— Ну что, Савельев! Кого теперь подставить решил? — с какой-то неприятной ухмылкой спросил он.

Я насмешливо фыркнул. Это крайне не понравилось старлею — видимо, такой реакции он не ждал.

— Чего ты веселишься, рядовой? Я сказал что-то смешное?

— Да. Я никого не подставлял.

Тот осклабился, качнул головой, затем глянул в сторону выхода.

— Смотрю, уже к чекистам подлизываешься?

— Что за бред?

— Не понял! Ты как с офицером разговариваешь?! — Кабанов даже в лице изменился. — Наряд вне очереди, в столовую!

— Да хоть десять, — процедил я, посмотрев ему прямо в глаза. — Ваше поведение недостойно офицера. А эти слова, звучат как угроза. Кого же это я подставил и где? Дайте-ка угадаю, возвращение к старому вопросу о подполковнике Рыгалове? Остаюсь при своем прежнем мнении.

— Рядовой! В роту шагом марш! — побагровев от злости, распорядился Кабанов.

Я демонстративно козырнул, развернулся и быстрым шагом отправился в свое подразделение. Примечательно, что про меня разом все забыли. Хотя, Бойко почему-то еще не отпустили, видимо для дальнейшего допроса. Хотя, его-то что допрашивать?

Наш взвод давно уже сдал оружие, отбился досыпать.

Дневальный на тумбочке клевал носом, а другой бурча себе что-то под нос, лениво елозил шваброй в районе канцелярии. Я снял бушлат, повесил его в специально отведенное для этого место. Хотел отправиться в туалет, но передумал — пошел в бытовую комнату.

Каково же было мое удивление, когда я увидел там рядового Трусова. Он был одет в зимнюю «Белугу», на ногах тапки. Услышав приближающиеся шаги, он вскочил со стула, как-то засуетился, занервничал. Попытался сгрести в охапку несколько листов бумаги, что лежали перед ним. Шариковая ручка упала на пол.

— Э-э, Савельев... — пробормотал он.

— Ты какого черта тут делаешь? — спросил я, спешно соображая, что он здесь вообще делает посреди ночи?! Выглядело так, будто трусливого кота поймали на горячем, когда он стащил с обеденного стола сосиску.

Я зашел, прикрыл за собой дверь.

— А я... По указанию, — залепетал Трусов. — Чего тебе?

Я ухмыльнулся, медленно направился к столу. Схватил первый попавшийся лист бумаги. Трусов попытался помешать мне, но я посмотрел на него такими глазами, что тот сразу сник и опустил руки.

Развернув лист, я пробежался по написанному глазами и маленько охренел...

Уважаемый Павел Сергеевич.

Докладываю последние наблюдения. В ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря, часть поднята по тревоге, Савельев при непонятных обстоятельствах задержал мародеров. Странно, что именно он. Догадываюсь, что он не так прост, каким кажется с первого взгляда. Ранее я вам уже докладывал, что ваш сын Иванец Геннадий Павлович, попал в госпиталь по вине рядового Савельева. Эта информация не проверена, по причине того, что меня не было на точке. Продолжаю наблюдать. Ваше указание спровоцировать Савельева на конфликт, трудновыполнимо. Но я что-нибудь придумаю.

Жду дальнейших указаний.

С уважением, Трусов Владимир.

Я поднял голову и впился в него глазами.

— Это что за дерьмо? — процедил я, поднимая листок перед его лицом. На столе лежало еще два листа бумаги, но там все было перечеркано. Рядом лежал пустой конверт.

— Отвали, Савельев, — еще больше занервничал Трусов. — Не твое дело.

— Не мое? А ничего, что тут про меня написано?! Ты что же гнида, стучишь на сторону? Кому?

— Никуда я не стучу.

— Не обувай мне бабушку в лапти! — прошипел я, ухватив его за ворот «Белуги». — Кому ты это пишешь? Говори, пока я тебе зубы не выбил!

Разумеется, я сразу понял о ком речь. Для меня это стало полной неожиданностью. Трусов затрепыхался, словно рыба попавшаяся на крючок.

— Ну!

— Это Иванец. Отец Гены. Я веду с ним переписку.

— Зачем? — я уже догадался, из-за чего тогда в госпитале сорвался наш договор. — Да говори ты!

