В общем, много причин бить в корпус таких вот ублюдков.

Валера загнулся и со стоном опустился на пол.

— Ах ты сука! — заорал второй и рванулся на меня с кулаками.

Я увернулся и тут же атаковал его в ответ. Тоже в корпус. Резкий свинг левой в печень. На десерт правый боковой в ребра. Я почувствовал, как содрогнулся живот подонка от моего удара.

— Кгха! — выдохнул второй арестант, выпучив глаза и судорожно стараясь вдохнуть воздух. Он тоже повалился на колени и согнулся, не в силах подняться.

— Я же просил, не лезьте, — сказал я, быстро обыскивая их на предмет оружия.

Заточки там всякие, кастеты. У таких шакалов любые сюрпризы могут потом оказаться.

Нет, вроде пустые. Только смятые пачки «Беломорканала». А еще рваные листы вчерашней «Комсомольской правды». Зачем они им? А, понятно, чтобы сидеть на бордюре.

— Ладно, шуруйте отсюда, — сказал я миролюбиво, закончив осмотр. — И больше не лезьте ко мне. Я не в настроении, сказал же.

И отошел обратно к стене. Неудачливые налетчики уползли подальше.

Я снова задумался. Сон не лез в голову. Как теперь быть?

Мои сокамерники больше не мозоли глаза, а улеглись на койках на стене напротив.

Я расположился на верхней койке на другой стене. Нижняя осталась пустая.

Лежал, думал. Голова пухла от мыслей о недалеком будущем, в котором меня окончательно вычеркнут из бокса.

Ночь прошла незаметно. Утром меня вытащили на новый допрос. Вернее, даже нечто вроде очной ставки.

У следователя сидела Лена. Когда я вошел, она сидела сгорбившись, о чем-то напряженно думала.

Увидев меня, девушка расправила плечи и посмотрела на меня холодным взглядом. Я понял, что обречен.

Сейчас она подтвердит заявление Лехи и Бидона. Когда только успела с ними снюхаться?

Следователь сидел, углубившись в бумаги. Потом посмотрел на меня и перевел взгляд на Лену. Мне показалось, что она ему понравилась. Ну, еще бы, при виде Лены любой здоровый мужик автоматически принял бы охотничью стойку.

— Гражданин Рубцов, расскажите еще раз, пожалуйста, — попросил он. — Вы продолжаете утверждать, что не принесли так называемый самопал, огнестрельное оружие кустарного производства, к дому Белоусовой и не использовали его против Золотарева и Петрухина? Вы понимаете всю ответственность, которую можете понести за дачу ложных показаний? Вам надо зачитать соответствующие статьи из Уголовного кодекса?

Я покачал головой. Вот сука, и слова не дает сказать. Распушил хвост, как павлин и курлычет, курлычет без перерыва.

— Не надо мне ничего зачитывать. Я не приносил, не брал и не стрелял из этого самопала. И тем более не наносил увечий этому, как его, Петрухину. Он сам получил их, когда пытался выстрелить в меня из своей хлопушки. Все их показания ложь и клевета. И я это докажу вам. Хотя бы свяжитесь с вашим коллегой, лейтенантом Горбатенко, он был свидетелем нашей с ним драки зимой. Он сам утверждал, что Леха Носорог тот еще хулиган. Радовался, что на него наконец-то управа нашлась. Он сам тогда упаковал этого гребаного Леху и увез в отделение.

Видно было, что для следователя все мои сведения были в новинку. Он внимательно слушал.

— Не сам, а его коллега, — вдруг вмешалась Лена. — А Горбатенко нас повез к твоему тренеру, будь он неладен.

А ведь верно говорит. Надо же, она еще умеет говорить правду.

— Да, точно, — подтвердил я. — Коллеги Горбатенко повезли Леху в участок, а вот он отвез нас к тренеру. Вы запросите у своих коллег сведения об этих Золотареве и Петрухине. Они там на особом учете состоят. Наверняка узнаете много чего интересного.

Но следователю не хотелось ломать такую хорошую картинку, что он уже успел нарисовать себе. Поэтому он сердито поморщился, почесал ухо и сказал:

— Послушайте, Рубцов, давайте вы не будете учить меня, что делать и как. А также не надо обвинять заявителей в собственных проступках. Если все так и было, как вы сказали, почему вы сами не подали на них заявления? Ведь они, получается, угрожали вашей жизни и здоровью. И не только вашей, но и Елены Игоревны. Что же вы промолчали?

