Олег проснулся от неожиданно появившегося тревожного ощущения. «Проспал подъем — мелькнула в полусне мысль. Вскочил, по привычке ища взглядом табурет с выложенной с ночи формой… и негромко рассмеялся. — Совсем забыл, что уже начались каникулы и на целых три недели можно забыть про подъемы, тревоги, марш-броски и учебные задания. И даже о том, что его зовут юнкер «Олег Михайлов». А еще наконец-то можно побыть вместе с папой, мамой, Алешей, Мишкиным, Машей и даже, несмотря на прошлое, с Костиком. Три недели в Крыму…»
Спать Олегу уже не хотелось. Он подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру. Подумав, открыл одну створку и выглянув наружу. В комнату ворвался легкий бриз, всколыхнув занавеси на окнах. Море синело далеко внизу. Принесенный ветром аромат всех цветников, окружавших дворец, словно накатывался с каждым дуновением в спальню. Захотелось на свежий воздух. Решив не тревожить прислугу, он осторожно открыл дверь в гардеробную.
Старые вещи отсюда уже убрали, поэтому в полупустом помещении висели только несколько его мундиров и несколько повседневных костюмов. Выбрав «сокольскую» форму[7], он быстро оделся и постарался тихо выскользнуть из дворца. Совсем незаметно, как он понимал, уйти не удалось, кто-то из служителей обязательно увидел и доложил охране. Но папа, как, по его рассказам и дед, не любил топчущихся на глазах охранников, и Олег решил, что любоваться утренними пейзажами ему никто не помешает. Пробежался по Горизонтальной тропе примерно до середины, после чего решил возвращаться. Бежалось легко, явно не хватало сапог на ногах, рюкзака за спиной и привычной тяжести карабина в руках. Зато дышалось и думалось легко. Например, о том, приехала ли вместе с маминой свитой и Лидочка Нелидова. Помнится, перед отъездом в училище она ему делала некие авансы, но Олег тогда мечтал о другом. Зато сейчас эти намеки всплывали в памяти, заставляя даже временами сбиваться с ритма от неожиданно возникавших в воображении картин. Тем более, что на традиционный мальчишник с не менее традиционным посещением публичного дома «Пуфф» он и его двое друзей не попали. По одной очень простой и веской причине — они сидели под арестом за «хулиганский поступок». Вспомнив, за что он отсидел трое суток, Олег засмеялся.
В каждом училище есть свои неписанные традиции, строго соблюдаемые юнкерами. В Тверском кавалерийском тоже. Юнкера первого года обучения, например, сдав последний экзамен курса, обязательно устраивали мальчишник с посещением публичного дома. Но, кроме этого, тройка самых «отважных» должна была ночью выйти за ворота и пробраться к поставленному напротив училища конному памятнику. И начистить бронзовому коню весьма реалистично изображенные жеребячьи достоинства. Второй год памятник не трогал, зато выпускники обязательно надевали на спину кавалериста парашютный чехол, набитый старыми конспектами. Естественно и командование училища и власти города старались с этим бороться. Власти выставляли усиленный наряд городовых. Которые, однако, «никак не могли поймать хулиганов вследствие наличия их специальной подготовки», как писали в рапортах. Ну да, «синенькая[8]» в карман, оно вроде и немного, но закрыть глаза помогает. Сложнее было преодолеть дополнительные патрули на территории самого училища. Но и тут придумывали, как выйти из положения. И убегали. Вот только тройке Олега не повезло на обратном пути, пробираясь через окно туалета наткнуться на самого начальника училища. Полковник Кульчицкий неожиданно очень разозлился за сорванный «поход к белому другу». И вместо обычного для таких случаев одного дня выдал от своей душевной широты своей властью всем троим трое суток ареста. Мелькало, правда, у Олега подозрение, что в действительности полковник выполнял некие инструкции, полученные от его родителей. Но доказательств у него не было, так что винить за сорвавшуюся попытку стать «настоящим мужчиной», он мог только неудачное стечение обстоятельств. А стать мужчиной хотелось… и поскорей. Это только в первые месяцы молодые парни выматывались настолько, что в голове оставались только три желания: поспать, поесть и сходить в клозет. Потом они постепенно втягивались и начинали появляться и другие желания. Почти все в точности по прочитанной Олегом книге философа Филиппа Маслова…
Неожиданно Олег услышал или скорее уловил на грани восприятия какой-то непонятный звук, диссонирующий с окружающей тишиной. Остановившись и оглядевшись, он понял, что пробежал уже больше половины Горизонтальной тропы. То есть примерно три с половиной версты. А услышанный звук внезапно напомнил ему шумы в радиопалатке во время полевого выхода. «Включенное радио? — подумал он. — Пост скрытой охраны? Или…». Решив не рисковать, Олег просто развернулся и побежал назад. Причем некоторое время бежал, на всякий случай меняя темп, выписывая зигзаги, или неожиданно подпрыгивая. Но все усилия оказались напрасны, никто не пытался ни стрелять в него, ни преследовать. Так что быстро добежав до дворца, он вдруг обнаружил, что до завтрака еще есть время. Да и нагрузка от пробежки организм, привыкший к куда большим трудностям, только раззадорила. Пришлось пойти в тренировочный зал.
