Последний пассаж не больно-то соответствовал истине, для пущей правдивости мне следовало добавить — не будет грабить женщину, когда можно ограбить мужчину — или признаться, что бандиты Дейстрии считают возможным запугать женщину парой крепких словечек и тем простым фактом, что и без оружия мужчина намного сильнее женщины. Однако маленькое приукрашение действительности, которое я себе позволила, возымело необходимое воздействие — Дрон Перте дёрнулся, как будто я его ударила по лицу, убрал руку от эфеса шпаги и отошёл от меня к окну.
Не зная, что сказать или сделать, я выложила на стол обещанные семьдесят пять марок и один серебряный грош сверху, и убрала бумаги в свою сумку. Наступившая тишина действовала на нервы, и слышно было, как под полом противно скребётся мышь.
— Хотел бы я знать, — нарушил молчание Дрон Перте, — кто тот мужчина, который заставил вас принять этот образ жизни, что вы храните верность ему и его интересам? Ваша стойкость, ваша храбрость непостижимы для женщины, любая бы предпочла отдать мне деньги, но спасти свою шкуру. Кто же тот мужчина, ради которого вы терпите моё общество?
Его тон вроде бы и не требовал немедленного ответа, но я не могла не возмутиться столь гнусным намёкам. Предположение, будто в моей жизни был мужчина, которому я была бы столь предана, бросало на меня чудовищную тень, ведь женщина может так сильно доверять лишь отцу, брату, мужу или любовнику, а у меня не было родных. Увы, сын синдика отверг все мои возражения.
— Я знаю, в Дейстрии вы не привыкли признаваться в самых естественных вещах, однако ваше, сударыня, бесстрашие и удачливость в ночных прогулках ясно доказывают на наличие сопровождающего и, может быть даже, не одного. Одинокая женщина будет похищена уже через четверть часа после того, как выйдет из дома после наступления темноты, уж поверьте мне, сударыня.
— Я поражена, сударь, — отозвалась я с ледяной вежливостью. Пожалуй, просьбу напарника не видеться с этим человеком будет не так уж тяжело выполнить! — Сначала вы приписываете мне нарушение морали ради одного человека, а потом заявляете, будто за мной ходит целая толпа! Вам не кажется, что это чересчур — даже в Острихе?
Дрон Перте неожиданно рассмеялся.
— Не кажется, сударыня, — ответил он прежним своим — живым и весёлым — тоном. — У хорошенькой женщины может быть сколько угодно поклонников, и она способна дарить благосклонность как одному, так и нескольким кавалерам. Однако, из уважения к вашим предрассудкам, выскажу предположение, что ваш, назовём его покровителем, мог нанять отряд людей, которые защищали его сокровище от ночных опасностей. В самом деле, не могли же вы надеяться, что вас защитит всего только один человек — после той сцены, которая разыгралась той ночью на площади.
Возмущённая, я вскочила на ноги.
— Сударь, вы перешли всякие границы в своих отвратительных предположениях! Если вы и дальше намерены поддерживать со мной знакомство, извольте удержаться как от грубой лести, так и от гнусных намёков! Если вас настолько интересуют подробности моей жизни — отвечу сейчас, чтобы не оставалось недоразумений — я никому не дарила, не дарю и дарить не собираюсь то, что вы называете «благосклонностью» и надеюсь впредь быть избавленной от всех подобных инсинуаций!
Увы, мой порыв не так уж сильно смутил сына синдика, как мне бы хотелось. Он только рассмеялся в ответ и сравнил меня с каким-то хищным животным из южных краёв — я совершенно не разбираюсь в естествознании — даже которое, по его словам, не могло бы накинуться на него с тем же жаром.
— Однако, сударыня, будь по-вашему, — проговорил Дрон Перте, мимо меня подходя к столу и забирая деньги. — Я позволю себе откланяться и предоставить вас судьбе — или тому человеку, которого в вашей жизни нет, не было и не будет, как вы мне любезно растолковали. Надеюсь ещё не раз иметь счастье беседовать с вами как ночью, так и в дневные часы.
Он поклонился, не делая попытки пожать мне на прощание руку, и покинул комнату, а я со вздохом опустилась в кресло, чувствуя себя непонятно от чего не столько рассерженной, сколько разочарованной и подавленной.
— Мне не нравится этот человек, Ами, не нравится! — твердил вампир на пути к дому госпожи Дентье. Он взял с собой бутылку вина и даже смочил в луже на полу платок, чтобы позже отослать это всё в бюро как подтверждение преступных замыслов господина Перте. — Зачем ему тебя усыплять? Зачем ему с тобой заигрывать? Зачем ты ему вообще понадобилась?! Не спорь со мной! — воскликнул напарник, хотя я и не думала возражать. — Он мерзавец, этот Дрон Перте, он положил на тебя глаз, но, адом клянусь, ты ему не достанешься!
