Писала, что очень меня любит и скучает.

Я тут же накатал ей ответ о том, что я теперь ефрейтор. Поговорка «чистые погоны — чистая совесть» меня вообще не волновала, я впереди паровоза не бежал. Пусть идет, как идет. И вообще, что мне ефрейтор, я в душе подполковник. У меня как бы и цели совсем другие. Написал ей о своих приключениях, правда далеко не обо всех. В основном писал только про то, что произошло еще в учебке, на старом месте.

Второе письмо было от одноклассника Женьки Филатова. Он сообщал, что они с Катей собираются летом сыграть свадьбу. Жаль, не смогу побывать — армия, блин... А ведь очень хотелось. Я вообще на свадьбах только три раза за всю жизнь был, и то одна из них моя собственная.

Тоже вкратце рассказал ему о своей службе, об армии в целом, ну и поздравил с новым годом. Еще дал благословение на будущую свадьбу.

А вот третье письмо было от Павла Сергеевича... Отца Генки.

Сам факт того, что этот «человек» решил написать мне письмо, сам по себе удивлял. Что же такое произошло, что он вообще это сделал? Помниться, наша с ним беседа в госпитале окончилась на полном негативе — меня вышвырнули из палаты.

Вскрыл конверт, развернул лист. Это был напечатанный на машинке текст, видимо писать он считал недостойным...

Я хмыкнул, принялся читать.

Привет, Алексей.

Не удивляйся, я не собирался делать ничего подобного и уж тем более что-то писать. Но я человек и у меня есть совесть. Я разобрался в том, что произошло на стрельбах... Несмотря на то, что тогда произошло, я хочу выразить тебе глубокую благодарность за спасение сына — если бы не ты, он вполне мог остаться калекой, а может и вообще погибнуть. Считаю, что ты сделал все, что мог.

Извиняться не буду, это бессмысленно.

Хочу только сообщить, наш договор все еще в силе. И несмотря на то, что вы с Геной служить уже не будете, я сделаю то, что обещал. Вопрос с Андреем уже согласован — не удивляйся, это мой хороший знакомый. Собственно, так ты и оказался именно там, где оказался.

Еще раз спасибо. Как окончишь службу, приходи, потолкуем.

Я усмехнулся. Вот так новость... И что же дальше?

А дальше, значит мне ближе к дому, как следствие и ближе к решению поставленной задачи со спасением станции.

Такой вариант был наиболее удачным из всех, которые приходили мне в голову. Конечно, принимать помощь человека, который уже зарекомендовал себя ненадежным, мне вовсе не хотелось. Но я засунул свою гордость куда подальше, и на то были причины.

Во-первых, новость о том, что Андрей и Павел Сергеевич знакомы, оказалась для меня неожиданной новостью. Теперь понятно, почему чекист так заинтересовался, невзирая на то, что я всего лишь восемнадцатилетний пацан. Личная рекомендация... Хорошие же знакомые у отца Генки. Не удивлюсь, если в ближайших перспективах он станет начальником исполкома Припяти, а то и вообще переберется куда-нибудь в Киев. Во-вторых, новая информация о его возможностях поможет мне быстрее добиться цели. Однако здесь нужно действовать крайне осторожно...

Но вопреки информации в письме, никуда переводить меня почему-то не торопились. Прошло почти две недели февраля — самого холодного месяца зимы — а ровным счетом, ничего не изменилось. Не было ни звонков, ни писем. Работа шла в обычном режиме, было тихо и спокойно. В какой-то момент я даже решил, что это был розыгрыш, который устроил отец Генки.

Но однажды, сидя в секретке, я вновь достал блокнот, принадлежавший Григорию. Меня посещало довольно смутное предчувствие, что обозначенная на обложке фамилия Ивановский, вовсе не Гришина. Скорее так, написано просто для отвода глаз.

Но мне это не нравилось — чуйка работала. А что если он бросил блокнот намеренно? Нет, бред какой-то. Зачем ему это делать? Он меня практически не знал, мы даже поговорить толком не успели. Что он там говорил, мол, занимается строительством фундамента третьей очереди на Чернобыльской АЭС? Бетонщик? Что-то я сомневаюсь в достоверности этого...

