— У нас уже есть приглашение. — Механически произнес Черниговский.

— Это не приглашение. Это требование быть.

Рана на боку заныла сильнее.

Ничего-ничего. В политике есть много вариантов для победы.

— Ты получил все материалы от своего предшественника? — Обронил князь в тишину.

— Да.

— Заверши его работу. То, что он не успел.

— Будет сделано. — С готовностью и показной уверенностью произнес слуга.

— Что до пятницы — мы будем. — Поддержал его тон князь.

Где-то совсем рядом бешено загрохотала гроза, на мгновение обратив ночь в день, и отразившись противной дрожью в оконных стеклах и плечах вжавшего голову князя.

Он дернул рукой, пытаясь зацепиться за стол, но чуть не рухнул вместе со спинкой стула. И только потом, до досады поздно, поднял защитный полог.

Но с улицы более не было звуков, а ночь вновь обрела белесо-серые оттенки большого города.

— Мы вернемся в пятницу. — Чуть поправил свои слова Черниговский. — Да, вернемся. — Нашла на него злоба за проявленную неловкость и эмоции. — Распорядись оповестить всех союзников и зависимые рода. Переговори с наемниками, найди чем им заплатить. В пятницу нас должны слушать очень внимательно.

— Будет исполнено. Изволите подготовить самолет на утро?

Князь продолжал смотреть в ночь, всматриваться в ее оттенки. Как же он желал сейчас нового всполоха — молнии и стихии. Вот прямо сейчас, пусть. Пусть передерутся, вцепятся в друг друга зубами — там, в Кремле. Но ночь была тиха и спокойна.

А еще хуже — ночь, казалось, стала смотреть на Черниговского. Внимательно, равнодушно — глазами палача.

Князь отвел взгляд, сделал пару глубоких вздохов, вычищая слишком глубокий прилив чувств, и вновь глянул в окно. Палач продолжал смотреть из темноты.

— Что-нибудь, — облизал князь губы, продолжая смотреть перед собой. — Что-нибудь сегодня еще произошло? Из неординарного. Негативного. Плохого.

Интуиция исходила ором, требуя найти фундамент беспокойству.

— Есть непонятный момент. — На секунду задумавшись, уже не по листку доложил референт. — У моего покойного предшественника на похоронах украли голову.

Слуга развел руками, мимикой лица показывая собственную обескураженное отношение к произошедшему.

— Кто-то подрезал катафалк, вскрыл гроб и отрубил голову топором. Какие-то азиаты. Полиция разбирается с видеозаписями. Качество с перекрестка не самое лучшее.

— Как они выглядели? Одежда. — Сжал князь губы до тонких белых полос.

— Плащи или халаты. Красное, желтое. Может, золотые. Сумасшедшие, — недоумением выразил порученец свое к ним отношение.

— Мы уходим прямо сейчас. — Не сводил Черниговский взгляда с тьмы. — Объяви всем немедленно. Вещи оставить, номера не сдавать. Возвращаемся в Чернигов.

И уже там, из дома, все тщательно обдумав и обретя силу — вернуться в столицу. Да, так будет правильно.

— Боевая тревога? — Задержался у двери уже опрометью бросившийся на выход порученец.

— Нет. Это…

«Эвакуация?»

— Не важно. — Глухо бросил Черниговский, отступая к двери спиной вперед.

Словно опасаясь, что тьма напрыгнет ему на спину, стоит отвернуться.

В тишине Александровского зала Кремля ровным уверенным шагом звучала поступь высокого статного господина в мехах и серебряной тиаре на челе. В пару ему, звонкой капелью отзывались крошечные туфельки на ножках его дочери, шедшей с ним рядом. Соболиная шубка на узких изящных плечиках вряд ли была уместна в теплом помещении, но девушка не выказывала недовольства на лице, равно как и ее отец. В чем-то их одежды были сродни форменным мундирам с эполетами и знаками различия, позволявшими издали разглядеть звание и высокий чин — потому и под знойным южным солнцем, и в стуже ледовитого океана быть им едиными для всякой погоды, и застегнутыми до последней пуговицы. Великий князь Юсупов с княжной Ксенией изволили посетить дворец — и личное приглашение императора было тому причиной.

