— Первыми выступят обоз и вспомогательные части, — предложил Романовский.

   — В авангарде с наступлением темноты пойдёт мой Офицерский полк, — сказал Марков, как о чём-то не подлежащем обсуждению. — Я сам поведу офицеров. Разобью заслоны красных и буду оборонять переход через железную дорогу, пока не пройдёт вся армия.

Мысленно он добавил: «Кроме меня, это никто не сможет сделать».

   — Четыре часа придётся стоять, Сергей Леонидович, — напомнил Романовский.

   — Значит, буду стоять четыре часа.

   — Готовьте приказ, Иван Павлович, — согласился Деникин. — -Выход на Ново-Величковскую дорогу в 18, на Медведовскую... Во сколько, Сергей Леонидович?

   — Попозже. 18 вёрст? Тогда в 23 или в 24.

Когда совещание закончилось и участники вышли на улицу, артиллерийский огонь почти прекратился, но удивило их не это. Вокруг здания клуба стояли офицерские шеренги, вдоль которых прохаживался Тимановский, дымя любимой трубочкой.

   — В чём дело, полковник? — возмутился Деникин. — Кто приказал расставить здесь офицеров? Или вы хотите нас арестовать и выдать красным?

   — Докладывай, Степаныч, — сказал Марков, подмигнув Тимановскому: меня, мол, не выдавай.

Тимановский доложил, что к нему почти с того света явился поручик Савёлов, считавшийся убитым прямым попаданием снаряда. Как оказалось, он всего лишь был сильно контужен — до потери памяти, — попал в лазарет в Елизаветинской, уходил пешком как легкораненый, отстал, напоролся на дезертиров. Они втянули его в авантюру и послали сюда на разведку.

   — Поскольку где-то рядом находятся авантюристы, которые готовы совершить именно то, о чём вы, Антон Иванович, говорили, я решил поставить охрану у штаба.

   — Что будем делать, Антон Иванович?

   — Как что? Разумеется, снимать охрану.

   — Ас дезертирами-авантюристами? Они же ждут сигнала от своего разведчика.

   — Решайте сами. Я иду с Иваном Павловичем.

Решили с Тимановским собрать группу офицеров и, взяв с собой Савёлова, выйти по направлению к указанному им месту, устроить засаду и дать синюю ракету.

Эту маленькую операцию Тимановский успел провести ещё засветло, но на условный знак никто не вышел. Тогда группа направилась к овражку — Савёлов хорошо помнил дорогу. Вокруг тёплого ещё пепла лежали зверски изрубленные трупы. Особенно мучили Корнеева — выкололи глаза, кромсали грудь и живот, пытаясь вырезать какой-то знак — не то крест, не то звезду.

В Екатеринодаре, в штабе Вооружённых сил Кубанской Советской республики, Руденко, нарушая революционную дисциплину, спорил с главнокомандующим Автономовым:

   — Нет, Алексей Иванович, они лягут на другой курс. Не норд, а норд-норд-ост или норд-ост. На Тимашевскую или Медведовскую. Обязательно вильнут кормой. Эти ...ые генералы ещё поумнее Корнилова: Деникин, Марков. Я всю ночь буду дрейфовать по курсу Екатеринодар—Тимашевская.

Автономов поглядывал на матроса с некоторым насмешливым превосходством: не понимает, в чём теперь главный вопрос. Не от кадетов надо Кубань спасать, а от московского начальства и от немцев. На нынешнем съезде удалось отбиться от объединения с Черноморской республикой, на следующем наверняка объединят. И будет Кубанью править жид Рубинштейн, или Рубин — как его там. Да и матросики-большевички нам не нужны. Пусть кадеты побольше их перебьют. А от немцев придётся вместе с Деникиным защищаться. Добьют французов во Фландрии, и жди их на Кубани.

   — Ты, Олег, тоже дело говоришь — могут они вильнуть на Медведовскую. Но и ту линию — от Тимашевской на Новороссийск — нельзя бросать. Если б не съезд, сам бы с тобой поехал. Завтра закрытие. Надо присутствовать. Договоримся так: от Тимашевской курсируешь по обеим линиям.

   — Есть, товарищ главнокомандующий. Встречу генерала Маркова. Давно мечтаю.

