Различия между двумя странами, веками живущими бок о бок — враждующими, мирящимися, торгующими, презирающими друг друга, но всё же остающимися вместе — бросаются в глаза с первых шагов после пересечения границы. И, конечно же, это более чем относится к Дейстрии и Остриху, чьи трения не раз и не два за историю совместного существования приводили к войнам, к ограничению торговли и, прибавим, к развитию контрабанды. Однако наивный дейстрийский путешественник первое время может сохранять нелепую надежду, что достаточно переодеться по местной моде, поселиться в доме со шпагой, обменять в банке деньги и не выходить на улицу после наступления темноты, чтобы уже если и не сойти за своего, то хотя бы не привлекать внимания и вести в Острихе такую же жизнь, как у себя на родине. Абсурдность подобного предположения может и вовсе не дойти до дейстрийца, если он был нелюдимом дома и намерен придерживаться старых привычек и впредь. Однако, стоит прожить в Острихе светской жизнью хотя бы неделю, наносить и принимать визиты, прислушаться к сплетням — и привычное представление о единой для всех просвещённых людей самой собой разумеющейся морали развеется как дым, а там последуют и отступления от затверженных с детства канонов поведения.
В Острихе, к примеру, юноши и девушки не копят деньги и не добиваются независимости, чтобы сочетаться браком. Они связывают свою жизнь с теми, на кого укажут родители (и не редкость, когда «молодой» или «молодая» вдвое старше избранницы или избранника и до самой свадьбы носит траур по далеко не первому утраченному спутнику жизни). В Острихе о любви речи не идёт. Конечно, и в Дейстрии часты браки по расчёту и велико влияние семей, но всё же у нас мало кто открыто отрицает саму возможность любви между молодожёнами — как до, так и после заключения брака, мало где так цинично торгуют в первую очередь состоянием и — только! — во вторую самим человеком. Целомудрие до брака и верность спутнику жизни после в Дейстрии возводится в ранг высшей добродетели, в Острихе это нелепая, пусть и безобидная блажь. Когда девушке не нравится её будущий муж, в Дейстрии она кричит «какой ужас!» и вполне может разорвать навязанную родителями помолвку — или почитать свою жизнь навеки разбитой. Впрочем, после такого самоволия, как отказ от посватанного жениха девушка лишается возможности выйти замуж, и её жизнь всё равно оказывается разбита, но, по крайней мере, она сохраняет свободу. В Острихе девушка пожимает плечами и философски заключает: «что ж, я всегда могу завести любовника». И выходит замуж, и заводит любовника, и муж не то, чтобы вовсе не возражает, но, по крайней мере, обнаружив измену, не подаёт на развод, как это делается в Дейстрии, а украшает жену парой-другой кровоподтёков и подстерегает бедолагу в тёмном переулке со шпагой — или нанимает необходимых специалистов, которые произведут требуемую операцию без него.
Нельзя не учитывать, разумеется, и влияние наряда. Сколько бы «устрицы» не твердили о совершенной пристойности такого зрелища, как голые плечи и икры, оно не может всё-таки не возбуждать худшие инстинкты в людях, слабых духом и не смущать даже самые стойкие и нравственные характеры.
Распущенность царит в Острихе повсюду и неудивительно, что «устрицы» не находят ничего предосудительного, скажем, в одиноко путешествующей девушке. Да, она подвергает себя некоторой опасности, но это её личный выбор, а если девушка будет прятаться под крышу после наступления темноты, спасаясь таким образом от встречи с не-мёртвыми, то, по мнению острийцев, тут и говорить не о чем. Самое смешное заключается в том, что нежная и робкая дейстрийка, на родине не отъезжающая и на милю от родного города без спутников, на границе отпускает или рассчитывает лакея и смело едет по Остриху в одиночестве — и никто по возвращении домой не видит в подобном путешествии ничего, способного запятнать репутацию барышни!
