— Помочь? — поинтересовалась нерешительно, наблюдая за тем, как дровосек достает ухватом из печи закопчённую кастрюлю.

— Не надо, я сам, — коротко ответил он, выставляя кастрюлю на специальную деревянную доску, — тут сноровка нужна, иначе мигом обваришься.

С помощью большой неказистой прихватки он приподнял крышку и заглянул внутрь. В кастрюле сердито булькала каша и, судя по запаху, она безнадежно пригорела. Вместо того чтобы расстроиться, Павел, наоборот, улыбнулся, и перехватив мой недоуменный взгляд, просто пояснил:

— Поверь, это гораздо лучше, чем получается обычно.

В полной тишине мы позавтракали горелой кашей, отполировали все это вонючим чаем с деревянным печеньем, после чего хозяин роскошного лесного бунгало отправился на улицу — колоть дрова, а я вызвалась помыть посуду.

Дурища!

Здесь не было горячей воды и фейри, того самого, капли которого хватает на то, чтобы отмыть гору тарелок. Зато была бочка на улице, полная дождевой воды, металлический ершик и склизкая тряпочка с куском хозяйственного мыла. Ах да, еще покосившийся тазик. И коза, решившая во чтобы то ни стало добраться до моей юбки и попробовать ее на зуб.

Действие, которое дома занимало всего пару минут, превратилось в долгий и утомительный процесс. Пришлось набирать воды в таз, в нем все замачивать, мылить, смывать. Снова набирать воды, полоскать. И если с тарелками проблем не возникло, то вот пригоревшая кастрюлька стоила мне двух поломанных ногтей и царапины колючим ершиком.

Агриппина, уставшая от общества лохматого волкодава и не менее лохматого мужика, решила, что нам девочкам надо держаться вместе и вообще просто необходимо подружиться. Поэтому не отходила от меня ни на шаг, совала свой любопытный нос везде — то из тазика мыльного хлебнет, что уже чистую тарелку оближет, то тряпку попытается проглотить.

Я измучилась, пытаясь ее отогнать. Все намеки она игнорировала. Я ее и отталкивала, и за рога пробовала оттащить подальше, и ругала. Бесполезно. Несносная козища продолжала топтаться рядом, и на все мои гневные возгласы глубокомысленно отвечала:

— Беее!

— Зараза, — шипела я, заново перемывая тарелку, которую она облизала, — иди отсюда.

И воспользовавшись тем, что рогатая что-то выискивала среди травы, брызнула на нее водой. Такого нахальства ее тонкая, ранимая душа выдержать не смогла. Она ни с того ни с сего взвилась на дыбы, став почти одного роста со мной.

Я даже охнула и попятилась, когда зверюга пошла на меня, грозно опустив голову. Пятилась, пятилась, пока спиной в стену дома не уперлась, а она продолжала на меня идти.

— Кыш отсюда! Брысь! — махнула сырой тряпкой, которую до сих пор в руках сжимала. Брызги снова полетели в козью морду, разозлив ее еще больше.

Она подскочила ко мне и со всей своей козьей дури, впечатала меня в стену.

— Ох, — только и смогла выдохнуть.

Вроде и не больно, но чувствительно. Синяк точно останется. Но больше меня волновало то, что она уперлась всеми четырьмя копытами и продолжала давить, прижимая меня к стене, и никак не получалось ее оттолкнуть и выбраться на волю.

— Да отпусти ты меня! — гаркнула на нее. Эффекта снова ноль, она только сильнее уперлась, вдобавок из стороны в сторону головой мотать начала, было очень неприятно.

Я терпела, пыхтела, боролась с ней, но по-прежнему оставалась прижатой к шершавой стене. В общем, это был неравный бой, между козочкой и мной. Я бездарно проигрывала в этой схватке.

— Пипа, отпусти нашу гостью, — раздалось откуда-то сбоку.

Дровосек стоял возле бочки, из которой я набирала воду, и мыл руки, весело посматривая в нашу сторону. Естественно, рогатая и не подумала его слушаться — продолжала пришпиливать меня к стене.

Павел, не торопясь умылся, по-медвежьи тряхнул головой и только после этого направился к нам. Не церемонясь, взял козу за рога и легко оттащил ее в сторону, а заодно и по костлявому крупу шлепнул, когда она снова попыталась развернуться ко мне:

— Иди, гуляй.

