Надо заметить, что при всем своем профессионализме английские солдаты и офицеры имели одну общую черту, во многом обесценивающую их усилия. Они твердо были твердо уверены, что англичане лучшие во всем, от конструирования оружия до тактических схем и полководческих талантов. И ни разбитая «атака легкой бригады», ни проигранная Великая война нисколько на эту самоуверенность не повлияла. Вот и сейчас они считали схему противовоздушной обороны позиционного района наилучшей из всех возможных, не замечая ее недостатков. Таких как наличие слепых зон у радаров обнаружения из-за горного рельефа. Или малая эффективность зенитного комплекса «Бладхаунд», способного перехватывать только самолеты, и плохо работающего на малых высотах. А наводимые по командам оператора ракеты специального маловысотного комплекса «Тайгер Кэт» могли перехватить только относительно медленные штурмовики типа «Вайверна». И не могли сбить идущие на большой скорости крылатые ракеты ни при каких обстоятельствах. Оператор просто не успевал захватить внезапно возникшую в его зоне ответственности цель.
А между тем строй тяжелых бомбардировщиков, пугая ревом двигателей пасущих стада кочевников, долетел почти до городка Каргалык. Девятка развернулась строем фронта и начала пуск ракет. Тяжелые стальные «карандаши», сброшенные с подвесок, падали некоторое время вниз, раскрывая крылья и запуская двигатель. А затем стремительно уносилась вперед в сторону цели. К цели ракеты летели по заранее введенным координатам, но в этой модели, кроме того предусматривалась коррекция по радиосигналам с местности. Передатчики, излучающие этот сигнал уже два дня работали, установленные военными разведчиками на местности. Один из них стоял прямо в заброшенном храме, другой — в горах. Радиосигнал напоминал внезапно возникающие помехи, поэтому никто из англичан и не обратил внимания на их появление.
Между тем ракеты постепенно поднялись на высоту в двадцать четыре километра и разогнались до скорости в две тысячи узлов. Первоначально принятые хза помехи на экране радара, они стаей мчались прямо к ракетным шахтам. Развившие максимальную скорость, в два с половиной раза меньшую, чем у ракет, барражирующие перехватчики «Фокс» успели только засечь на экранах радаров пронесшиеся над ними на недосягаемой высоте и на невероятной скорости цели. Пущенные на перехват «Бладхаунды» просто не могли захватить цели, ускользавшие из зоны захвата быстрее предусмотренного конструкторами времени и бессильно самоликвидировались, взорвавшись в воздухе. Второй залп, совпавший по времени с переходом ракет в пикирование на обнаруженные активной аппаратурой наведения цели, оказался более удачен. Одна из «гончих»[3] столкнулась с русской ракетой прямо во время набора высоты. Еще одна оказалась достаточно близко от пролетавшей мимо цели, чтобы успел сработать радиовзрыватель. Впрочем, пораженная осколками русская «Буря» отомстила за свою неудачу, взорвавшись рядом с пусковой установкой зенитных ракет и разнеся ее вдребезги вместе с расчетом. Оставшиеся же тридцать две ракеты попали в цели. Правда не во все, две ракетные шахты, причем не те, на которые летели сбитые ракеты, уцелели. Зато вместо них четыре ракеты попали в другие цели, разнеся склад горючего, столовую и защищенный, но как оказалось не от русских ракет командный пункт. Честно говоря, уцелевшие ракеты уже никого не интересовали. Вокруг все взрывалось и горело, орали раненные, метались ошеломленные и испуганные люди, моментально превратившиеся из солдат и офицеров в некое подобие испуганных тараканов, разбегающихся от падающего на них тапка…
А пока ракеты рвались и бомбардировщики возвращались на базу, русский посол в Германии князь Долгоруков получил от имперского министра иностранных дел Томаса фон Брокдорф-Ранцау личное послание кайзера наследнику российского престола. Германский император предлагал свое посредничество в разрешении кризиса дипломатическим путем. Предварительные переговоры по этому поводу состоялись в пригороде Берлина Потсдаме. Первыми, как ни странно на переговоры, местом проведения которых решено было назначить столицу Великого Княжества Словацкого Братиславу, согласились североамериканцы. Раньше даже, чем итальянцы, которые сразу после конфликта в Джибути начали дистанцироваться от остальных стран антирусского союза. Потом сдались англичане. И последними, уже понимая, что переговоры могут начаться и без них, согласились французы.
Российская империя. Варшава. Конец июня 1963 г.
