За 6 дней не прошли и 100 километров. В Хомутовской Корнилов решил пропустить мимо себя колонну — опытный умный начальник не лезет в грязь и суету каждый день; он чувствует, когда надо напомнить войскам о себе и о правилах строя.

Корнилов — всадник великолепный: небольшой рост, тонкое тело словно было спаяно с прекрасной буланой лошадью — на всём Дону такой красоты не сыскать. А за Корниловым — живописные текинцы. Он сам — рядом с трёхцветным знаменем. Вокруг штаб и некоторые беженцы-политики в колясках: братья Суворины, Н. Львов, Л. Половцев и другие. Корнилов терпел их.

Обоз протянули вперёд, к выходу из станицы, чтобы не мешал строю, и на него-то и напали красные — несколько эскадронов с одним орудием. Орудийного выстрела было достаточно, чтобы поднялась паника. Марков рванулся было наводить порядок, то есть поскакал навстречу выстрелам, но его спокойно остановил Корнилов: «Не спешите, Сергей Леонидович, здесь я командую, — и приказал: Штаб, за мной! Остановить панику. Полковник Миончинский[26]! Батарею на позицию, картечью огонь!»

Несколько артиллерийских выстрелов — и красных как не бывало. Корнилов похвалил командира батареи подполковника Миончинского за быстроту развёртывания, а тот подвёл ему долговязого парня в чужой юнкерской шинели и казачьей папахе.

   — Разрешите доложить, ваше превосходительство. Мой юнкер Брянцев. Остался в Ростове с больной матерью, а ночью за ним пришли эти... как их...

   — Чекисты, ваше превосходительство. Расстрельная команда. Я выпрыгнул в окно со второго этажа.

   — И прямо к нам в батарею, — рассказал Миончинский. — Стрелял сегодня.

   — Включите в приказ на представление звания, — сказал Корнилов. — Видите, как действуют большевики, — Обернулся к своему штабу. — Террор. Чем больше террора, тем больше победы.

В корниловском полку, которым командовал подполковник Неженцев[27], служили прапорщик Роман Гуль[28] и его старший брат Сергей. Роман — поэтическая натура 22 лет, верящий в национальное возрождение, начавшееся на Дону во главе с национальным героем Лавром Корниловым, с утра 7 марта был восхищен красотой степи под бесконечным бездонным небом, пропитанным солнцем, и вспоминал стихи.

   — За этим гребнем село Лежанка, — сказал серьёзный старший брат. — Готовься, Рома. Там красные.

— Неужели в такой день? В такую весну? О, весна без конца и без краю — без конца и без краю мечта. Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!

   — Вот это верно, — одобрил брат, — щит береги.

За гребнем и небольшой речкой с мостиком — село. Здесь красные ждали корниловцев. На окраине поставили батарею, на дерево посадили наблюдателя. Линькова и Мушкаева попросили помочь неопытным артиллеристам. «Мы ж сами пехотинцы», — отнекивались они, но выборный командир, бывший фельдфебель, резонно возражал: «Офицер должен быть в курсе».

Сидели вдвоём, обсуждая своё неясное положение. По дороге договориться не удалось — боялись друг друга, казаков, корниловцев.

   — Они же сразу побегут, — сказал Мушкаев. — А мы?

   — Должны бы и мы с ними, — осторожно сказал Линьков; он не хотел сообщать спутнику о своём знакомстве с генералом Марковым, на которое, впрочем, не очень надеялся.

   — Бежать бесполезно, — вздохнул Мушкаев. — Кавалерия догонит и на куски изрубит. Вот если сдаться, как офицерам, силой взятым в отряд.

   — Пожалуй... Попробуем...

   — Эй, вы там, — закричал бывший фельдфебель. — Офицерье подходють, а вы разговоры разговариваете.

   — Так наблюдатель же...

   — Он давно вам шапкой машет. Открывайте огонь.

   — Командирам орудий открыть огонь шрапнелью, — прокричал Линьков.

   — А прицел? Трубка? — заволновались.

   — Сами ставьте. Не воевали, что ли?

Едва заметными на разгулявшемся солнце мелькнули молнийки выстрелов. Сигнальщик на дереве энергично замотал головой: не туда!

