На берегу не было ни дымка, ни движения. Разве что движение птичьей стаи там, далеко. Ладно, потом он посмотрит еще, в конце концов, в четыре часа утра люди могли и не встать.

Недалеко от места, где он вышел к воде, в озеро отходила длинная каменная коса. И там возле берега, метрах в трех, в пяти, покачивались на воде… А! Это же спящие птицы! Судя по размерам — гуси. Отплыли подальше и чувствуют себя в безопасности, с берега зверь не достанет. Время от времени какой-то гусь поднимал голову, осматривал берег, снова совал голову под крыло. А ведь он знает, что делать, уж этому-то их учили…

Антон быстро вырубил длинную тонкую лозу метра в три — тальника росло полным-полно. В рюкзаке, конечно, была леска, припас на случай рыбной ловли. И на конце лозы-удилища Антон привязал кусок лески в полметра длиной, приготовил затяжную петлю-удавку.

Тихо-тихо двинулся Антон, простирая свою примитивную, но совсем не безнадежную снарягу. Войти в воду и плеснуть он не решался, но, даже присев на корточки у самой воды, Антон мог достать двух гусей, на выбор, а сделав три шага вдоль берега, мог охотиться еще на одного.

Ну вот, снасть как раз и достает. Только как прикажете зацепить гуся, если он и не думает вынуть голову из-под крыла?! Ждать Антону не хотелось, могла устать, затечь рука, мог поднять голову совсем другой гусь, недосягаемый для его петли. И тогда охотник просто толкнул гуся снастью: буквально пхнул его под бок. Мгновенно взлетела голова с возмущенным гоготанием, и тут же гоготание совершенно изменило тональность, гусь начал вставать на хвосте, поднимая грудь и разворачивая крылья. Но петля уже была на шее, Антон рванул, как дергает рыбак удилище, птица бешено забилась под гогот и крики всей стаи. Гуси уходили от берега, за каждым из них тянулся красивый треугольник расходящейся воды. Напряженно вытягивая шеи, судорожно работая крыльями, птицы начали взлетать. Перебирая удилище, Антон подтягивал гуся к себе. И в момент, когда первый гусь уже оторвался от воды, позвонки добычи хрустнули в его руках.

Антон перерезал гусю горло, подождал, пока он совсем умрет, и зашагал от берега туда, где он скинул рюкзак. Пока разгорался огонь, выбрасывая в небо тонкую белую струйку, пока грелась вода в котелке, боевик выпотрошил птицу, начал разделывать жирную, плотную тушку. Можно было есть и с потрохами, можно было выпить кровь — этому его учили (и научили). Но необходимости-то не было, а пацанские демонстрации самому себе: «Это мы могём!» Антон уже давненько пережил.

Парень не успел даже толком ощипать птицу, когда услышал совершенно удивительный звук. Его невозможно было ни с чем спутать — работал двигатель вертолета, и звук этот все приближался. Вертолет шел с северо-восточной стороны озера и должен был быть уже близко. Странно, что Антон слышал, но не видел его. Вероятно, Антон тоже не был им виден, потому что стоял за лиственницами. Впрочем, вот же он, дым от костра! Спотыкаясь об кочки, Антон ринулся к берегу, вылетел на косу, замахал в воздухе курткой.

— Э-ге-ге-гей!!! Я здесь!! Возьмите меня!

Позже он не мог припомнить, что именно орал он вертолету, приплясывая на косе, размахивая курткой. Он был уверен, что оттуда был замечен: вертолет держался как раз над самым берегом озера, осматривал берега, почти над Антоном вертолет сделал круг, так, чтобы можно было рассмотреть. И ушел, стал подниматься и уплывать в сторону озера, постепенно растворяясь в сером предутреннем небе.

Это было глупо, но Антон не уходил с косы, пока точка не растаяла в пространстве. И только тогда вернулся, готовить злосчастного гуся. Мысли его были заняты чем угодно, только не окружающим. То есть появись вблизи кто-то большой и опасный, возникни странный, непривычный шум, Антон бы, конечно, заметил. Но пока на какое-то время вся голова Антона оказалась занята исключительно вертолетом, Василием, собой, людьми на озере и огорчением. А его руки, независимо от головы, были заняты разделкой и ощипыванием гуся, рубкой дров, костром и рогульками, чтобы положить на них вертел с тушкой гуся.