Напряжение, копившееся все время после убийства императора, и буквально висевшее в воздухе польских городов, прорвалось через неделю типичным польским кровавым рокошем. И теперь, после стольких дней «неподлеглости[4]», город напоминал не прежнюю веселую и беспечную Варшаву, а скорее Шанхай периода пятидесятых.
Людей на улицах, несмотря на теплую летнюю погоду гуляло немного. А те, что попадались навстречу, обычно держались группами и держали на виду какое-нибудь оружие. Лица были у кого восторженные, у кого злые, остервенелые, кое-кто — с польскими флагами. Некоторые — в полицейского образца бронежилетах, форменных фуражках. Много пьяных… Разбитые машины, большинство — со следами обстрела, пятнами засохшей крови, часть просто сгоревшие. Часто встречалось валяющееся прямо на тротуаре и неубранное битое стекло, которое хрустело при каждом шаге. Многие витрины магазинчиков разбиты. На однойвитрине, из уцелевших, нанесена белой краской надпись: «Конфисковано у жидов». Ветер гонял с места на место обрывки бумаги. С балконов часто-часто, словно во время карнавала, свиса на улицу красно-белые флаги. На стенах висели обрывки каких-то плакатов, вперемежку с грубо на намалеванными краской надписями: «Русских за Вислу, жидов — в Вислу!» Кое-где на стенах виднелись явные следы обстрела. Несколько раз попадались висящие на фонарях жуткими куклами повешенные, многие в форме, полицейской и жандармской. От них уже изрядно попахивало, но никто, похоже, этого старался не замечать.
Разведчики шли как все, не скрывая оружия, которым обзавелись сразу же, как вылезли из клоаки. Смешно — очередное, и не вспомнить сразу, какое по счету восстание и опять поляки с великолепной небрежностью забыли о канализации. Через которую и просочились в Варшаву разведчики. Причем «Руды», а на самом деле поручик Сивый из сорок пятого отдельного егерского полка, готов был поспорить на что угодно, что таких, как у него групп, в столице мятежников оказалось уже не одна и даже не один десяток. Вооружились, кстати, они проще, чем сами ожидали. В первой же подворотне, куда они заглянули, стояло четверо вооруженных пистолетами и парой помповых ружей парней, увлеченно деливших какие-то золотые, а скорее всего позолоченные, цацки. Настолько увлеченно, что и не заметили, как умерли. А их оружие и боеприпасы перекочевали к егерям. На предварительном инструктаже разведчикам говорили, что никаких серьезных воинских арсеналов мятежникам ни в столице, ни в других районах захватить не удалось. Теперь они смогли убедиться в этом. В основном преобладало охотничье оружие, включая, к сожалению, и нарезные магазинные карабины. Иногда встречались полицейские автоматические помповики. Армейского оружия видно не было. Но ни один из тройки «Рыжего», или, на польский манер, «Руды», не думал, что такого у поляков совсем нет. Все-таки привислянские губернии с тридцатых годов учитывались всеми вероятными партнерами и невероятными противниками как возможный передовой театр боев между русской и германской армией. И склады, а также схроны, с оружием здесь наверняка были. И уверенности, что обо всех из них известно армии и жандармерии не имелось ни у кого, включая больших начальников в генеральских погонах.
Теперь разведчики шли и осторожно, чтобы не привлечь внимание со стороны, смотрели по сторонам. Впрочем, до них никому не было дела. Вооруженные и невооруженные прохожие спешили куда-то по своим делам. Так что до нужной им точки егеря добрались без происшествий. Семиэтажный солидный дом неподалеку от набережной, в мирное время в подъездах которого дежурили консьержи, а по утрам на лестницах раскланивались друг с другом вежливые пани и паненки. Сейчас же дверь одного из парадных подъездов висела открыто, наполовину разнесенная чем-то вроде малокалиберного снаряда. На двери другого подъезда кто-то намалевал краской слово «Курва». И не было видно не только консьержей, но и ни одного жильца. Но разведчикам это было только на руку. Открыв дверь, помеченную ругательством, отражающим то ли отношение художника к действительности, то ли его же характеристику на какую-то из проживающих в этом подъезде паненок, они спокойно, не таясь, вошли в парадное. Комнатка консьержа, как и ожидалось, пустовала. Лифт не работал. Поэтому на седьмой этаж тройка егерей поднималась пешком. Дверь в конспиративную квартиру оказалась целой. Рыжего имелось опасение, что кто-нибудь мог под шумок посмотреть, нет ли чего ценного в квартире, в которой давно не появлялся хозяин. Но обошлось.
