Рассказ седьмой. Благотворительный концерт

Упоителен бал,
И тонки отражения-свечи.
Гасит их,
Словно мягкою лапкою, вечер.
И движенья легки,
И холодной руки
Не оставь меня, прикосновенье!
Я в безумии лёгком рождаюсь, и это рожденье
Не последнее в жизни моей…
И не первое — так суждено.
Но бездонных морей
Чернота в твоём облике
Бьётся,
И солнца
Не надо, о нём не жалей!
Я устала от спешки,
Кого похищают теперь?
Неужели нельзя
На мгновенье прикрыть эту дверь?
В мире вечна беда,
Прокоптилась слюда
Дней былых, но и ныне не легче.
Нет, постой отвечать, я не верю ни в чьи больше речи!
Видно годы проходят не зря,
Постепенно даруя умом.
Но всё так же душа
Задыхается, чувствуя
Смерти.
На свете
Всё кончится сном.
Мне бы выбрать
Послаще, в забытии нежном, но рок
Мой ведёт меня
Мимо покоя. И нежно касается ног
Острие алебард,
И молчанием карт
Только больше пугает. Забвенье
Мне покажется раем однажды, но только успенье
Дарит этим блаженством.
А миг впереди иль года
Потеряло значение. Жестом
Указали мне место.
И горько
Осколком
Снежинки застыла слеза.
Повстречаю друзей
И должна проклинать их за верность.
С каждым шагом
Всё больше я чувствую мерзость…
Только волчий оскал,
Только злости накал
Мною править обязан, пожалуй.
Но лишиться последнего, искры неяркой и малой?..
Ах, оставь меня, прочь,
Я, в твоих утопая руках, —
Нерадивая дочь
Провиденья.
И слабость
Подкралась,
Не ведая жалости. Страх
Мной владеет,
И тают дыханием свечи.
Будь же проклят и ты,
И прекраснейший вечер!
Но проклятия что?
Не изменят всего,
Совершённого, пусть же сегодня
Я пойду против всех, даже против тебя, но негодно
Отдавать невиновных
На верную злейшую долю!
Ты жесток, и, жестокостью полный,
Накажи, хочешь — бей,
Не заставить
Оставить
Меня эту глупую мысль, зовущую совесть на волю.
Я готова. Ну, что же ты? Что же? Скорей!

«Прерванный бал»

Садовников Александр

К людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они — боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность со сцены объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех играть на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.

Однако любители — это любители и есть. Хорошенькой девушке, которой перед сном служанка навивает волосы на папильотки, каждый гость, допущенный до домашних концертов, прочит большое будущее, закатывает глаза и твердит: «Ах! Почему бы вам не пойти на сцену? Вы рождены для неё!». Обещания привести «настоящего специалиста», который или которая «послушает, посмотрит и, уж конечно…»

Всё это очень мило, и воспринимается как тонкий, изысканный комплимент, но попробуйте только в самом деле в следующий раз прийти под ручку с импресарио столичного театра! Вас вместе с вашим спутником выставят за дверь быстрее, чем вы успеете представить его всем присутствующим в доме. Однако грешно оставлять красоту только для избранных, и поэтому в Дейстрии повсеместно распространены так называемые открытые домашние концерты (или, скажем, спектакли), на которые заблаговременно рассылаются приглашения всем мало-мальски важным людям в округе. Сооружается сцена, на которой стоит рояль (обычно не слишком хорошо настроенный) или сделанные приходящим дворником за десять филлеров декорации. Если барышня может порадовать гостей только пением, то к роялю садится наёмная тапёрша или кто-нибудь из родных, кое-как вешают занавес и, как «в настоящем театре» подают три звонка. Некоторая вымученность представления даже поощряется зрителями и кажется несомненным доказательством безыскусности игры или пения.

Что касается профессиональных артистов, то, разумеется, в Острихе на них смотрят не так уж презрительно, как в Дейстрии, и, как правило, «устрицы» стараются подчеркнуть свою свободу в отношении моральных устоев. Терпимость по отношению к артистам обычно заключается в том, что певцы и актёры мужского пола вынуждены прибегать к услугам телохранителей, чтобы прокладывать себе путь мимо экзальтированных поклонниц, а, главное — их мужей, возмущённых столь явной изменой. Женщины же пользуются ещё большей свободой, и общество не будет относиться к ним с хоть сколько-нибудь заметным презрением, если актриса заведёт небольшой романчик или даже отобьёт мужа у богатой дамы, принесшей нищему и распутному супругу в приданное состояние, накапливаемое годами успешных банковских операций. Напротив, актриса будет неверно понята, если ничего подобного в её жизни не произойдёт, и вполне может дождаться весьма бесцеремонного похищения каким-нибудь особенно пылким поклонником. Общество, как уже сказано, посмотрит на всё это сквозь пальцы. Обычно женщинам творческих профессий в Острихе так же, как и мужчинам, приходится нанимать телохранителей; как правило, эти телохранители являются их тайными (но вполне узаконенными) мужьями, что весьма упрощает личную жизнь известной женщины.

В Дейстрии общество настороженно ждёт от актёров разврата и, быть может, именно поэтому все люди, имеющие удовольствие знать их в частной жизни, описывают и мужчин, и женщин, посвятивших себя творчеству, как примерных мужей, жён, и, уж конечно, отцов и матерей очаровательного потомства. Казалось бы, дейстрийские исполнители обречены на вечный остракизм, но свет нашёл для них лазейку, имя которой — благотворительные концерты. «Я знаю, дорогая, она прыгала по сцене в одном трико на вчерашнем спектакле, — говорит одна почтенная матрона другой, — но, посмотри, она согласилась выступить в моём концерте, который мы устраиваем для помощи детям-сиротам! Нет, она просто не может быть развратной женщиной, это всё тот ужасный автор, ну, помните, тот… он ещё умер в позапрошлом веке, когда были столь грубые нравы! А на концерт приходите, дорогая, я так надеюсь, что вы и ваша очаровательная дочь поможете мне справиться с кассой и с продажей бутербродов в буфете…»