Слушая поставщика и стараясь давать как можно более умные ответы на его вопросы, Ветриз никак не могла избавиться от ощущения того, что ее добровольно сняли с крючка, нет, скорее даже приберегли на сладкое, как верхушку медового торта. Что бы ни скрывалось за этим, поставщик больше не настаивал на том, чтобы проводить их, когда Венарт заключил сделку и им удалось уйти.

— А знаешь, все оказалось не так плохо, — сказал Венарт, как только они оказались на свежем воздухе. — Мне удалось избавиться от изюма с доходом в двадцать пять процентов, и она собирается взять половину чеснока. Хотя они, кажется, не очень любят перец. Она предложила мне пятнадцать квотеров за кварту, поэтому я отказался. По-моему, перец можно продать за семнадцать, если продолжать настаивать на своем; я хочу сказать, они же, наверное, используют горы пряностей, и ни за что не поверю, что перец с лодок Коллеона дешевле.

Ветриз притворялась, что слушает детальный отчет брата, но на самом деле ее голова была занята другим. Мысль о том, что Алексий здесь, на Сконе, была одновременно смутно тревожной и крайне загадочной. Она бы намного меньше удивилась, если бы ей сказали, что он в Шастеле: там многие интересовались загадочными и волшебными вещами, которые изучал патриарх. Местные жители частенько говорили о странной вещице под названием Принцип, поэтому было бы вполне логично, если бы они решили пригласить одного из величайших ныне живущих авторитетов в этой области присоединиться к ним. Но примкнуть к стану врага…

Если, конечно, дело не в войне волшебников, во время которой Алексий и ученые Шастела обменивались стрелами через пролив Сконы. Но это очень маловероятно, даже если закрыть глаза на тот факт, что Алексию редко удавалось сотворить что-нибудь, хоть отдаленно напоминавшее волшебство (как, впрочем, и всем остальным). Даже если бы он мог, то вряд ли бы подрядился на работу сборщика льна в начале сезона. Ветриз настолько погрузилась в размышления, что даже забыла повторять «как мило» через равные промежутки времени. Венарт замолчал и посмотрел на нее.

— Что случилось? О чем ты думаешь?

— Что? А, не важно. Продолжай, что ты там говорил?

— Я продолжу, но только если ты мне скажешь, о чем я рассказывал. Дело в том купце? Он что-то рассказал тебе?

Ветриз кивнула.

— Он спросил меня, знаю ли я патриарха Алексия. Очевидно, он здесь. На Сконе.

Венарт изогнул бровь.

— Ну, все должны где-нибудь быть. Может, ему предложили работу. Только не надо так на меня смотреть. В конце концов, он всего лишь один из беглецов Города, и ему надо зарабатывать на пропитание так же, как и всем остальным.

Ветриз бросила на брата нетерпеливый взгляд.

— Я не думаю, что это из области его деятельности, — сказала она. — В смысле, я что-то не слышала об объявлении ежегодной ярмарки вакансий для абстрактных философов. Думаю…

— Ну?

— Не знаю, — призналась Ветриз. — Просто у меня предчувствие, вот и все. Лучше не обращай на меня внимания.

Венарт вздохнул.

— Последний раз, когда у тебя было предчувствие, — произнес он, — мне пришлось спасать патриарха при падении Перимадеи. Пусть хоть в этот раз твое предчувствие окажется вызванным чем-нибудь менее напряженным и опасным. Может, даже даст нам заработать пару квотеров?

— Хм… — Ветриз убрала прядь волос за ухо. — Если бы не я, то твоя жизнь была бы очень скучной. Так что скажи спасибо.

— Я уверен, что мы где-то встречались, — в третий раз сказал мужчина, повышая голос, чтобы его можно было расслышать сквозь гул на постоялом дворе. На другом конце комнаты около десяти солдат горячо спорили о чем-то техническом, связанном со стрелами. — Вы из Перимадеи, верно?

Алексий медленно кивнул.

— Вообще-то я родился в Макире, но большую часть жизни провел в Городе.

Он усмехнулся, как будто это была шутка для избранных.