Вампир схватил меня за плечи и больно встряхнул, не желая, по-видимому, умерять свою силу, а после неожиданно прижал к себе, да так, что я едва не задохнулась.
— Прости, — вскоре виновато произнёс напарник. Когда говорят о людях, выражение «чуть не задохнуться» применяется фигурально, но вампир и впрямь мог сдавить меня до потери сознания или перелома рёбер. Когда он разжал свою хватку, у меня как раз темнело в глазах и подгибались ноги.
— Прости, — повторил не-мёртвый и, сдёрнув с меня капюшон, растрепал мне причёску под жалобный звон выпавших на мостовую шпилек. — Одним словом, подлец он, твой Дрон Перте. Скажись больной и с ним не общайся.
Выполнить приказ напарника было не так-то просто, потому что наутро госпожа Дентье продолжила выражать бурную радость от самого факта присутствия в городе сына своей драгоценной подруги и расписывать бесчисленные удовольствия, которые меня ожидали в будущем. Сразу же после завтрака за мной зашёл Дрон Перте — любезный, улыбающийся и готовый развлекать меня всеми способами, допустимыми в светской жизни Остриха. На свете, я думаю, не существует таких слов — по крайней мере, мне они неизвестны — которые помогли бы мне отделаться от предложенной прогулки в открытом экипаже. Напрасно я твердила о нарушении приличий — в Острихе это не считалось неприличным. Напрасно заверяла всех в плохом самочувствии — это только подстёгивало моих мучителей. Понимая, что ещё немного — и меня выведут на прогулку силой, я была принуждена покориться неизбежности и с обещанием тут же вернуться поднялась к себе переодеваться. Я с огромным удовольствием улизнула бы, воспользовавшись предоставленной отсрочкой, да только госпожа Дентье предусмотрительно послала ко мне служанку помочь одеться.
— Вы, как будто не расположены сегодня кататься? — вежливо осведомился Дрон Перте, когда мы выехали из города, причём за четверть часа до этого я была едва ли не насильно водворена в его кабриолет.
— Да, сударь, не расположена, — холодно отрезала я. — Вам следовало прислушаться к моим словам и оставить меня в покое!
— Э, — махнул рукой сын синдика. — В такой день грешно сидеть взаперти! Полюбуйтесь, какая красота вокруг! Какой простор! Какой воздух!
День и впрямь был хорош, хорош был и окружающий нас пейзаж: тёплый и одновременно чуть прохладный утренний воздух, широкая долина, по-весеннему радостно окрашенная в нежно-зелёный цвет, ярко-синее небо над головой, высокие горы, виднеющиеся на горизонте… Однако присутствие рядом Дрона Перте словно затмевало солнечный свет, и убивало во мне всякую способность радоваться.
— Куда вы меня везёте? — спросила я, вдоволь налюбовавшись окрестностями. Дрон Перте уверенно правил серой в яблоках лошадью, и его кабриолет весело катился по петляющей по долине грунтовой дороге. Сколько хватало глаз, вокруг не было другого человеческого житья, кроме только что покинутого нами города.
— Куда глаза глядят, — беспечно ответил сын синдика и подхлестнул свою лошадь.
— Это не ответ, — заметила я и замолчала, отвернувшись от спутника и зябко кутаясь в тонкую шаль, купленную в первые дни после приезда: несмотря на тепло, исходящее от солнца, бьющий в лицо ветер заставлял ёжиться от холода. При этом я не могла не заметить, что мой спутник ничего подобного не чувствовал. Впрочем, мужской костюм в Острихе больше защищает от простуды, чем женский: сын синдика, к примеру, носил белоснежную рубашку, малиновый жилет и ярко-жёлтый камзол. Всё это смотрелось по меркам Дейстрии на грани вульгарности, если не сказать хуже, но вполне мило в Острихе. Однако, на мой взгляд, главная несправедливость была в том, что у меня — в согласии с местным обычаем — мёрзли почти что обнажённые плечи. Я с завистью поглядывала на гораздо более тепло одетого спутника. Вот мой напарник, к примеру, обязательно бы снял камзол и накинул бы мне на плечи. Этому человеку тоже стоило бы так сделать — прохлада и отсутствие чужих глаз слегка притупили моё чувство приличия — к тому же Дрон великолепно бы смотрелся без камзола, он ведь прекрасно сложен, гораздо лучше, чем мой напарник, глядя на которого думаешь, что человеческая кровь не больно-то и питательна.
