет предприимчивостью – им хватает того, что есть. Пусть он никак не герой и не воин – он поэт, ему и не нужно, к тому же не бояться легко, преодолевать страх куда сложнее. Зато он умеет понимать и чувствовать, он может протянуть руку не только случайно встреченной женщине, но и человеку, к которому не питает ни малейшей симпатии, просто потому, что больше никто руки не протянет. Он так хорошо знаком с одиночеством, что понимает других – не только Женю, но и Тарвика и даже, кажется, Кастина. Он умеет и никогда не разучится чувствовать боль других, потому что слишком много боли испытал сам.

И у него божественный голос.

Король меж тем продолжал рассказывать новости. Оказывается, так много происходило в Комрайне даже еще до всех неприятностей, а они, поглощенные и упоенные своей свободой и своей дорогой, и не замечали. Впрочем, Женя и не могла заметить, потому что не знала, как оно должно быть. Видел, возможно, Тарвик, но тоже не особенно много, потому что не рисковал расспрашивать, чтобы не выделяться, – и так он висел у них на ногах тяжелым грузом. Он так считал. Риэль не обращал внимания. А после их ареста покатился даже не снежный ком – лавина. Вся Гатая, не только Комрайн, только и говорили о возвращении Джен Сандиния, а значит, о надежде мира, за которой охотится Гильдия магов. Откуда, спрашивается, узнали? Неужели охранное заклинание Райва? А почему Райв не вытащил их из тюрьмы? Или командор Стан прицепил к ним какое-нибудь следящее заклинание? Или просто кто-то из ордена следовал за ними тенью, невидимой даже для Тарвика?

Когда Кастин увлекся рассказом о событиях при правящих дворах, включая даже изгнание магов-советников из дворца, Женя и Риэль заскучали. А когда началось повествование о событиях при дворе короля Кастина, прислушались.

С Тарвика Гана были сняты обвинения, потому что, хотя он и виновен наверняка в убийстве, незаконном использовании порталов и иных магических предметов и неуплате налогов в должном объеме, но во время следствия и суда было совершено слишком много процессуальных ошибок, а закон для всех един, и если Гильдия не может убедительно доказать вину, то пусть и не пытается, тем более что для Гана это должно стать уроком. А еще вдруг появились сведения, способные убедить всех на свете в причастности Гильдии к разгрому сыскного агентства «Стрела». Понятно, не ангелы там работали, законы там нарушались, однако где, простите, следствие, суд и приговор? На Гильдию повесили убийство сотни человек, работавших на «Стрелу». В общем, проблем у магов больше, чем Кастин даже и рассчитывал. Кое-где в окна зданий, принадлежащих Гильдии, летели камни – а вот ответить на это маги не могли, разве что адекватно, то есть не причиняя вредя хулиганам – им-то камни только стекла били.

В общем, Гильдии стало не до Жени и Риэля. У мира появилась надежда, только он об этом еще не знает. Он пока всего лишь верит, что пришла Джен Сандиния и принесла с собой перемены, и разумеется, к лучшему. А как же? Менестрели, обнаглев, запели старые полузапрещенные баллады, и почему-то несчастья уже не преследовали их – ни ноги не ломались на лестницах, ни лопнувшие струны не били по глазам. Ну а великие бунтари вроде Райва купаются в своей стихии… Встретитесь, непременно встретитесь, потому что и Райв влюблен.

– А не был он влюблен в ту самую Джен, которая Тинна? – полюбопытствовал Тарвик, очень развеселив короля.

– Он ее терпеть не мог, если честно. И уж вовсе не оплакивал ее смерти. Мне она нравилась, но в ту пору мне нравились многие женщины.

– Вы позволили ее казнить, – прокомментировал обнаглевший менестрель. Кастин качнул головой.

– Мы были молоды. Неопытны. Не особенно умны. И уж точно не умели просчитывать будущее. Вот ты, Риэль, можешь сказать, что случится через пятьдесят лет после того, как, например, повесят Тарвика? Молчишь? Конечно, ты не мог бы этому помешать, но и мы не могли.

– Я не хотел вас оскорбить.

– Знаю. В тебе тоже живет святая вера во всемогущество магов.

– Конечно. Я же вырос здесь. Мне порой кажется, что Создатель не бог, а тоже маг.

– Не хочу делать из тебя еретика, – хмыкнул король, – но ты прав. Из того, что я о нем знаю, такой вывод напрашивается. Величайший из магов древних времен, я думаю. Так что я буду стараться поддержать веру в его божественную сущность.