Их встречали неласково в этот вечер. Золото убранства и крупные каменья в рамах батальных полотен, украшавших потолки и стены дворца, давно успели наскучить — часы ожидания, проведенные в помещении на дворцовых задворках, поумерили даже яркое любопытство молодости, бушевавшее в молодой княжне, впервые посетившей Кремль.

Впрочем, и они проявили неуважение к хозяевам дворца — легкомысленная правда о еще несбывшемся, вышедшая из уст девушки, не могла не расстроить самолично встречавшего их дядю императора. Всего-то весть о том, что супруга его непраздна без малейшего его на то участия — высказанная полунамеком, со светлой улыбкой и тоном, на которые невозможно обидеться в сей же миг. Всего-то фраза, достойная глупышки и светской сплетницы — но произнесенная той, что по проверенной информации является первой в этом поколении Видящей. Пророком, коей доступно заглянуть за горизонт сегодняшнего дня — и действовать с этим знанием сообразно своим желаниям.

Богата страна талантами, а таланты полны надежд изменить этот мир к лучшему. Только миру это может прийтись не по нраву — и всякое доброе дело получит шанс всерьез подумать о своем поступке, в холоде запертых покоев — роскошных согласно статуса, но совершенно забытых хозяевами. Даже чая и напитков — не будет и тех. Мир, живущий в настоящем, не любит, когда заглядывают в его тайны — пусть даже тем только предстоит случиться.

Что до власти, которое дает грядущее — в Кремлевских стенах не остерегались ее владельцев ни в коей мере. Тысяча да еще сто пятьдесят лет, для ровного счета, минули с основания династии Рюриковичей, и остались в тех летах и пророки, и волхвы, и предвестники и видящие — без счета, без имени и без места погребения, развеянные пеплом по ветру.

Оттого и видящей достались холодные покои и отношение. А отцу ее, великому князю — время обсудить с дочерью сей поступок и сделать выводы.

В Империи, где все князья были названы равными, все равно кто-то назначал встречи — а кто-то смиренно дожидался приглашения войти. Это не будет сказано ни девушке, ни ее старшему родичу — но оно должно быть прочувствовано самолично, отпечататься в воспоминаниях об этом вечере.

А когда придет время — то самое, отделяющее раздражение их сиятельств от решения самовольно уйти, к высоким господам прибудут герольды и со всем вежеством пригласят на встречу с равным. На которую они наверняка пойдут — поумерив спесь. Ну, или — как княжна — смеясь уголками глаз и скрывая улыбку.

Многие пророки, между тем, умирали именно так, уверенные и счастливые от пьянящего всезнания. Отцу бы напомнить дочери об этом обстоятельстве — но тот отчего-то вышагивал невозмутимо, с грацией вожака львиного прайда, рядом с которым вился детеныш. Может быть, кто то знает, как умирают пророки — но этот человек куда лучше знал, как умирают все, кто затаит недоброе на его родню.

Бледная ночь, наполненная светом прожекторов и падающим снегом, заглядывала в здание через два ряда окон по правую руку от входа. Сияли электрическим светом тяжелые люстры. Купольные своды высоченного потолка со всей его роскошью отражались в начищенном до зеркального блеска паркете пола. А посреди всего великолепия зала, в самом его центре, были выставлены два кресла, ныне занятых — супротив еще двух свободных, дожидавшихся дорогих гостей.

Уважаемых гостей встречали трое — впрочем, на ногах дожидался только цесаревич Сергий, встав за спинкой кресла, на котором восседал Император самолично. Не поднялась с места и принцесса Елизавета Дмитриевна, с вежливым равнодушием окинувшая вошедших взглядом — разве что коснулась рукой полы длинного изумрудного платья с воротом из светлого меха, то ли поправляя незаметную постороннему взгляду складочку, то ли демонстрируя набор перстней с крупными каменьями на пальцах — идеально подходящих к тем, что украшали заколку на высокой прическе. Впрочем, до личного представления, девушкам было уместно не показывать, что кто-либо вообще присутствует рядом — так говорят традиции, а им в этом здании старались соответствовать.