Женя открыла крохотную коробочку. Истинно королевский подарок. Маленький золотой резной шарик, а внутри то, что Женя назвала бы сухими духами. Сохраняет запах почти полгода. Носить можно как кулон на цепочке, или прикалывать к платью специальной булавкой или просто держать в кармане. Легкий аромат будет сопровождать повсюду. Дарили ей уже нечто подобное, только намного проще. На месяц хватало. Тарвик принюхался и одобрительно кивнул:

– Осенняя смерть. Соображает.

– Ты где цветок взял? – вспомнила Женя.

– Купил. А что? Сама ж знаешь, у меня заначки есть. На очень черный день. Жень, ну давай пойдем погуляем, в цирк сходим, в зверинец, ну куда угодно, чтоб ты не зацикливалась на одной мысли. Привет, Райв.

– Привет, Вик. Ушел? М-да… Женя, возьми себя в руки, не расклеивайся. Он в конце концов сам выбрал. И не спорь. Я легко могу избавить его от этого самонадеянного тана. И Риэль знает, что я могу. И тан останется жив и здоров. Но он же у нас… все, молчу.

И он честно молчал целый час, пока Женя не спросила:

– Ты и правда а-тан? Ты родственник Кастина? Брат?

– Что интересно, старший, – хмыкнул Райв. – Мы не похожи, у нас матери разные, а отец один… По крайней мере, так считалось, хотя ни в моей матери, ни в его быть уверенным было нельзя. Очень большие гулены достались нашему папеньке. Но мы привыкли считать себя братьями. В конце концов это определяется не только кровью. Женя, выбрось из головы. Ты не сумеешь решить его проблемы, потому что решать должен он.

– Если бы он хотел, – выразительно вставил Тарвик, делавший вид, что читает книгу, – он бы давно избавился. Наложил на себя епитимью – и чуть не гордится. Райв, ты ее в случае чего поймать успеешь? Она девушка шустрая и ужасно обижается, если ей начинают сообщать неприятную правду, которую она к тому же и сама знает. Знаешь, Женя, он просто боится забыть о своей вине, забыть о своей боли. Есть такие люди. Нужно ему жить прошлым. И наплевать, что в настоящем все складывается не так уж и плохо, главное, что в его жизни были события, заставлявшие его так страдать. Не скажу, что он своим страданием упивается, зато ему кажется, что, перестав постоянно думать о Матисе да Камите, он непременно предаст их память. Ну зачем он таскает за собой флейту, если практически на ней не играет? Но сидит у костра, гладит футляр и вспоминает, как боялся вытащить кол из тела Камита, как его насиловали, пока тот умирал, как тот кинулся его убивать, думая, что так спасет. Самый глупый поступок, какой можно придумать. Что в итоге вышло? Насилие наш нежный юноша пережил, и уж если бы Камит не наворотил глупостей, то пережил бы еще легче, потому что было бы, к кому прислониться. И ведь что интересно, Риэль винит в этом опять же себя. Две разновидности идиотов: у одних всегда виноват кто-то другой, зато другие, словно в компенсацию, придумывают себе несуществующую вину. Ты меня знаешь, знаешь, что я циник и вообще сволочной мужик, но даже я вижу, что Риэль по благородству души кого хочешь за пояс заткнет. Я серьезно. Чистый, честный и благородный. Как сказочный герой. Ну так какого ж рожна он так увлечен самоистязанием? Только не говори, что иначе он не был бы чистый, честным и благородным. Был бы. И уж прости, он вполне мог бы не пойти к Хайлану.

Совершенно спокойно Женя кивнула.

– И Хайлан подождал бы, пока мы не будем в дороге.

– Хорошо, – устало согласился Тарвик и очень громко захлопнул книгу. – Хайлан – самоуверенный и привыкший к безнаказанности тип, нуждающийся в том, чтобы кто-то окунул его носом в дерьмо. И даже я способен это сделать, о Райве я и не говорю. Так нашей барышне нервной – я, заметь, не о тебе! – этого не надо. Женя, можешь просто подойти и дать мне по морде или по яйцам, если он никогда не оправдывал себя тем, что, дескать, помощи ждать все равно неоткуда. Не идешь? Ну вот. Теперь помощи до хрена и больше. Как ты думаешь, Кастин не нашел бы повода избавить Риэля от Хайлана? Ты такое слово «опала» слышала когда? Придрался бы – и вали, дорогой тан, в свое имение без права выезда.

