– Да?

Я не мог этого произнести. Нет. Пусть это будет мне наказанием.

– Ты был прав, – прошептал я. – Это я убил твоего отца. Прозрей я раньше, Лига экологического действия не подложила бы эту бомбу.

– О, мистер Сифорт! – Его глаза блестели. – Я так хотел вас возненавидеть. – Долгая пауза. – Но мистер Кэрр рассказал мне все о вас и о папе. Я понимаю, почему он хотел пойти с вами в Ротонду.

Я проглотил комок в горле.

– Прости меня, Майкл.

– Я так чертовски сильно по нему тоскую. – Он обхватил голову руками. – Но я не буду вас в этом винить.

Воцарилось молчание, во время которого между нами установилось что-то вроде мира. В конце концов я кашлянул и сказал:

– Пойдем посидим на веранде. Я хочу побыть в роли Дерека и кое-что тебе рассказать.

– Да, сэр. – Он вскочил на ноги, по-прежнему беспокоясь о том, чтобы соблюдать правила вежливости.

Я жестом предложил ему открыть двойные двери.

Большая и все более редкая удача – день был прохладным. Несколько лет назад я велел установить дюралюминиевые тенты для защиты от солнца. Сам того не осознавая – как теперь я понял, – я приспосабливался к нарастающей экологической катастрофе.

Я похлопал по сиденью рядом с собой:

– Я познакомился с Дереком – то есть с мистером Кэрром, – когда был примерно в твоем возрасте.

– Вы взяли его на военную службу. Он мне рассказывал.

– Сначала как кадета. Я не мог сразу сделать его гардемарином.

– Мой отец думал, что это было глупой идеей. Он говорил мистеру Кэрру… О, простите! – Майкл вскочил со стула. – Сэр, я не это имел в виду!

Похоже, воспитание зашло слишком далеко.

– Сядь. – Я подождал, пока он подчинится. – Я скажу Арлине, что ты переходишь под мою ответственность, кроме тех случаев, когда будешь вызывать ее недовольство. А остальным я займусь сам.

– Я чувствую себя болваном. – Он потупил взор и смотрел на свои ботинки. – Все время был таким осторожным, старался взвешивать каждое слово.

– Ты не должен так меня бояться. Или Арлины, если на то пошло. Я не буду обращать внимание на мелкие промахи. А теперь иди и переоденься, ты пропотел насквозь. А потом я расскажу тебе о твоем отце и мистере Кэрре.

Три дня прошли относительно спокойно. Насколько я мог знать, Ансельм больше не притрагивался к моему виски. Он помогал мне в делах, а когда был свободен, занимался с Бевином. То, что кадет находился за пределами Академии, не освобождало его от учебы. Равно как и от физических упражнений. Иногда я по утрам делал перерывы в работе и выкатывался в кресле во двор, где гардемарин руководил тренировками двух молодых людей.

Бевин занимался не жалуясь, чего и следовало ожидать – кадетам в Академии спуску не дают. Я с тоской вспоминал свои юные годы, когда во время учебы мое тело быстро становилось гибче и сильнее, а параллельно росли гордость и уверенность в себе.

Майкл был совсем другим. Хоть он и обладал крепким сложением, но ненавидел физические упражнения со страстью, которую отчасти пробудил в нем Ансельм. Майкл решил испытать меня. Я был твердо настроен ничего ему не рассказывать, пока он этого не заработает своими занятиями. Узнав это, он разразился проклятиями, и мальчика оставили на целый день взаперти в его комнате. В следующий раз я решил быть с ним пожестче.

На следующее утро он присоединился к Бевину с Ансельмом и занимался с ними полных два часа. Я от души его похвалил и вскоре уже рассказывал ему о своей молодости.

В конце недели я начал готовиться к поездке. Для такого большого дела я нуждался в поддержке моих помощников, и гонцы сновали между Вашингтоном и Ротондой, не зная отдыха.

Мы собирались не позднее чем через два дня обнародовать на сессии Ассамблеи свои предложения по экологии. Мне предстояло погрузиться в водоворот интервью и выступлений. Я старался договориться с представителями местных властей, чтобы во время моих речей они стояли рядом на трибуне. Между тем, чем больше людей было посвящено в наши секреты – тем больше расходилось слухов. Я изо всех сил старался, чтобы Чисно Валера оставался в неведении, будучи уверен, что он тут же раструбит о коренном изменении моей политики, если только это будет ему выгодно.