Тогда его поведение в поезде меня сильно удивило. При моих словах, чтобы станция век стояла, его как будто подменили. Почему? Может, он что-то знал?

Перечисленные в блокноте аварии на советских ядерных объектах наводили на определенную мысль, как будто Григорий что-то накопал... Конечно, могу и ошибаться, но почему-то эта мысль прям просилась...

Дверь в секретку открылась, вошел ефрейтор Михайлов.

— Леха, ты чего тут засел?

— Да не знаю, задумался что-то.

— И не надоело тебе среди этих сейфов сидеть? — усмехнулся Колян. — Я когда ждал твоего приезда, все норовил поскорее смыться отсюда куда-нибудь на свежий воздух. Угнетали меня эти четыре стены, да окно с решеткой.

— Ладно, идем, — я закрыл блокнот и поднялся с места.

— Слышал, что сегодня за телега пришла?

— Нет, откуда?

— Короче, к нам конструкторы едут. Будут испытывать новый самолет. Там куча специалистов будет, генералы еще какие-то.

— Новый самолет решили испытывать у нас? — удивился я. — И это после того, что в декабре случилось?

— Да ты что, Леха? Про падение «фехтовальшика» почти никто ничего не знает. По крайней мере, широкой огласке это точно не предавали. Я лично слышал, как Суворов этот вопрос обсуждал с нашими чекистами.

— Ну, тогда ладно. И что, когда они приезжают?

— В конце февраля. Но это только предварительно. Еще будет не одна телеграмма с уточнением даты и маршрутного листа.

Мы вышли на улицу. Несмотря на то, что была середина февраля и мороз около минус двадцати, снега не было уже давно. Лишь кое-где лежали замерзшие серые кучи, перемешанные с грязью.

— Свежо, однако, — выдохнул паром Колян.

— Воздух такой чистый, не то, что в здании, — согласился я, глядя в небо. — Может, давай пройдемся?

— Ну, давай.

Надев шапки и поправив бушлаты, мы двинулись в сторону заправочной станции.

— Колян, я вот все спросить хотел... Ты вообще откуда?

— Из Воронежа, не особо далеко. Ты-то почти местный, до Припяти километров сто двадцать, где-то. Даже завидую тебе, — вздохнул Михайлов. — Когда весной и летом будут увольнительные, сможешь домой сгонять, тут ехать часа два, не больше.

— А разве можно покидать гарнизон Овруча? — удивился я.

— А кто об этом узнает? Если не попадаться, то легко. Переоделся в гражданскую форму и езжай куда хочешь. Главное к вечеру вернуться.

— Я смотрю, ты над этим много думал? — усмехнулся я.

— Да не, это я так...

Мы двинулись вдоль ограды на северо-запад, где располагались склады. Метров через пятьдесят, свернули левее, двинулись к зданию котельной. Из кирпичной трубы валил густой белый пар.

Вдруг я обратил внимание на контрольно-пропускной пункт — там происходило что-то интересное. Почти у самой ограды стоял милицейский «УАЗ-469», трое сотрудников в форме, а рядом с ними группа людей в зимней одежде. Позади них «Копейка» и «Волга».

— Колян, а что это там такое? — спросил я, даже шею вытянув.

— Не знаю, — задумчиво ответил тот. — Может, посмотрим?

— А разве нам можно выходить за КПП? — удивился я. Честно говоря, будучи офицером, и почти не имея собственного личного состава, считал, что срочник самостоятельно не рискнет покинуть пределы воинской части. Ошибочное мнение, знаю. Сам-то я срочником не был, только курсантом. Кто-то считает, что первый курс это равнозначно срочной службе, но это совсем не так.

— Да все нормально, там наш Чудин сегодня стоит, — отмахнулся Михайлов.

Проскочив мимо двигающегося навстречу патруля, мы направились прямиком к северному посту.

Прибыв на место, выяснилось, что в лесу, неподалеку от аэродрома потерялись то ли школьники, то ли студенты. Для того, чтобы оцепить весь район сил у милиции было мало — несколько часов поисков ни к чему не привели. Поэтому из Овруча напрямую обратились к полковнику Чайкину за помощью, ну а тот обещал помочь.