— Хотите нанять карету?

Эмбер уже подбежала, открыла дверцу.

— Темпл Бар! — крикнула она. — И поскорее! Она захлопнула дверцу, счастливая, что наконец-то в безопасности.

Они ехали очень быстро, и Эмбер испугалась, что карета перевернется. На деревянном сиденье лежала тонкая подстилка, отнюдь не спасавшая пассажира от резких толчков и ужасной тряски. У Темпл Бара карета остановилась. Но не успели еще колеса затормозить, как Эмбер соскочила на землю и бегом бросилась к зданию Темпл Бара, — у нее не было ни фартинга.

— Эй! — крикнул кучер в ярости. — Вернись сейчас же, дрянь ты этакая!

Но Эмбер уже исчезла во тьме строений, и кучер только поглядел ей вслед: завидев впереди группу пьяных веселых студентов, он не решился преследовать беглянку. Один шиллинг за поездку не стоил риска потерять и коляску, и лошадь. Он снова забрался на козлы и уехал поскорее от опасного места.

Эмбер помчалась по узкой улочке, выскочила на Памп-Корт, где горело много огней, звучала музыка, слышалось пение и смех. Повсюду толпились люди. Эмбер бежала, опустив голову, — она слишком устала, чтобы думать о своем внешнем виде. Не глядя вперед, она наскочила на группу полупьяных студентов, и кто-то из них схватил ее за руки.

— Эй, красотка! — воскликнул он весело. — Куда так спешишь?

Эмбер не ответила, она начала отчаянно бороться, чтобы вырваться, колотила кулаками, плакала и кричала, охваченная ужасом. Но чем больше она боролась, тем настойчивее ее держали. Подошли другие парни, окружили их, смеялись и шутили. Они решили, что поймали проститутку, ибо ни одна уважающая себя женщина не станет бегать по улицам в одиннадцать часов вечера в тонком шелковом платье, да к тому же мокром и порванном.

Студент наклонился и поцеловал ее, Эмбер почувствовала, что круг сужается, и от охватившего ее страха чуть не лишилась сознания. Каждый студент походил на констебля, и эти лица окружали ее все теснее и теснее. И тут она услышала знакомый голос:

— Эй, одну минуту! Что происходит? Я знаю эту женщину, пропустите ее, негодяи! — Это был Майкл Годфри, которого Эмбер не видела уже месяца четыре.

Студенты неохотно отпустили ее. Эмбер подняла глаза на Майкла. По ее щекам струились слезы, лицо было исцарапано и грязно. Она отмахнулась от окружавших и пошла, Майкл — за ней следом. Он догнал Эмбер в темном проулке, ведущем в Уайн-Корт, в стороне от света факелов.

— Миссис Чаннелл! Ради Бога, скажите, что случилось? Я — Майкл, вы что, не помните меня?

Он схватил ее за руки, остановил, но Эмбер яростно вырывалась, всхлипывая.

— Пустите! Они меня поймают!

— Кто поймает? Но в чем дело, скажите, прошу вас! — он слегка встряхнул ее, потому что Эмбер дрожала, судорожно высвобождая руки в каком-то оцепенении и ужасе.

— Констебли, дурак! Пустите!

Он неожиданно повернулся, потащил Эмбер за собой и завел в подъезд. Эмбер прислонилась к стене.

— Где Черный Джек? — спросил он.

— Его поймали. Мы были в Найтбридж, и туда явились констебли, мне удалось удрать, но они бросились в погоню. — Она снова рванулась. — Да пустите же меня! Я должна вернуться.

Майкл схватил ее за плечи и прижал к стене, Эмбер почувствовала его объятия.

— Вы не должны туда возвращаться. Красная Шапочка снова будет посылать вас на воровские дела, и когда-нибудь вас действительно арестуют. Пойдемте со мной…

Он потянулся к ней губами, нежно обнял, и Эмбер благодарно расслабилась, она не могла больше сопротивляться. Заботливо поддерживая, Майкл повел ее по темному коридору к лестнице.

Трое разбойников — Черный Джек, Джимми Большой Рот и Синюшный — были повешены на одной виселице через десять дней после того, как их поймали. Если уж правосудие свершалось, то его действие происходило с беспощадной поспешностью. У Черного Джека не осталось времени для выкупа свободы. Бесс отправили в исправительный дом для женщин — уголовниц. Полл сослалась на беременность, и ее посадили в Ньюгейт до рождения ребенка, а потом обещали выслать в Вирджинию.