Я поморщилась, потерла бедро и подошла к своему спасителю. Сколько раз он меня уже вытаскивал из неприятностей? А ведь мы едва познакомились.

— Спасибо, — произнесла с тихим вздохом, — ты снова меня спас.

— Ты приглянулась этим обормотам. Они обычно на гостей внимания не обращают, а к тебе прямо липнут.

Вот счастье-то привалило! Я бы с радостью обошлась без такого внимания — один слюнякает и на ухо пыхтит, другая рогами куда не попадя тыкает.

В слух, естественно, ничего не сказала, побоявшись оскорбить светлые чувства дровосека. Вдруг он обидится, если я неласково выскажусь по поводу его зверюшек?

Только я открыла рот, чтобы сказать, какие они у него милые и замечательные, как сзади мне прилетело. Рогами да по мягкому месту. Козища, эта поганая, разбежалась и рогами мне в зад засадила.

Я покачнулась, и не ожидая такой подлянки, повалилась вперед, прямо в руки дровосека. Надо ему отдать должное. Не растерялся. Сразу поймал.

Правда отпускать почему-то не торопился. Да и я замерла, чувствуя, как у меня под ладонями размеренно бьется сердце.

Эх, я и одичал в лесу. Эх, одичал!

А как иначе объяснить свою реакцию на бедную гостью, которая словно перезревшая груша упала мне в руки? Схватил, а отпускать и не хочется.

Такая прямо вся ладненькая. Такая мягонькая в нужных местах. Живота нет, талия перегибистая. Сверху хорошо, да и снизу не плохо.

Сначала действительно ловил, без злого умысла. Руки расставил, как истинный рыцарь, спаситель хрупких дев. Подхватил очень удачно, чуть ниже талии, а потом уж и отпускать стало жалко.

Кровь моментально закипела и устремилась куда-то не туда, от мозгов вниз. Наверное, долгое воздержание сказалось. Сколько я уже тут в лесу, на самообеспечении торчу? Три месяца? Да у меня таких перерывов даже в юности не было, когда еще только во вкус входил.

В общем облапал всю, от души. Спасибо доброй Агриппине, которая разбежалась, голову опустила и пошла на таран Юлькиной пятой точки, столкнув ее ко мне в руки. Удачный маневр, ничего не скажешь.

Гостья тоже не спешила вырываться. Сначала испуганный взгляд вскинула, замерла, а потом как-то обмякла, повиснув у меня в руках.

Тишина такая, хоть режь. Даже проклятый дятел, который с утра без устали дубасил кривой дуб, и тот заткнулся. Между нами, что-то странное творилось — глаза в глаза, и все остальное на заднем плане, будто в пелене. Я бы, наверное, так и продолжал ее сжимать в объятиях до самой ночи, но она очнулась, и первая вырвалась из плена наваждения:

— Я, нечаянно, — промямлила Юля, аккуратно высвобождаясь из моих рук.

Сразу стало прохладно и захотелось схватить ее обратно.

Ну точно одичал, готов на людей бросаться.

Хотя вру. Раньше я вполне мог броситься, но никак не затем, чтобы потискать, а сейчас мне хотелось именно этого. Схватить и утащить ее в избушку, или на сеновал, или прям здесь на травке.

— Осторожнее надо быть, — ляпнул первое, что пришло в голову.

— Меня коза толкнула, — девушка обернулась и грозно посмотрела на Агриппину. Та в ответ срыгнула жвачку и принялась ее невозмутимо пережевывать.

— Я предупреждал, что ее злить не надо, — спрятал руки за спину, чтобы не было соблазна снова в Юльку вцепиться, — она у нас дама с норовом.

— Заметно, — гостья смущенно заправила за ухо прядь волос и отвела взгляд в сторону.

Снова неловкое молчание.

Не знаю о чем думала она, а я вот точно не о том, что надо бы пойти и расколоть оставшиеся чурбаны. Все силы уходили на то, чтобы не пялиться на нее, блаженно капая слюнями на примятую траву.

Она была права. Я маньяк.

— Ладно, я дальше работать, — с кислой улыбкой начал от нее пятиться, стараясь держать взгляд на уровне лица. Выходило из рук вон плохо.

— А мне чем заниматься? Посуду помыла, — Юля махнула в сторону тарелок, выставленных на завалинке.

— Не знаю, — ответил честно, намереваясь свалить от нее по-быстрому и спрятаться за работой, чтобы мысли в порядок привести. Пусть чем хочет занимается, а мне в себя надо придти.