Приведу пример и из своей работы с агентом, который из-за предательства нашего бывшего сотрудника до сих пор сидит за решеткой.
Когда мы только начинали работать с агентом, он был молодым человеком, преподавал в одном из ВУЗов той западной страны, где я работал. У него была перспективная специальность. Когда началась его разработка, то сразу было видно, что из него может получиться хороший агент. И действительно, через два года мы от него стали получать много ценной информации. Но, к сожалению, информация проходит через многие руки и, несмотря на то, что имеет самый высший гриф секретности и опечатана, прежде чем она попадет к руководителю, с ней познакомятся еще человек восемь, начиная с шифровальщика и письмоносца, заканчивая заместителями начальников отделов.
Когда пошла особо секретная информация от агента, мы договорились с Шебаршиным Леонидом Владимировичем, в то время руководителем ПГУ, о том, что пакет с документами поступает лично к нему, а от него — лично Галкину В.В. Я ее обрабатываю и, по необходимости, докладываю ему. С оперативной информацией я работал один, при моей должности и звании полковника ПГУ КГБ СССР уходило у меня на это 80% рабочего времени. Из всей документации, поступившей ко мне, я ножницами вырезал те данные, которые интересовали наше правительство и нужны были для обеспечения безопасности нашей страны.
На каждом месте, где были наклеены мои вырезки, я проставлял надпись: «Особой важности». После договоренности с заказчиком о реализации документации, комплект ее с сопроводительным письмом о вскрытии документов только по прибытии особо уполномоченного представителя отправлялся к потребителю. После этого я или мой сотрудник ехали туда же, так что все проходило через мои руки. На месте я работал с шестью специалистами, отобранными мной совместно с челябинским КГБ.
Руководил этими специалистами очень умный человек, недавно добровольно ушедший из жизни, потому что из-за общего развала в России ему нечем было платить сотрудникам за их работу.
— Владимир Владимирович, скажите, как удается разведке преодолевать внимание контрразведывательных служб в отношении агентов такого класса, как Эймс — сотрудник ЦРУ, много лет работавший на нашу страну и недавно разоблаченный ФБР США?
— Касаясь Эймса, я приведу Вам в пример мнение специалиста по производству детекторов лжи — полиграфов — из США.
В это время дело Эймса было у всех на слуху, и я спросил американца: «Неужели Эймса не пропускали через детектор лжи? Ведь во всех американских инструкциях записано, что сотрудники государственного департамента, ЦРУ, ФБР и так далее должны проходить через детектор лжи?»
На что Крис (так звали американца) мне ответил, что, конечно, Эймс, начальник русского отдела ЦРУ, без пяти минут заместитель директора ЦРУ, проходил через детек— . тор лжи. Но когда руководству ЦРУ доложили, что его расшифровка детектора лжи «попахивает красным оттенком», на специалистов «затопали ногами»: ведь и мысли не допускалось, что столь высокопоставленный чиновник как-то может быть связан с красными.
Исполнитель понял, что шеф им недоволен и повторил проверку Эймса на детекторе лжи, задавая ему при этом очень простые вопросы, как-то: «Наркотики употребляете?» — «Нет»; «С проститутками встречаетесь?» — «Нет»; «Дополнительные доходы имеете?» — «Нет». И когда расшифровка тестов легла на стол шефа ЦРУ, он был доволен — негатива нет.
Эймс выдал себя отчасти тем, что стал жить на средства, превышающие доходы от своей службы.
Агенты должны жить на те средства, которые имеют от своей непосредственной работы, а деньги, получаемые за агентурную работу, — хранить в швейцарском банке. Жаль, что эти наставления иногда не учитываются на практике. А талантливые агенты-индусы считают, что даже банковские счета могут просматриваться, поэтому они за свою работу всегда просили «камушки», поскольку они не обесцениваются.
— А каким образом осуществлялась оплата работы Ваших агентов за рубежом?
— Согласно важности задачи, поставленной перед технической разведкой Комитетом обороны, военно-промышленная комиссия находила в бюджете средства на ее решение. Я оценивал объем информации, который должен буду получить от агента, наши аналитики анализировали, будет ли эта информация адекватна задаче, поставленной перед нами. Из средств, выделенных на всю операцию, часть шла на оплату агенту.
