– Теперь вы знаете об этой загадочной истории столько же, сколько и я. Мне хочется прежде всего отметить, что уровень развития ребёнка, каким бы он ни был исключительным, имеет второстепенное значение, так как объясняется исключительно влиянием Маляриуса, и этот факт не следует переоценивать. Незаурядные способности мальчика заставили меня обратить на него внимание и заинтересоваться им. Но главное не в его способностях, ибо они не могут помочь в разрешении стоящей передо мной задачи: выяснить, откуда этот ребёнок и где нужно вести розыски, чтобы обнаружить его семью. Мы располагаем сейчас только немногими данными, которыми следует руководствоваться в решении вопроса, а именно:

Первое – физические признаки, говорящие о принадлежности ребёнка к определённой расе.

Второе – название «Цинтия» на спасательном круге.

– По первому пункту, – продолжал доктор, – сомнений быть не может. Ребёнок принадлежит к кельтской расе[26]. Это чувствуется во всем его облике.

Перейдём к следующему пункту. «Цинтия» – несомненно, название судна, о чём свидетельствует надпись на спасательном круге. Это название может относиться как к немецкому кораблю, так и к английскому. Но, поскольку буквы не были готическими, мы можем прийти к заключению, что «Цинтия» была английским кораблём, вернее сказать, англо-саксонским[27].

Все подтверждает это предположение, ибо только английское судно, отправляющееся в сторону Инвернесса или Оркнейских островов, могло потерпеть крушение в местах, близких к Нороэ. Учтите также, что этот младенец – жертва кораблекрушения – не мог держаться на воде длительное время, ведь ему и без того пришлось вынести опасности пагубного для него плавания. Итак, мои друзья, каково же будет ваше мнение теперь, когда вам известны все факты?

Ни профессор, ни адвокат не знали, что на это ответить.

– Значит, вы не в состоянии сделать никакого вывода? – продолжал доктор, в тоне которого чувствовалось скрытое торжество. – Быть может, вы даже усматриваете некоторое противоречие между этими двумя пунктами? Ребёнок – кельтской расы, а судно – англо-саксонского происхождения? Но противоречие окажется мнимым, если вы вспомните о таком важное обстоятельстве, как существование народа кельтского происхождения на соседнем с Великобританией острове – в Ирландии. Я тоже сначала об этом не подумал, и это и помешало мне правильно подойти к вопросу. Вывод мне кажется неопровержимым: этот ребёнок – ирландец. Вы согласны со мной, Гохштедт?

Если и существовало что-нибудь на свете, чего больше всего не выносил достойный профессор, так это высказывать определённое суждение по тому или иному вопросу. И надо признаться, что вывод доктора, предложенный на его беспристрастное рассмотрение, был, по меньшей мере, скороспелым. Поэтому, ограничившись ничего не выражающим кивком головы, Гохштедт только ответил:

– Несомненно, ирландцы принадлежат к кельтской ветви арийской расы.

Такого рода изречения, разумеется, не могут претендовать на особую оригинальность. Но доктору Швариенкрона ничего иного и не требовалось. Он увидел в этих словах полное подтверждение своей теории.

– Итак, вы сами с этим согласились! – возбуждённо воскликнул он. – Поскольку ирландцы относятся к кельтскому племени, поскольку ребёнок обладает всеми характерными признаками этого племени, а «Цинтия» была английским судном, мне кажется, что у нас в руках имеются необходимые нити, которые помогут отыскать семью бедного мальчугана. Значит, искать нужно именно в Великобритании. Нескольких объявлений в «Таймсе» будет достаточно, чтобы навести нас на след!

Доктор собрался было подробно изложить намеченный им план действий, когда обратил внимание на упорное молчание адвоката и слегка насмешливый вид, с которым тот следил за его заключениями.

– Если вы со мной не согласны, Бредежор, так скажите об этом прямо, вы же знаете, что я не боюсь споров, – произнёс он, прервав свои рассуждения.