Учитывая все это, я никому, кроме Джеренса Бранстэда, не показывал текст своей будущей речи, которую написал сам. Ни один из моих помощников, даже Карен Варне, не получил возможности ее увидеть.

Наконец пришло время собираться. Пройдет много дней, прежде чем я вернусь домой. Майкл, весь в нетерпении, собрал свои вещи и помогал мне с моими. Он заметно пал духом, когда узнал, что Арлина отправляется вместе с нами, но прилагал героические усилия, чтобы держать себя в руках, несомненно, боясь, что я ей обо всем расскажу.

Он пришел в еще большее замешательство, когда она взяла его сумку, вытащила всю одежду и уложила ее по-своему. Его в какой-то степени успокоило лишь то, что подобное она проделала и с вещами гардемарина. Хотя Майкл неплохо ладил с Бевином, между Тамаровым и Ансельмом возникло соперничество, которое грозило перерасти в серьезное противостояние.

Был поздний вечер, на следующее утро мы наметили отъезд. Я сидел у себя в кабинете, просматривая информацию на чипах. Заглянул Дэнил Бевин.

– Да? – Я нахмурился.

– Прошу прощения, сэр. – Он повернулся, чтобы выйти. Однако не удержался:

– Что вы им скажете?

– На сессии Ассамблеи? – То, что какой-то кадет смеет об этом спрашивать, вызвало у меня вспышку раздражения. – Что мы делаем поворот кругом.

– А они поймут? – Хоть его и не звали, Дэнил по привычке сел на свое рабочее место.

– Хочется надеяться, – холодно улыбнулся я.

– Надо, чтобы вы рассказали им о нашем путешествии.

– Не будь смешным. – Я уже все хорошенько выстроил, потратив немало времени, чтобы изложить все факты в нужной последовательности.

– Но это сделало бы ваше выступление более интересным. Бедный Филип. – Он куснул свой ноготь. – Он, должно быть, ужасно боялся, что не сможет вас убедить.

– О!

Дэнил покраснел от смущения:

– Простите, это не мое… Сэр, я должен вам сказать. Большое вам спасибо.

– За что? – вскинул брови я.

– За то, что вы собираетесь сделать. За то, что я рядом с вами и могу видеть, как все происходит. Думаю… Я присутствую при том, как делается история. Я понимаю, что наша работа строго секретна, но знаете, как мне хочется позвонить отцу, убедиться, что он будет сидеть у голографовизора?

– Не бойся ничего, – кисло произнес я. Слухи множились день ото дня, и скоро «зеленые» всей планеты будут сидеть в сети.

– Я плакал той ночью.

– Когда?

– В Мюнхене, после наводнения. Эти несчастные в том городке… Сколько человек, сколько поколений утонуло в грязи. – Его глаза заблестели. – Если Филип… мистер Сифорт… Если он не…

– Полегче, парень. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

Он кивнул, провел рукой по глазам.

– Можно мне посмотреть вашу речь?

– Нет. Вздох.

– Простите.

– Все в порядке. – Я едва не показал ему текст, но все-таки были какие-то пределы. – Для тебя так важно то, что твой отец делает в «зеленом» движении?

– Как я мог не заинтересоваться, если у меня такой отец, но… Это правда, что вы всегда добиваетесь того, чего хотите? Делаете дело, как бы вас ни припекало?

– И ты это можешь, если постараешься. – Я откинулся назад. – Когда мы с Джейсоном были мальчишками… – Нет, не надо мне ударяться в эти воспоминания, или я распущу нюни, как и он. – Рано или поздно, Дэнил, мы становимся взрослыми, и так будет со всеми и всегда. Если мы сможем сформировать новый озоновый слой… – Это было нашей самой большой неразрешимой проблемой. -…И ты получишь место под солнцем.

– Поймут ли они, мистер Сифорт? – прошептал он. Я похлопал по тексту моей речи с тщательно выстроенными аргументами:

– Мы заставим их понять.

Вместе с семьей и моими помощниками я вылетел в Нью-Йорк в полной боевой готовности. Газеты, до этого несколько дней питавшиеся слухами, на все лады комментировали наш отъезд, и СМИ были на этот раз почти уверены, что администрация Сифорта или уйдет в отставку, или наведет порядок в своих рядах.