– Не спешите, сэр. Пусть немного подождут. Это вы – глава правительства.

– Надо же соблюдать этикет.

Все-таки они представители Господа Бога. Но по закону | я тоже таковым являюсь. Можно немного сбавить шаг.

Несмотря на общепризнанное положение в обществе, Церковь не имела каких-либо определенных обязанностей или прав, согласно Хартии ООН. Совет патриархов, куда входили члены всех ответвлений христианства, был важным достижением Объединения. Тем не менее управлял он церковью, но не Объединенными Нациями.

Какая судьба могла ждать Генсека, открыто отказавшегося подчиняться церкви? Выражение публичного недоверия, конечно. Но только однажды за всю историю патриархи решились выразить недоверие своему правительству. Да, впрочем, небезызвестный Ван Рурк ничего другого и не заслуживал.

Формальное отлучение от церкви тоже было возможно. В подобном случае человек терял бы право участвовать в обрядах какой-либо церкви, и все бы знали, что Господь отвернулся от него. Общение с ним считалось бы преступлением.

Джеренс небрежно махнул рукой журналистам на лужайке. Я, как обычно, игнорировал направленные на меня голографокамеры и вопросы репортеров. Скоро они и так узнают, зачем я сюда прибыл.

Стиснув зубы, я взбирался по бесчисленным мраморным ступеням к помпезному входу. Для телекамер это было еще то шоу: я чувствовал себя как на ступеньках тягучего эскалатора в подземном тоннеле аэропорта, когда медленно-медленно движешься к ожидающим тебя лифтам. Но Джеренс решительно осаживал любопытных, интересовавшихся моими физическими возможностями. Я шел, держа трость в руке, а он использовал любую возможность, чтобы развеять всякие сомнения относительно моих сил.

Внутри все было отделано мрамором и панелями из красного дерева. На стенах висели портреты давно почивших в бозе общественных деятелей. Никогда я не мог понять, как политик может мечтать о такой славе.

Моя свита послушно следовала за мной, а я ковылял по коридорам к своему кабинету, и мои шаги отдавались гулким эхом в коридорах.

– Пожестче с ними, – прошептал Джеренс Бранстэд и посторонился.

Андерсон, главный церемониймейстер, распахнул двери.

Я встал как вкопанный. Во главе большого овального стола, где я собирался усесться как хозяин, расположился Фрэнсис Сэйтор, первый епископ Протестантской епископальной церкви, нынешний старейшина Совета патриархов. Он сидел, сложив ручки у себя на животе.

Справа и слева от него, поближе к главе стола, пристроились все тринадцать разряженных патриархов. Я предполагал, что здесь будет и председатель их Совета. Но его не оказалось, а значит, Совет собрался не в полном составе.

Одетый с иголочки архиепископ Синода методистов кивнул головой. Справа от него восседал епископ Римской католической церкви, облаченный в пурпурно-белую мантию. Слева расположился первый президент Церкви Иисуса Христа и Новых святых в старомодном деловом костюме. Он глядел через полированный стол на своего давнего соперника, президента Реорганизованной церкви Новых святых.

Сэйтор, толстый и бледный, тряхнув своей угольно-черной бородкой, указал мне на стул.

Вместо того чтобы сесть на ближайшее свободное сиденье, я подошел к столу и занял место прямо напротив старейшины. Если они хотели конфронтации, то они ее получат.

– Брат Николас, – медоточивым голосом начал Сэйтор, – давайте помолимся.

Я покорно склонил голову. Конфликт конфликтом, а Господь Бог превыше всего.

После молебна Сэйтор сложил перед собой руки и любезно улыбнулся:

– Благодарим тебя, Николас, за то, что ты присоединился к нам.

Религия – дело серьезное. Когда имеешь дело с Богом, мелочей нет. Но старейшина всегда меня раздражал, и его сегодняшнее поведение не было исключением. Поэтому я сказал:

– Мне это и самому приятно, Фрэнсис.

Как и ожидалось, обращение по имени Сэйтору не понравилось, но он никак этого не показал, только чуть повел бровями:

– У Совета есть некоторые соображения, которыми мы хотели бы поделиться. – Изъяснялся он весьма витиевато.