Не меньше часа прошло, прежде чем Антон опять включился в окружающее, и тут только он заметил, в каком необычном месте находится. Тут везде когда-то потрудились, и потрудились очень много. Холм был рассечен узкой, позже забросанной щелью.

Щель была… ну просто щель, непонятно с какой целью уводящая в недра земли. Ход шириной порядка полутора метров, высотой около двух наклонно уходил куда-то вниз. Глина сильно размокла, стенки хода потеряли форму, и видны были большие куски глины, свалившиеся с потолка.

А главное, щель, кажется, специально забрасывали или даже взорвали в ней что-то в нескольких метрах от входа. И только талые воды, работая каждый год, промыли завал, сделали ход между грудами мокрой глины.

Антон миновал этот завал через узкий лаз, проделанный в глине водой. Здесь под ногами везде хлюпало, в глине стояли озерца воды, и эхо гулко отдавалось в лазе. Дальше, в кромешной тьме, тоже что-то хлюпало и булькало — далеко, наверное, в нескольких десятках метров. Скорее всего, падала с потолка глина или отдавались эхом его же шаги. Но дальше идти очень не хотелось.

Антон обернулся, убедился, что до входа далеко, и начал отступать бочком, а перебравшись через завал, повернулся и пошел, приговаривая, что лучше в эти разработки не лезть, а то ведь может запросто и завалить…

Антон не мог не связать эту щель в глубине холма и странную «запретку» неподалеку. Но разгадки там не находилось. Бетонный короб был просто бетонным коробом, на несколько комнат-клетушек. Дощатые развалины — остатками бараков с толщиной стен в одну доску, в которых нельзя жить зимой. Наверное, тут поставили пост, чтобы копаться в горе.

Что-то блеснуло в свете раннего утра, уже за прямоугольником проволоки, вроде бы беленькое, но вовсе не похожее на снег. Странно… На довольно большой площади все было завалено костями. Ребра, длинные трубчатые кости, куски позвоночников. Кухонная яма тех, кто жил на «запретке»? Какое-то время сознание Антона еще сопротивлялось истине, не позволяло сделать выводы из длины и формы этих трубчатых костей рук и ног, восстановить вид полураспавшихся, обгрызенных зверьем грудных клеток, отметить, что такой таз могут иметь только двуногие.

Странное, острое чувство испытал Антон, стоя на завале из человеческих костей. Долгое время он не мог даже понять, откуда взялись все эти кости. Что, покойников просто разбросали по тундре? Или свалили их в кучу? Не было здесь ни одного целого черепа, почти не было сочлененных друг с другом костей, лежащих в анатомическом порядке. И не было костей без погрызов, а многие кости зверье покрупнее вообще раздробило на части.

Чуть в стороне от основной россыпи лежал череп, но не совсем чистый, до конца не обглоданный и со следами зубов на черепной крышке. Песцы счищали, до конца так и не смогли счистить мясо и кожу с костяной коробки, вмещавшей человеческий мозг. Полуголова и получереп. Были и еще кости с дурно пахнущими обрывками, какие-то куски, о происхождении которых не хотелось особенно думать.

Дальнейшие шаги Антон сделал безошибочно — на запах. Вот он, почти вытаявший человек. Начал вытаивать, и уже появился запах. А еще дня два теплой погоды — и толпы песцов сбегутся, начнут пир. Ничто не отмечало узкого, мелкого рва, в который были вколочены трупы. Часть рва оказалась на пригорке, и там ров протаял, его содержимое начало размывать талыми водами. Зверье опустошало ров, и в следующие годы он протаивал немного дальше, уже в низинке. Там, где не протаял бы без этого. Вроде бы Антон мог угадать направление еще не протаявшего рва, но не был до конца уверен, сможет ли отличить набросанный людьми земляной вал от бесчисленных тундровых кочек.

Ну что ж… Нового ведь нет ничего. Значит, именно так копали этот холм на берегу… Интересно, зачем копали, что извлекали наверх. Интересно знать, в какие годы. А узнать во всем этом что-то принципиально новое… Все знают, что на костях Сибирь стоит. Все знают, что на костях бесчисленных зеков стоят Норильск и Игарка. Все знают. И в России знают, и не только. В том числе иностранные гости, скупающие русский лес и никель.