– Я же ничего не сказал, – ответил адвокат. – Гохштедт свидетель, что я ничего не сказал…

– Но я прекрасно вижу, что вы не разделяете моего мнения, и мне было бы любопытно узнать, – почему? – спросил доктор, снова впадая в раздражённое состояние, вызванное неудачным вистом. – Ведь «Цинтия» – название английского судна! – добавил он с горячностью. – Будь оно немецким, буквы были бы готическими. Ирландцы принадлежат к кельтскому племени? Бесспорно! Вы только что слышали, как это подтвердил столь знающий человек, как наш уважаемый друг Гохштедт. Ребёнок обладает признаками кельтского происхождения? Конечно. Ведь вам это бросилось в глаза ещё до того, как я заговорил на эту тему. Из всего сказанного я могу заключить, что только явное и нескрываемое недоброжелательство мешает кое-кому присоединиться к моим выводам, подтверждающим, что мальчик – выходец из ирландской семьи.

– Недоброжелательство? Не слишком ли сильно сказано? – возразил Бредежор. – Если это относится ко мне, то ведь я ещё не высказал никакого мнения.

– Но вы же достаточно ясно показали, что не согласны со мной!

– Мне этого никто не может запретить.

– В таком случае вам не мешало бы выдвинуть веские аргументы в защиту вашей концепции.

– А кто вам сказал, что они у меня есть?

– В таком случае это происходит от вашей склонности к оппозиции, от потребности противоречить мне во всем, и не только в висте!

– У меня и в мыслях не было ничего подобного, уверяю вас! Ваш вывод мне не кажется неопровержимым. Только и всего.

– Но почему же, скажите на милость? Мне было бы небезынтересно узнать.

– Это нужно долго объяснять, – уже одиннадцать часов. Я готов биться с вами об заклад: ставлю моего Квинтилиана[28] в первом венецианском издании против вашего Плиния в издании Альда Мануция, что ваше заключение неправильное и что этот ребёнок не ирландец.

– Вы же знаете, что я не люблю пари, – сказал доктор, невольно смягчаясь от такого невозмутимого добродушия. – Но мне будет так приятно вас сконфузить, что я принимаю вызов.

– Прекрасно! Так, значит, и решено. Сколько времени вам понадобится на поиски?

– Надеюсь, будет достаточно нескольких месяцев, хотя с Герсебомом я условился о двух годах, чтобы быть совершенно уверенным в успехе.

– Хорошо, я согласен на два года. Гохштедт будет нашим арбитром[29], но чур не обижаться, – идёт?

– Согласен не обижаться, но я вижу, что вашему Квинтилиану грозит опасность присоединиться к моему Плинию, – заметил доктор и, пожав руки обоим друзьям, проводил их до дверей.

Уже на следующий день новая жизнь Эрика вошла в нормальную колею. Прежде всего доктор Швариенкрона отвёл мальчика к портному, который одел его с ног до головы, как подобает горожанину, а затем представил директору одной из лучших стокгольмских школ. Это была «Hogte Elementar lauroverk», школа, напоминающая французский лицей[30]. Там проходят древние и новые языки, основы наук – всё, что необходимо при поступлении в университет. Так же как в Германии и Италии, там все ученики – экстерны, то есть живут вне школы. Приезжие останавливаются у преподавателя или опекуна. Плата за обучение более чем скромная, а неимущие и вовсе от неё освобождаются. Каждая школа имеет свой гимнастический зал и таким образом, наряду с общим образованием, осуществляется также и физическое воспитание.

Эрик сразу же занял первое место в классе. Он все воспринимал с такой удивительной лёгкостью, что у него оставалось много свободного времени. А потому доктор решил предоставить ему возможность посещать по вечерам «Slojdskolan» (промышленная школа в Стокгольме). Это учебное заведение, специально предназначенное для практического изучения физики, химии, геометрии и черчения – предметов, которые в обыкновенной школе проходят только в теории.