Во время казни Эмбер осталась одна в комнатах в Уайн-Корт, где они жили с Майклом Годфри. Майкл пошел посмотреть на казнь и, вернувшись, рассказал, что после повешения всех троих вынули из петель и бросили во дворе таверны, чтобы с ними могли попрощаться родственники и просто любопытные. С трупами повешенных обходились уважительно, их не таскали волоком по улице, как это бывало раньше, пока лица не превращались в кровавое месиво. Черный Джек, по словам Майкла, до самого конца вел себя спокойно и уверенно. Его последние слова были: «Джентльмены, нет ничего лучше веселой жизни, хоть она и коротка!»

Ей трудно было в это поверить. Разве мог Черный Джек Моллард погибнуть, ведь Эмбер так хорошо помнила все, что он говорил, все, что он делал последние месяцы? Как мог он оказаться мертвым, такой большой, сильный и могучий? Она помнила его крепкие мускулы, плотное тело, покрытое курчавыми черными волосами на груди. Помнила его громоподобный смех, его способность выпивать Бог знает сколько вина. Джек рассказывал, что его прозвище происходит от того, что однажды он поспорил, что выпьет кувшин бургундского залпом, и выиграл пари. Она многое помнила о нем.

И вот теперь он мертв. Ей доводилось видеть, как плакали мужчины в часовне тюрьмы накануне казни, она помнила выражение их лиц. И сейчас Эмбер пыталась представить, а как выглядел Черный Джек, как бы она сама выглядела там, рядом с ним. И при этой мысли ее охватил ужас. Что бы она ни делала — обедала, расчесывала волосы, глядела в окно, облокотясь на подоконник, смеялась шуткам молодых людей во дворе колледжа, — эта мысль вдруг приходила к ней, и от нее она ощущала почти физическую боль в душе.

«Я могла быть мертвой»

Эмбер просыпалась среди ночи и рыдала от ужаса, судорожно прижимаясь к Майклу. Она видела смерть двух своих сестер, но только эта казнь явилась первой личной трагедией смерти, полностью осознанной ею. Она стала очень религиозной и тщательно повторяла все молитвы, какие знала, по нескольку раз в день.

«Благодарю тебя, Господи, ибо быть бы мне тогда не на небе, а в геенне огненной», — Эмбер знала, что недостойна своего места за свои прегрешения. Еще когда она жила в Мэригрине, дядя Мэтт предсказывал, что ее место не на небесах. Она свято верила в существование рая и ада так же, как и в то, что заяц — заколдованная ведьма. И все же вечное проклятие не могло удержать ее от чего бы то ни было, если ей этого хотелось.

Почти месяц Эмбер не могла заставить себя выйти из квартиры Майкла Годфри. Он приобрел подержанный костюм мальчика, чтобы Эмбер надела его, и она научилась носить мужской костюм, шагать по-мужски, враскачку, постукивая каблуками, как молодые франты на улицах города, а Майкл покатывался со смеху. Он заявил, что Эмбер более талантливая актриса, чем сам Эдвард Кинастон. Решили, что ее будут звать Том, она — племянник Майкла, приехавший из деревни. Но друзей Майкла не проведешь, хотя все сочли шутку удачной и называли Эмбер только Томом.

Однако Майкл предупредил Эмбер, что пройдет немало времени, прежде чем ее присутствие здесь станет известным, и после этого им придется переехать. Но угроза отъезда не слишком беспокоила его, ибо Майкл редко ходил на занятия — юриспруденцией он интересовался не более, чем его соученики, отцы которых послали детей учиться в Иннзов-Корт. Теперь, как никогда, пошла развеселая беззаботная жизнь — не до лекций и учебников!

Эмбер сообщила Майклу свое настоящее имя и историю злоключений, опустив, однако, роль лорда Карлтона и выдав родившегося ребенка за сына Льюка Чаннелла.

Приблизительно через две недели после казни Черного Джека Майкл зашел на Рэм Эллей-Стрит к матушке Красной Шапочке, убедить ее, что миссис Чаннелл навсегда уехала из Лондона. Его посещение объяснялось отчасти любопытством — как отреагировала старуха на последние события, а частично — просьбой Эмбер забрать серьги, которые, по ее словам, были подарены ей тетей еще до отъезда из деревни. Майкл принес ей сережки и поведал последние новости.