– Непременно.

– Ваша администрация – и вы сами в первую очередь – выказываете совершенно неоправданную недоброжелательность по отношению к тем, кто мог бы в самом деле защитить одну из самых любимых Господом планет.

У меня челюсть отвисла:

– Вы хотите, чтобы я взял под защиту «зеленых»?

– Сарказм здесь неуместен, – наставительным тоном произнес Сэйтор. – Мы говорим о тех, кто мог бы защитить Землю от опустошения ее же собственными колониями.

Я нахмурился, все еще толком не понимая, куда он клонит.

Стефан Вендрос, патриарх Греческой православной церкви, вступил в разговор на своем ломаном английском:

– Мистер Сифорт, мы потрясены тем, что вы преследуете политические группы, единственной целью которых…

– Какие группы? Говорите яснее.

Сэйтор пожал плечами и обвел глазами своих коллег, словно стремясь подчеркнуть мое упрямство:

– Нет необходимости перечислять их по именам. Ваша политика…

– По отношению к кому? – Меня начинала охватывать ярость.

Старейшина принял грозно-обвиняющий вид:

– Среди прочих – Первый Альянс Землян. Комитет против колониальных расходов. Совет экономистов-реалистов.

Все упомянутые – консерваторы. Нет – реакционеры, которые требовали, чтобы финансирование колоний было полностью прекращено. Почему патриархи взялись их защищать?

– Минутку, подождите. – Я повел плечами, чтобы взять себя в руки. – Патриархи всегда поддерживали колониальную экспансию. По ходу того, как мы распространяем слово Господа нашего по Вселенной…

– Конечно, – вкрадчиво промолвил Сэйтор. – Но времена, когда наши соплеменники на других планетах благодарили нас за то, что мы для них делали, давно канули в прошлое.

– Благодарили? – Дерека хватил бы удар, если бы я повторил ему эту тираду. Несомненно, и другие колониальные правительства испытали бы такое же возмущение. – А вы осознаете, что мы разрушили их экономику, требуя платы за нашу помощь?

Эндрю де Стаут, глава Евангелической лютеранской церкви, пренебрежительно хмыкнул:

– Рыбы, которые на нас нападали, суть орудие сатаны. Было бы целесообразно, чтобы все христианские народы внесли свою лепту в ликвидацию последствий этой агрессии.

– И вы хотите, чтобы я принял крутые меры по отношению к колониям? – Рука моя сжала серебряный набалдашник трости.

Чем была вызвана такая перемена в их политике? Я редко встречался с Советом патриархов, и они, как правило, не вмешивались так грубо в наши дела. Чаще речь шла о религиозном образовании и разных отвратительных явлениях общественной жизни.

– Конечно, нет. – Старейшина выглядел шокированным. – Однако с учетом тех сумм, которые расходуются…

– Наши колонии обеспечивают нас продуктами питания, сырьем, производят…

– …на гигантские корабли вроде «Галактики», нам надлежит использовать ее соответствующим образом.

Я молчал, не в силах произнести ни слова от удивления. Никогда прежде патриархи не вмешивались в дела Флота.

– В первых полетах, – продолжал Сэйтор, – она просто обязана нести нашу добрую волю и утверждать идею, что потребности Земли должны быть непременно удовлетворены. Помимо всего прочего, мы живем на той самой планете, единственной в известной нам Вселенной, которая была местом временного пребывания Иисуса Христа. – Он наклонился вперед и проникновенно произнес:

– Чудо объединения церквей не должно быть разрушено. В колониях поднимают голову секты, не подчиняющиеся Совету патриархов, а без нашего вмешательства они могут найти пристанище и здесь. Борьба с ними требует средств. А мы не можем рисковать нашими доходами.

Я с трудом сдержался, чтобы не выдать все, что вертелось у меня на языке. Церковь непогрешима, хотя у меня и были кое-какие сомнения относительно личности ее нынешнего старейшины. Но что-то сказать требовалось.

– Я попрошу Адмиралтейство рассмотреть поднятые вами вопросы.

– Настоятельно?