Высоко в небе мелкими жёлто-белыми мгновенно исчезающими шариками взрывались шрапнели красных — «журавли» на артиллерийском жаргоне. Такие не опасны. Однако сигнал для начала боя прозвучал. Марков быстро проскакал вдоль строя своего полка, призывая идти вперёд и дополняя речь любимыми выражениями.

Подъехал Корнилов со свитой. План боя готов: Марков атакует прямо по дороге через мост, корниловский полк — в обход левого фланга красных. «Пленных не брать, — напомнил генерал. — Чем больше террора, тем больше победы». И поскакал за своим полком.

Марковцы рассыпались в цепи, но шли под пулями спокойно, винтовки на ремне. Огонь красных, бивших издалека, не представлял опасности. Марков шагал впереди. Оглядываются: так ли идут. Рядом Тимановский дымит трубочкой. 2-ю роту Марков направляет в атаку на мост, 3-ю и 1-ю — правее, через реку.

Точно не установить, кто были те первые белые офицеры, организовавшие новый вид атаки на красных. Возможно, и штабс-капитан Згривец из 1-й роты вёл офицеров через речку. Раздвигая камыши, увязая в илистом дне Я оказавшись шагов за 20 до берега, где стояли красные, они выбежали на берег, взяли винтовки наперевес, и красные в панике бежали.

Здесь же рядом Кутепов, по своему обыкновению одетый в бой, как на парад, фуражка на затылке, бородка вперёд, генерал перевёл свою роту через речку и цепью — четыре шага интервал — винтовки наперевес, без выстрела двинулся на врага. Красные бежали в панике, бросая оружие. Рота, которую вёл Марков, бежала по дороге, но кутеповцы её обогнали, чем удивили его.

   — Пленными не заниматься! — крикнул Марков. — Ни минуты задержки. Вперёд.

Добежали до батареи красных. Здесь несколько офицеров стояли с поднятыми руками.

   — Под расстрел их! — кричали офицеры. — Смерть Предателям!

   — Кто командовал батареей? — спросил Марков резко и зло.

   — Я. Капитан Мушкаев.

   — Ты не капитан! Расстрелять!

Подъехал Корнилов.

   — Сергей Леонидович, офицер не может быть расстрелян без суда.

Марков промолчал — он узнал стоящего рядом с капиталом Линькова, смотревшего на него с надеждой. Едва заметно, неодобрительно кивнул и прошёл мимо. Пусть решает суд.

Всё могло решиться мгновенно, без суда. К Корнилову подвели юнкера Брянцева, Сумевшего убежать в Ростове от чекистов. Миончинский доложил о нём Корнилову, хвалил за сегодняшнюю стрельбу.

   — Поздравляю, юнкер, — сказал Корнилов, — вы уже не юнкер. Адъютант, немедленно включите в приказ на присвоение звания.

   — Никого не знаешь из этих? — спросил Брянцева генерал Боровский, указывая на пленных.

Тот скользнул взглядом по бледным испуганным лицам. Несколько задержался, разглядывая Линькова.

   — Никак нет. Не знаю. За мной приходили чекисты, а это — офицеры.

   — Они могут и переодеться, — сказал Боровский.

   — Никак нет. Не знаю.

И всё же, уходя, Брянцев оглянулся и на Линькова смотрел дольше, чем на других пленных.

На площади перед собором расправлялись с солдатами. Их было много, и стрелки вволю натешились. Били почти в упор, потом добивали ещё живых, а самые дотошные ходили по трупам и проверяли.

Деникин с ординарцем верхами проезжали неподалёку. Генерал придержал коня, искоса смотрел на молящих о пощаде, окровавленных, дергающихся в предсмертных судорогах, пытающихся куда-то ползти, настигаемых пулей или штыком... Есть ли среди них кто-то из тех, что пытались его растерзать в Бердичеве? Это не имеет значения — все они такие.

Марков проезжал мимо и не остановился. Только крикнул:

   — Поменьше с ними валандайтесь.

Кто-то из расстрелыциков сказал:

   — А сам что-то не хочет.

О Маркове в этот вечер говорили много: герой боя, первым шёл в атаку, его полк двигался на красных без выстрела, и они в панике бежали. Так надо побеждать в этом походе. Романа Гуля давно привлекала эта странная личность: всегда с нагайкой в руке, с нецензурной прибауткой и, если верхом, то почему-то всегда на неподходящей лошади.