Я сидел в середине единственной комнатки этой хибары. Хозяйка была от меня слева, а хозяин справа. Помещение, не имеющее фасадной стены, было завалено всевозможной рухлядью и тряпьем. Некоторые вещи неприятно поразили меня, и я искренне желал бы, чтобы их здесь не было. В одном из углов лежала куча тряпья, которая, казалось, шевелилась из-за переполнявших ее блох и клопов. В другом углу высилась горка костей, от которой шел нестерпимо гадкий запах. То и дело бросая взгляды на эти «достопримечательности», я с отвращением замечал огоньки крысиных глаз. Серые твари кишели во всех темных углах.

Все это было неприятно, отвратительно, но и только. А вот к стене, что была справа от меня, был прислонен огромный мясницкий топор с железной ручкой и следами крови на лезвии. Его вид заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Я сказал себе, что все эти вещи не имеют ко мне ни малейшего отношения и я не должен обращать на них внимания. Кажется, вскоре мне это удалось, так как рассказы обоих стариков были настолько увлекательными, что я все никак не мог попрощаться с ними и двинуться в обратный путь.

Наступил вечер, и горы мусора и отходов стали отбрасывать повсюду огромные и зловещие тени.

Неожиданно для себя я обнаружил, что мне что-то не по себе. Не могу сказать, чем это было вызвано конкретно, но чувство тревоги и неудовлетворенности с каждой минутой становилось все ощутимей. Неудовлетворенность – это инстинкт, и, как всякий инстинкт, означает предупреждение. Психика – часовой ума, и когда она встревожена, ум начинает лихорадочно действовать. Хотя и не всегда осознанно.

Так было и со мной. Я вспомнил, где нахожусь и кем окружен, Я задумался над тем, как вести себя, если вдруг будет предпринята попытка нападения. Я вдруг ясно осознал – хотя для этого были весьма смутные основания, – что я в опасности. Осторожный внутренний голос подсказывал: «Не делай резких движений и не показывай ни о чем вида». Я не делал резких движений и старался не показывать ни о чем вида, так как знал, что старики не спускают с меня хитрых глаз. «И только ли старики?» – подумалось мне. Господи, какая страшная мысль! Откуда мне знать, что за этими тремя стенами не прячутся десятки негодяев?! Может быть, я нахожусь в самом логове банды таких головорезов, каких могла произвести на свет и взрастить только революция?!

Вместе с чувством опасности резко обострилась работа мозга. Я стал гораздо более чувствителен и наблюдателен, чем обычно. В частности, я отметил про себя, что старуха не отрывает глаз от моих рук. Мне даже не потребовалось самому опустить на них взгляд, ясно и без того – мои кольца. На мизинце левой руки у меня была большая печатка, на правой руке – красивый алмаз.

Я понял, что самое разумное сейчас – если подозрения мои имеют под собой реальную почву – отвести возможную угрозу, самому сделать первый ход и тем разрядить обстановку. Я завел разговор о профессии старьевщика, о канализационных трубах и о том, какие красивые и удивительные вещицы там иногда находят. Все это я делал для того, чтобы незаметно подойти к теме драгоценностей. Улучив благоприятный момент, я спросил у старухи, знает ли она что-нибудь о находках дорогих камней в самых неожиданных местах. Она ответила, что немного знает. Тогда я протянул к ней свою правую руку и, указывая на алмаз, попросил сказать, что она о нем думает. Она ответила, что глаза у нее с возрастом стали совсем слабые, и оттолкнула мою руку. Тогда я предложил ей самым безразличным тоном, на который был только способен:

– Пардон! Вот! Так вам, вероятно, лучше будет рассмотреть его. – С этими словами я снял кольцо с пальца и подал ей. Страшный мимолетный румянец появился на иссушенном старческом лице, едва она взяла в руки кольцо. При этом она бросила на меня быстрый взгляд, сверкающий и острый, как молния.

На минуту она поднесла кольцо к самому своему лицу, делая вид, что изучает его. Старик стоял на том месте, где должна была бы быть четвертая стена лачуги. Он шарил у себя в карманах, пока наконец не извлек оттуда грубой работы трубку. И сразу же стал набивать ее табаком, который также выуживал щепотками из кармана.

Я получил небольшую передышку, так как старуха все что-то выглядывала в моем камне, а старик был занят трубкой. Они наконец-то не смотрели на меня своими злыми глазами, и я осторожно стал оглядываться вокруг. Солнце уже зашло, и в сумерках все казалось мрачным и зловещим. Во всех углах все так же темными тенями застыли груды вонючих отходов, к одной из стен был прислонен все тот же ужасный окровавленный топор, и всюду крысы, крысы!.. Их горящие глазки не давали покоя. Я видел их даже через широкие трещины между гнилыми досками, которые служили здесь полом. Казалось даже, что твари, взиравшие на меня своими красноватыми глазками из-под пола, были крупнее своих сородичей, сновавших меж куч костей и тряпья в самой лачуге!