— Понял, — сказал незнакомец, наливая себе вторую кружку сидра. — Видите ли, я учился в Шастеле, конечно, задолго до того, как был основан Банк, и когда я был студентом, меня послали в Город как одного из пажей доктора Рауделя. Хм… я думал, вам знакомо это имя.

Спокойствие, — приказал себе Алексий. — Не забывай, что в жизни тебе приходилось сталкиваться с намного более занудными людьми, чем он, и удавалось оставаться вполне вежливым. К тому же он купил тебе обед.

— О, я помню доктора Рауделя Боверта. Мы встречались несколько раз. — Алексий отвернулся и принялся разглядывать закоптившиеся стропила. — Довольно помпезный и очень ограниченный, как большинство ученых Фонда. К нему приходило несколько откровений, которые он совершенно не смог понять, но у него были такие отвратительные манеры, что никто в Фонде не обращал на него внимания. Типичный ученый.

Собеседник не знал, как отнестись к услышанному.

— В любом случае, — сказал он, — теперь я знаю, кто вы такой. Вы член Фонда Перимадеи, какая-то шишка.

— Патриарх, если быть более точным, — как ни в чем не бывало ответил Алексий. — Последний в линии; когда я умру, никого не останется. — Он постарался нахмуриться. — Невелика потеря, по правде говоря, — добавил он больше для себя, чем для зануды. — Когда я думаю о ресурсах, которые были в нашем распоряжении, а потом о том, чего мы смогли добиться… И ладно. Было бы намного тяжелее умирать, зная, что со мной умирает что-то ценное.

— Ну не знаю, — возразил незнакомец.

Он довольно сильно разозлился, когда услышал нелестный отзыв о Рауделе, но, очевидно, мысль о возможности поговорить с одним из величайших ныне живущих авторитетов по Принципу стоила того. Алексий мог представить выражение его лица, когда тот будет занудно пересказывать историю друзьям.

— В любом случае, — сказал незнакомец, — мне кажется, пора выпить еще по кружечке. — Он развернулся и выкрикнул: — Эй, вы там! Просыпайтесь, тут люди умирают от жажды.

Меньше всего на свете ему хотелось пить, в голове и так стоял туман после двух кружек крепкого сидра, которые незнакомец буквально заставил его выпить. Но проще побороть целую армию Темрая одной рукой, чем противостоять такому твердо настроенному гостеприимству. К счастью, выпив полкружки, патриарх заснул.

…Он сидел на кровати в комнате постоялого двора, очень похожего на этот, но более чистого; на другой кровати лежал на спине, без сапог, Венарт, молодой островитянин, с которым они познакомились в Городе. Юноша спал, тихонько похрапывая, а рядом с ним на полу валялся гроссбух. Мир тесен, подумал Алексий, и тут открылась дверь и вошла Ветриз, даже скорее прокралась со свертком парусины в руках. Она тихонько закрыла дверь, подошла к маленькому столику и развернула сверток, в котором оказался отрез дорогой материи. Ветриз убедилась, что брат спит, потом достала ткань и приложила к себе, склонив голову, чтобы увидеть себя со стороны. Значит, она купила ткань, которая стоила больше, чем ей позволено тратить, и теперь не хочет, чтобы брат об этом узнал, решил он. Для последнего откровения, дарованного выдающемуся мудрецу на смертном одре, это немного прозаично. Я-то думал, откровения должны показывать критические моменты будущего, когда жизнь может пойти либо тем, либо этим путем. Понятия не имел, что в будущем женская мода будет иметь такое большое значение.

Вдоволь налюбовавшись на себя с разных углов и в разных позах, Ветриз свернула ткань и спрятала ее под кровать, почти под ногами Алексия; она была так близко, что патриарх мог различить отдельные волоски на затылке девушки и белую полоску кожи в месте пробора. Фактически отчетливость видения была намного лучше, чем обычно, и он вдруг понял, что действительно находится там.

Смешно. Конечно, меня там нет, хотя это было бы замечательно. Но я здесь, сижу в отвратительном постоялом дворе со скучнейшим человеком на свете и умираю. Это начинает раздражать.

Дверь снова открылась. Устало опираясь на посох, вошел какой-то человек.

Так это же я! Как нелепо. Ведь я — здесь.