ТОЛЬКО ОН МОГ СОВЕРШИТЬ ЭТО

Шли в ночь, в смерть. Чёрные тучи, чёрная степь, чёрные шинели. Белое пятно впереди колонны — папаха Маркова. Верхами вели бригаду он, его заместитель Тимановский, командиры полков Боровский и Туненберг, другие командиры.

Впереди них только конный разъезд и неизвестность. Вокруг — конвойная сотня. В колонне — оставшиеся четыре орудия с тридцатью снарядами, раненые, беженцы... За спиной осталась немецкая колония Гначбау. На её окраине, в незаметном тайном месте, нанесённом на секретную карту, похоронены генерал Корнилов и подполковник Неженцев.

Перед выходом Деникина и Маркова осаждали беженцы, требуя, чтобы их повозки двигались вместе с авангардом. Только Борис Суворин уговорил Маркова, и ему было разрешено ехать в колонне Офицерского полка: обещал немедленно написать и издать книгу о походе. На коротких привалах он подходил к генералам, вслушивался в разговоры, пытаясь угадать по словам, по интонации, чем закончится эта страшная ночь. Сам помалкивал.

   — Не жалеете, Борис Алексеевич, что с нами? — спросил его Марков. — Сейчас начнётся. У вас ещё есть время уйти в тыл.

   — Чтобы написать правдивую книгу, надо всё увидеть самому.

   — А ваш брат не собирается писать о нашем походе? Почему он не с вами?

   — У нас с ним разные взгляды на будущее России. Он вместо будущего мечтает втянуть страну в прошлое — какое-то вече, князья... А что, красные уже близко?

   — Пока мы их обошли, но железная дорога уже рядом. Чуть больше версты. Дорога немного поднимается. Различаете в темноте? Вот дойдём до гребня и что-то увидим. А сейчас я жду доклад от начальника разъезда.

   — Вы предлагаете отъехать в тыл, а где он этот тыл? Ведь вокруг красные.

   — Да. Железную дорогу армия будет переходить четыре часа, и за это время большевики могут собрать здесь тысяч десять с бронепоездами, а у нас всего две тысячи с небольшим бойцов и орудия почти без снарядов. А вот и разъезд.

Галопом подскакали всадники. Мягкая дорога приглушала топот лошадей.

   — Ваше превосходительство, — докладывал начальник разъезда, — впереди железнодорожный переезд. До него около версты. Возле переезда железнодорожная будка. В ней видан свет. Слева, вёрстах в двух — станция. Там — огни и тени людей. Справа за железной дорогой — станица. В станице противник не замечен.

   — Продолжайте наблюдение, не выдавая себя, — приказал Марков начальнику разъезда, затем обратился к командирам: — Господа! Готовьте бригаду к бою. Стоять здесь и ждать распоряжений. Со мной только мой конвой.

В сопровождении пятерых кавалеристов он, пустив коня лёгкой рысью, поскакал к переезду. Тусклый свет лампы, лившийся из окошка будки, в непроглядной ночи представился золотым лучистым прожектором. Слева вдали — цепочки огней станции. Тишина.

   — Точно время выбрали, — сказал Марков. — Пятый час утра. Дрыхнут все, так их...

Начиналось утро 16 апреля.

Командир бронепоезда Руденко дремал в командной рубке, в первом вагоне. Всю ночь бронепоезд разъезжал по линиям, и теперь паровоз попыхивал — скомандуешь и поехали. К утру Олега сморил сон, голова упала на столик. Проснулся, будто кто-то толкнул. Кругом дремали помощники.

   — Не спать, так вашу! — закричал командир. — Васьков! Пройди по кубрикам — чтобы не спали. Кадеты за ночь могли подойти. А я — на станцию...

Шагов за пятьдесят до железнодорожной будки Марков остановился, спешился, приказал: «Трое за мной». Быстро прошагал к будке, рванул дверь. Там — двое в полусонном состоянии. Генерал бросился на того, который сидел у телефона, конвойные — на другого, помогли Маркову. «За дверь их и...» Генерал сделал соответствующий знак.

Взял трубку, грубо спросил:

   — Кто у телефона? Начальник станции? Здесь комиссар из штаба Автономова. Кто на станции? Какой отряд?

   — На станции бронепоезд, — испуганно ответил начальник станции, — и ещё два эшелона с красногвардейцами. Я не знаю, товарищ, какой это отряд.