На миг сердце мое остановилось, стало совсем жутко. Все эти мерзкие запахи вдруг обострились, сумерки опустились еще ниже, старики затряслись мелкой предсмертной дрожью... От обморока меня удержало только сознание того, что это, скорее всего, было бы для меня погибелью. Я взял себя в руки и понял, что все ужасы мне привиделись. Стало холодно, но это было даже хорошо, ибо скрывало то волнение, что бурлило внутри меня, просясь наружу. Все чувства мои обострились, мышцы напряглись, я сидел на табурете, готовый ко всем неожиданностям.

Я понял, насколько велика была реальная опасность: за мной следили, окружив лачугу плотным кольцом, все эти негодяи, весь местный сброд! Я не имел представления о том, сколько их сейчас залегло вокруг стариковской хибары в ожидании мига атаки. Я знал, что я молод и силен. Они это тоже знали. Они не могли не знать и того, что я англичанин и, следовательно, буду защищаться до конца. Я выжидал. Выжидали и они. Мне казалось, что у меня уже есть некоторое преимущество перед ними: ведь я осознаю меру опасности и уже начинаю делать выводы. Теперь наступает время моего испытания на терпение. Испытание на мои бойцовские качества, вполне вероятно, также будет иметь место...

Старуха подняла глаза на меня и сказала удовлетворенно:

– Очень хорошее кольцо. Правда. Очень красивое. О! Когда-то у меня было много таких колец! И браслетов, и сережек! В те славные дни я преподавала в городе танцы. Но сейчас Париж обо мне забыл! Забыли меня! Нынешние? Они же никогда не слышали обо мне! Меня помнят, наверно, только их деды и прадеды!.. —Тут она скрипуче и очень неприятно засмеялась. А потом заставила меня изумиться, протянув обратно кольцо с такой старомодной жеманностью, что впору было забыть о том, где находишься и кем окружен.

Старик посмотрел на нее с внезапной злостью, приподнявшись с табурета, на котором набивал свою трубку, а потом обернулся ко мне и неожиданно грубо сказал:

– Дай его мне... посмотреть!

Я уже собрался было передать ему кольцо, как старуха остановила меня:

– Нет! Не вздумай дать его Пьеру! Он чудак и растеряха. А у тебя такое кольцо!

– Замолчи ты! – крикнул старик злобно.

Вдруг старуха сказала – громче, чем это требовалось:

– Подожди! Я расскажу тебе кое-что о кольце.

Меня почему-то очень насторожили ее слова. Может быть, тут давала о себе знать моя обострившаяся психика, но мне показалось, что первая часть фразы была адресована не мне... Я огляделся и тотчас же увидел в углу хибары около груды костей десятки горящих глаз. Едва же я бросил взгляд на саму свалку сквозь огромную дыру – там, где должна была стоять четвертая стена – я увидел десятки теней, передвигающихся около хибары. Это ее «подожди» отсрочило мою погибель и тени успокоились, залегли поблизости от нас.

– Однажды я было потеряла кольцо... Великолепное колечко с бриллиантом! Оно принадлежало королеве, а мне было подарено налоговым чиновником, который потом вспорол себе горло из-за того, что я бросила его. Я думала, что кольцо украли у меня и продали, но никаких следов найти не могла. Полиция, которая прибыла вскоре после того, как я обнаружила пропажу, предположила, что оно ушло через водосливные трубы в канализацию. Мы спустились туда. Я – прямо в своем великолепном платье, потому что не верила полиции ни на грош! Ведь дело касалось такого чудесного колечка!.. С тех пор я имею очень ясное представление о канализации! И о крысах – тоже! Я никогда не забуду этого ужаса!.. Все было облеплено этими тварями! Стенки шевелились и буравили нас мерзкими глазками!.. Они боялись наших факелов, но мы не могли осветить там многое! Света не хватало, а везде, где его не было... стены шевелились!.. Мы искали в трубе прямо под моим домом. Стали шарить в стоке и там-то, в навозе и всякой мерзости, отыскали мое кольцо. Потом мы ушли оттуда... Ах да, забыла! Прежде чем уйти, мы нашли там еще кое-что! Пока мы продвигались к выходу из трубы, к нам подобралось очень много «канализационных крыс!» На этот раз я имею в ввду рабочих канализации. Они сообщили полиции, что один из них ушел ремонтировать что-то далеко в трубы ж до сих пор не вернулся. Это было недавно, и он едва ли мог потеряться. Они очень просили нас помочь им найти его, и мы повернули назад. Сначала они хотели, чтобы я не ходила с ними, ведь кольцо мое нашли, но я настояла! Я любила приключения. Мы отошли от выхода не так далеко, как я почувствовала по шедшим впереди полицейским, что мы на что-то набрели. Там была вода, и мы перескакивали с кирпича на кирпич, которые были там специально положены, чтобы не замочить ног. Мы увидели, что в воде валяется факел пропавшего. Он боролся, это тоже было видно. Но тварей было слишком много на него одного! Им не припшось с ним долго возиться. Кости были еще теплые, но на них не было уже ни клочка мяса! Я уже говорила, что он боролся за свою жизнь до последнего и успел укокошить немало тварей. Так вот, их тоже съели: маленькие косточки, дочиста обглоданные, валялись повсюду. А те рабочие, которые нас завели туда, – они даже смеялись над своим беднягой-товарищем! Сами они – крысы паршивые! Я тогда много думала о жизни и смерти...