С другой стороны, всякий дейстриец, увидев на ночных улицах женскую фигуру, равнодушно скользнёт по ней взглядом, решив, что это чья-нибудь служанка возвращается с поручением, а если и благородная дама, то у неё, конечно же, свои причины для поздней прогулки. У острийца женщина после наступления темноты вызывает неизбежную ассоциацию со слабостью, хрупкостью и беззащитностью; дальнейшее зависит уже от степени нравственности самого «устрицы». Поймите меня правильно, я не хочу быть несправедлива к жителям ни одной из стран, в которых мне посчастливилось жить, однако дейстриец не бросится ни нападать на всякую одинокую женщину, ни предлагать себя в защитники и провожатые, он вмешается, только если его прямо попросят о помощи или ещё каким-нибудь образом привлекут внимание. Остриец же считает факт появления женщины на ночных улицах уже сам по себе призывом проявить благородство или подлость, и отделаться от непрошенного защитника — или защититься от негодяя — бывает довольно-таки затруднительно. Если в Дейстрии всякому мужчине вполне достаточно заверения женщины, что она совершенно уверенна в своих силах, то «устрицы» остаются в твёрдом убеждении, будто представительницы слабого пола сами не знают, чего хотят. Это правило распространяется не только на ночные провожания, но и на всю жизнь в целом. Посудите сами: там, где в Дейстрии вдова богатого лавочника берёт дело в свои руки, в Острихе она через поверенных мужа продаёт лавку и живёт на ренту, часто слишком скудную в сравнении с прежними доходами: всё равно никто не стал бы вести дел с женщиной!
Это лицемерие, согласно которому женщин считают достаточно самостоятельными, чтобы губить душу и подвергать опасности своё тело, как им заблагорассудится, но сверх этого совершенно не способными принимать решения, касающиеся кого бы то ни было кроме неё самой (над потерявшими отца детьми, например, обязательно устанавливалась мужская опека даже при наличии живой матери) казалось «устрицам» единственно верной моралью, и они не могли понять, как дейстрийцы доверяют женщинам вести дела, не доверяя устраивать свою личную жизнь.
Всё это оставалось бы для меня красивыми словами, отвлечённым рассуждением, если бы я не столкнулась с непроходимой, простите, тупостью и упёртостью «устриц» в вопросах, касающихся их представления о чести, морали и месте женщин в современной жизни. Однако я забегаю вперёд, а рассказывать лучше по порядку.
На запасную встречу мы с напарником отправились на следующую же ночь после невероятных знакомств с вампирами и головорезами Остриха. К счастью, сегодняшнее свидание было назначено на полночь; мы могли и прийти заранее, и не бояться, что придётся возвращаться при свете. Дом, где была назначена встреча, был маленький, одноэтажный и прятался между двумя большими трёхэтажными зданиями. Напарник шумно втянул воздух.
— Пусто, — шёпотом объявил он. — Лишней рябиной тоже не пахнет.
Я вздохнула. Вампир никогда раньше не доверял мне ничего серьёзнее подсобной работы, вечно ворчал и ругал за промахи, и сегодняшняя «милость» меня совершенно не радовала. Разговаривать с человеком, который будет в точности знать, кто я, лично представлять бюро безопасности Дейстрии… Меня била нервная дрожь.
— Не бойся, дорогая моя, я буду рядом. Заходи, впустишь меня внутрь.
Дверь в дом была прикрыта, но не заперта и легко открылась, едва я её толкнула. Маленькая прихожая отделялась от внутренней комнаты дверным проёмом без двери, и проём этот зиял зловещим чёрным провалом. Я не стала запирать входную дверь, боясь оказаться в кромешной тьме без даже тусклого освещения уличных фонарей и, частично разглядев, частично нащупав ведущую на чердак лестницу, принялась осторожно подниматься наверх.
«Брось, Ами! — раздался резкий приказ вампира. — Зови отсюда, не стоит ломать ноги».
Я повиновалась и, не успела я закончить обязательную фразу, как напарник чуть только не свалился мне на голову, слишком уж поспешно спустившись с чердака.
— Стой тут! — выкрикнул вампир, устремляясь в тёмный провал внутренней комнаты. — И запри дверь, нечего дом нараспашку держать.