И он снова с особой симпатией посмотрел на Лену. Даже особо не скрывает своей заинтересованности, собака. Мне захотелось заехать ему в лоб кулаком. Вместо этого я пожал плечами.

— Пожалел сволочей. И зря, как оказалось.

Следователь удовлетворенно кивнул.

— Вот именно. Они первые подали заявление и поэтому теперь вы, Рубцов, пожалуйста, объясните, как принесли этот самопал. И почему вы хотели использовать его? Нам теперь с вами теперь предстоит много и долго встречаться, совсем не при радостных для вас обстоятельствах. И о боксе можете надолго забыть.

Наверное, я онемел от его дурацкого обвинения, а потом заметил, что Лена пристально смотрит на меня.

— Вот, кстати, Елена Игоревна, — продолжил следователь. — Вы подтверждаете тот факт, что это Рубцов принес самопал и выстрелил из него в Петрухина? Помнится, вчера по телефону вы сказали, что…

Лена продолжала смотреть на меня и я понял, что пропал, навсегда и безвозвратно. Сейчас она отомстит мне за все обиды, что я нанес ей, за все наши ссоры и недавний разрыв. Нет ничего ничего хуже покинутой женщины.

Но вместо этого Лена перевела взгляд на следователя и твердо ответила:

— Нет, я не подтверждаю этого. Самопал принес Золотарев Алексей и он же пытался выстрелить из него в Рубцова. Чтобы предотвратить это, Рубцов бросился на Золотарева и между ними завязалась драка. А потом оружие подобрал Бидон, то есть Петрухин. Он и стрелял из него. Только самопал разорвался в руках и поранил его самого. И ещё. Леха сам хвастался мне, что у него в милиции работает дядя по маминой линии. Поэтому ему так долго сходили с рук его хулиганства. Это что же, получается, его проделки? Разве такое поведение достойно звания советского милиционера?

Из отделения милиции мы вышли вместе. Я оглянулся и поморщился.

Хотелось поскорее домой или в спортзал, чтобы заниматься до упаду, облиться при этом бесчисленными морями пота, а затем под душ, чтобы смыть с кожи и одежды весь этот гнилостный запах камеры.

Да что там спортзал, я был готов и вовсе нырнуть в реку. Прямо в одежде, только чтобы убрать и уничтожить этот ненавистный аромат.

Млин, вся одежда пропахла. Или выкинуть ее к чертовой бабушке, чтобы только не напоминала о том случае, когда я чуть было не загремел на нары. Надолго и надежно.

К счастью, с наступлением нового дня, видимо, мои злосчастья начали потихоньку улетучиваться. После показаний Лены следователь еще пытался немного сохранить хорошую мину при плохой игре, повысил голос, хотел, чтобы девушка изменила показания. Но Лена твердо стояла на своем.

— Слышь, начальник, хватит шить дело, — наконец сказал я устало. — Давай я своим друзьям из спорткомитета позвоню, они на твое начальство выйдут и уже по-другому будем говорить. Тебе не нужны проблемы, мне не нужны, тогда чего мы здесь куриные яйца катаем и не разбиваем их?

Короче говоря, вскоре после этого Андрею пришлось признать свое поражение и меня выпустили. В итоге, сейчас я стоял вместе с Леной на улице и вдыхал сладкий воздух свободы.

Мы прошли по улице немного вперед, подальше от милиции. Прямо, как в славные давние времена. Чуть было не взявшись за руки. Впрочем, до этого не дошло, но мне показалось, что Лена бы явно не возражала против этого.

Утро нового дня только наступило. Раннее солнце пробивалось сквозь пелену сиреневых облаков на востоке. Нет, даже не сиреневых, а фиолетовых.

Фиолетовый рассвет. Я надеялся, что это рассвет новой жизни. Жизни после поражения. Надо принять его, начать усиленно тренироваться и потребовать реванша. Я же помню, что Касдаманов что-то там говорил о том, что договорился с условием о возможности отыграться.

Лена что-то сказала, но я не расслышал, погруженный в свои раздумья. Девушка тяжело вздохнула и отвернулась.