— Он мне сильно помог, я не имел права отказаться, — на Вову было жалко смотреть. Всхлипывая, он мялся, но все-таки выложил все, как есть. Вряд ли бы он стал врать. — У меня мать серьезно заболела, а он денег на лекарства дал. Много денег.

— С этим ясно. Зачем пишешь фальшивку?

— Я не врал!

— Ну да, конечно... Какого черта ты ему рассказал, что это я виноват в том, что Генка пострадал? Все не так было. Да я его вытащил его из такого дерьма, что тебе позорищу и не снилось. Сидел бы там в овраге и хныкал, пока тот валялся с температурой под сорок и сломанной ногой. Ты сделал это намеренно, только зачем? Весь взвод в курсе был, чем история с полигоном закончилась... А, понимаю. Тот конфликт, перед стрельбами? Из-за «земляков» своих, да? Решил подгадить мне?

Тот промолчал.

— Все с тобой ясно. Ну ты позорище, Трусов. Полностью соответствуешь своей фамилии, — с презрением выдохнул я, смял все листы и бросил на пол. — Пиши заново. Пиши как есть.

Повернулся и открыв дверь в бытовку, вышел из бытовой комнаты. Оставшийся там «писатель» без звука сидел в одиночестве и размышлял. Ненавижу таких как он.

Я лег на свою кровать, накрылся одеялом. Выдохнул. Ох уж вечерок выдался сегодня...

Спать пока не хотелось, хотя я пытался. Голова была забита мыслями, от которых голова кругом шла. Я то и дело ворочался, прокручивал в памяти произошедшее.

Вот как все повернулось... Проблема, из-за которой сорвалась моя договоренность с Павлом Сергеевичем, все это время была рядом — буквально лежала на соседней кровати. А все потому, что сыграла личная, ничем не обоснованная неприязнь. Скорее всего, Трусову поручили только наблюдать за мной и Генкой, докладывать. А эта ушлая скотина пошла дальше, используя ситуацию в своих целях.

Ну, теперь уже не важно, ничего не поправить. Теперь сделаем ставку на другой, более опасный и сложный вариант — он, конечно, пока еще очень мутный и совершенно непредсказуемый. Но другого варианта у меня пока нет. И вряд ли он появится.

Заснул минут через двадцать...

И снова, уже в который раз мне приснился странный сон, касающийся моей глобальной цели... Я был на Чернобыльской АЭС, на блочном щите управления № 4. Именно оттуда производилось непосредственное управление ядерным реактором, там же располагался и практически весь персонал.

Я поразился количеству управляющих элементов, датчиков, мигающих лампочек. Различных аварийных систем управления, регуляторов и контроллеров. В центре, прямо на стене, был смонтирован стенд контроля загрузки и функционального состояния управляющих стержней — на нем все было спокойно. Несмотря на то, что общий принцип функционирования реактора я знал хорошо, непосредственное управление и различные программы работы были мне практически неизвестны. Я же не физик-атомщик, в конце-то концов. То, что я готовился им стать в своей прошлой жизни, уже давно не существенно, многое выветрилось.

Я осмотрелся, взглянул на электронные часы на стене у входа — было одиннадцать тридцать две. Значит, пока еще двадцать пятое апреля. Почти два часа до аварии.

Раздавался мерный шум, тихий гул. Люди в белых халатах, головных уборах выполняли свою работу. Перекидывались отдельными фразами, что-то обсуждали. Рабочая обстановка спокойная, вообще ничего не предвещало аварии. Это обычная ночная смена, как и сотни других до нее... То же самое делают люди на остальных трех энергоблоках, за исключением предстоящего эксперимента.

Вдруг входные двери в «БЩУ № 4» распахнулись, внутрь вошел человек, который был мне хорошо знаком, несмотря на то, что лично его не знал. Это был заместитель главного инженера Дятлов. Именно он руководил теми испытаниями в ночь на двадцать шестое апреля. Его потом признают виновным, посадят в тюрьму. В ней же, кажется, он и погибнет.

Под мышкой у Дятлова была картонная папка с программой предстоящих испытаний... Я точно знал, что подобный эксперимент проводился уже не один раз. Все предыдущие попытки были неудачными. Последний, в 1985 году, вообще отменили по причине того, что банально забыли включить осциллограф.