Вот тот проект, над которым я работал, стоил 100 000 долларов, хотя заявку военно-промышленная комиссия открыла на более значительную сумму, чтобы финансировать деятельность разведки по этой теме.
Сам агент получал деньги после изучения информации, им поставленной и нами одобренной. Если это оказывалось не то, он денег не получал.
— Какими же путями шли деньги за рубеж?
— На мой взгляд, в 99 случаях из 100 оплата работы агента шла наличными. Это предпочитала и сама агентура, наличные ей легче было спрятать. Если деньги были большие, мы не рекомендовали агенту помещать их в швейцарский банк. Деньги по соответствующим дипломатическим каналам переводились наличными. А однажды я вез их на себе.
До перестройки был единый КГБ, и мы свободно по служебной записке проходили таможенные посты в международном аэропорту Шереметьево, с любым ценным грузом меня провожали до самолета. Тогда же, когда мне нужно было срочно встретиться со своим источником, за рубежом, КГБ уже не имел прежних льгот, и таможню я спокойно не прошел бы.
Была зима, и я под одеждой облепил всего себя купюрами по 20 долларов, а было их несколько десятков тысяч. Почему по 20? Да потому, что за рубежом расплачиваются мелкими купюрами. Это наши «новые русские» швыряются стодолларовыми купюрами, а там на такого человека сразу же обратили бы внимание, и он вызвал бы подозрение у соответствующих органов.
Так вот, облепленный долларами я контрабандно пересекал границу, иначе деньги по обычным дипломатическим каналам не успевали дойти в ту страну, где я должен был встречаться со своим источником.
Деньги старались передавать при личных встречах. Естественно, что этим встречам должна была быть обеспечена безопасность.
Я вспоминаю один случай бесконтактной тайниковой связи с агентом, который произошел с уже покойным Георгием Алексеевичем Лифинцевым, очень профессиональным разведчиком, впоследствии руководителем факультета Краснознаменного института КГБ.
Лифинцев был связан с делом Гюнтера Гийома и попался на том, что лез на дерево в тайник, расположенный в дупле этого дерева, и в это время немцы его засняли. Можете представить себе, что это было. Дипломат лезет на дерево в какое-то дупло и что-то из него достает, а в это время его снимают на фотопленку. Его арестовывают, выдворяют из страны пребывания на Родину. Вот Вам и бесконтактная связь. А кто из разведчиков решится бросить 100 000 долларов под какой-нибудь камень для агента? Да никто. И те, кто работал за идею, как «кембриджская пятерка», своим агентам в ЦРУ деньги передавали сами»[411].
А вот мнение полковника службы внешней разведки В. Б. Барковского, более полувека проработавшего в отечественной научно-технической разведке. Хотя сказанное им скорее относится к середине 40-х годов — времени «охоты за атомными секретами», но все это применительно и к более поздним годам.
«Мы всегда пристально наблюдаем за теми, кого называем „вербовочным контингентом“. То есть кругом лиц, среди которых разведка может подобрать помощников. Понятно, изучаем вербовочный контингент среди ученого мира и вывод тверд. Чем выше место ученого в научной иерархии, тем труднее к нему вербовочный подход. Боги науки, а среди них раньше встречалось немало ле-вонастроенных либералов, могли симпатизировать СССР, интересоваться нами и вроде идти на сближение. Но, как правило, контакты ограничивались праздной болтовней. Великие очень ревностно относились к собственному положению: не дай Бог чем-то себя запятнать. От уже попавших в область секретных исследований и знающих цену своей деятельности никакой отдачи ожидать нельзя. Мотив самосохранения у ведущих развит гораздо сильнее мотива сотрудничества. Берегут себя даже чисто психологически, а через это не перешагнуть. Поэтому мы старались выявить людей, работающих вместе с ними, около них и близких нам по духу, идее. Найти таких, на которых реально можно было бы положиться. Может быть, в науке они и не хватали звезд с неба. Однако вся агентура, с которой сотрудничали, была совсем недалеко от высших сфер. Легитимно знала все, что происходит в области ее деятельности, непосредственно участвовала в исследованиях — теоретических и прикладных, наиболее важных и значительных. Только была немножко, на определенном уровне, ниже выдающихся светил»[412].