Зал оборудовали еще при деде, императоре Николае Суровом, для тренировки личных охранников. Потом сюда стали заходить папа и его братья, а для охранников сделали другой, в подвале, вместе со стрелковым тиром. А это зал стал называться «царским». Небольшой и уютный, застеленный мягкими матами известной швейцарской фирмы «Нестле», зал был оборудован всем необходимым. Кроме силовых тренажеров и шведской стенки, на стене висел щит для метания ножей. А в углу притаился «болван», называемый по последней моде на японский лад «макиварой», для отработки боя белым оружием[9]. Но на эти развлечения времени точно не было. И немного разогревшись на тренажерах с отягощениями, Олег побежал к себе в комнату. Радуясь. Что сейчас ему можно бегать, не нарушая заповедей полковника Кульчицкого. Который, цитируя отрывки из книги своего отца «Советы молодому офицеру»[10], всегда в конце повторял: «Запомните, юнкера, что старшие офицеры и генералы никогда не бегают. Ибо в мирное время это вызывает у нижних чинов смех, а в военное — панику».
Так что он успел до завтрака и принять душ и переодеться.
Завтрак накрыли хотя и в парадной белой столовой, но совсем по-домашнему. Семья и немногочисленные, самые ближайшие, гости и свита собрались во внутреннем дворике, где, как всегда, ждали выхода Их Величеств. Там же Олега уже с нетерпением ждали братья и сестренка. Первым заметивший его Мишкин, сразу подбежал и начал рассказывать, что теперь он будет не просто летчиком, а обязательно пойдет в звездоплаватели и первым полетит на Марс.
— Как думаешь, Олле, граф Толстой правду написал про марсианку Аэлиту? — с надеждой спросил он, глядя в глаза Олега. — А то Алеша меня дразнит, что жизни на Марсе нет и все это сказки.
— Не знаю, Мишкин, честно, — стараясь выглядеть серьезным, ответил Олег. — Есть ли жизнь на Марсе или нет, науке пока точно не известно. Но ты слетаешь и узнаешь точно. А потом нам расскажешь.
— Ну а ты как думаешь, — видно было, что ответ брата Михаилу не совсем понравился.
— А я думаю, что человек не может придумать того, чего на свете не бывает, — теперь позволил себе улыбнуться Олег.
— Вот! Я знал, я знал, — обрадовался Михаил и повернувшись к Алексею, выпалил — Есть марсиане на самом деле, не зря про них англичанин Уэллс и граф Толстой писали, вот! — и, дразнясь, высунул язык, получив замечание от бонны.
Олег еще успел немного переговорить с Алексеем, Машей и, как обычно, холодно и формально поздороваться с Константином. Старший брат, как всегда, был слегка навеселе и явно чем-то недоволен.
А потом появились папа и мама и все направились к столам…
После завтрака Михаил отправился в кабинет, поработать с неотложными бумагами. Он, как и его отец, Николай Второй, даже на отдыхе держал руку на пульсе государственных дел. Пока папа работал с бумагами, Олег и детишки вместе с мамой прогулялись к морю. А потом, вернувшись, играли в лаун-теннис и городки.