– А он бы и не выезжал, – подал голос Райв, – послал бы своих людей, и те привели бы Риэля на поводке. Женя, как это ни грубо, Тарвик основательно прав. Риэль нуждается в Хайлане, и именно для того, чтобы тот напоминал ему об этом… предательстве.

– Ты-то откуда знаешь? – вскинулась Женя. Райв пожал плечами.

– От Тарвика. Ты знаешь о моем отношении к мужеложцам и моих понятиях о чести. На примере Риэля я понял, что действительно есть люди, готовые ради любви на все. То есть совершенно на все. Он ради этой своей любви идет по зову Хайлана.

– Ага. Раз он предал любовь, должен вечно платить. Наверное, с точки зрения идеалиста так и есть, да только у Риэля, словно у классического шизофреника, ложный посыл. Не было предательства.

– Матис счел, что есть, – ответила Женя, не очень понимая, зачем она с ними спорит? Будто она не была согласна. Да, Риэль так привык истязать себя воспоминаниями, что боится остаться без них, а Хайлан не позволяет этому случиться. Понимание не решает проблемы: как помочь Риэлю? Как вытащить его из этих воспоминаний? Как заставить его отделить прошлое от настоящего, если он этого не хочет?

Потому она встала и ушла в свою комнату. То есть в комнату Райва. Пару пуговиц пришить надо, в том числе и к рубашке Тарвика, носки подштопать, здесь это не зазорно совсем, а еще неплохо бы наконец реализовать давнюю идею насчет блузки, с которой никак не выводится пятно, а блузку жалко, она удобная и симпатичная, и если сделать ее покороче и не заправлять в штаны, а из обрезков сделать…

Райв отобрал блузку и отложил в сторону.

– Ну давай попробуем придумать, как ему помочь. Нормальный разговор с Хайланом поможет?

– Нет. Ни тебя он не испугается, ни короля. Он, по-моему, патологически бесстрашен.

– Значит что? Только ты.

– Хайлан меня не послушает. То есть послушает и сделает по-своему. Он не привык в чем-то себе отказывать.

– То есть душещипательные беседы о любви не помогут. Женя, это внутренняя проблема Риэля. Я согласен с тем, что обычному менестрелю никогда не удастся противостоять владетельному тану. У Тарвика, что бы он о себе ни думал, руки коротковаты, он может только убить. Но я-то могу больше. Ты не забыла, что я не самый слабый маг и могу просто заставить Хайлана забыть о Риэле?

– Интересно, – задумчиво спросила Женя, глядя в его темные глаза, – а почему ты мне об этом говоришь? Ну дождался бы, когда мы уйдем из города, навестил Хайлана, внушил бы ему, что нет никакого Риэля или никакой любви…

– Потому что это не бесследно. Потому что любое вмешательство в душу человека обязательно ее повреждает. И забыв о Риэле, Хайлан может забыть что-то еще – о жене, например, или о короле, или о необходимости снимать штаны, усаживаясь на толчок. Или у него резко изменится характер, и неведомо как. Он может стать нежным и ласковым, а может – сущим тираном. И узнав об этом от кого-то из менестрелей, Риэль первым делом подумает обо мне, а потом свяжет с тобой. А ты ни сном ни духом, но он тебе не поверит. И зачем мне надо вас ссорить?

– Тогда что? Просить короля? А ему это надо?

– Ему это не надо. И он не чувствует себя виноватым перед тобой… потому что чувство вины за столько лет стирается из души начисто, и потому что он король и привык играть людьми, и потому что он магистр, что тоже не располагает к мягкости и доброте. Но он имеет привычку соблюдать равновесие, если такая возможность имеется. Он изменил твою жизнь, но имеет возможность сделать ее чуть приятнее и без вреда для общего положения. Что такое для короля тан Хайлан? Да то же самое, что бродячий музыкант. Хайлан не влияет на ситуацию в Комрайне, возможно, просто потому что ему этого не хочется. И король может внятно сформулировать свое требование: не трогать Риэля, потому что такова его королевская блажь. Услышал, дескать, об этаком самоуправстве и решил вступиться за беззащитного. И никто не удивится, потому как с ним это бывает. Слышала, что в народе его зовут Кастин Справедливый? А он черт-те сколько сидит на троне. Знать может иметь на него зуб, а вот народу – не за что. Он сидит где-то высоко, он не просто король, но король-маг, он может все – и более того, он это делает. Он следит, чтоб наместники не наглели, он сдерживает особо распустившихся баронов, он вполне способен отправить на плаху собрата-мага, увлекающегося опытами на людях.