— Я тебя прокляну, если не поможешь! — Силы совсем покидали раненого. — Кроме нее, у меня никого больше нет! Помоги, Атаман! Это ж ты меня убил… — Псих заплакал.

Атаман принял решение:

— Ладно. Не брошу твою девчонку.

— Спасибо. Спасибо тебе, — пожалуй, никому в жизни Михаил Федорович Федотов не был так благодарен, как человеку, пять минут назад засадившему ему под ребро отвертку.

«Чудны дела твои, Господи», — подумал Атаман. Они оба понимали, что давший обещание при таких обстоятельствах будет выполнять его по гроб жизни.

Псих в изнеможении прикрыл глаза. В своем нынешнем положении он получил от жизни по максимуму.

— Один вопрос, — приблизился к его лицу Атаман. — Кто тебя держал за глотку?

— Не надо, — прошептал раненый.

— Скажи. Он свое получит.

— Нет. Ты его не знаешь. Он убьет тебя, и Лариса будет одна, — говорить ему становилось все труднее.

— Не убьет. Подскажи, где его искать.

— Нет. Прошу тебя, не надо. Ты обещал мне…

— Скажи, кто это? — не отставал Атаман. — Он же за нами охотится!

Но Псих уже не внимал никаким доводам. То ли потерял сознание, то ли умер.

Атаман достал из карманов Психа все бумаги. Деньги — оставил. Потом, помогая себе единственной рукой, встал. В скудном свете, насколько мог, осмотрел себя. На одежде крови не обнаружил.

Потом протер дверную ручку, обтер пустые, упавшие на тряпки и не разбившиеся бутылки. Затем, с особой тщательностью — рукоятку отвертки, которую так и не вынул из тела жертвы, и те места, где мог оставить «пальцы». Еще раз осмотрел «поле боя», перекрестился и вышел из дворницкой. Там прислушался: в подъезде никого не было. Он закрыл замок и тяжело поднялся к выходу, так никем и не замеченный.

С Леной Атаман встретился у подъезда их дома. Та с неудовольствием посмотрела на навязанного ей квартиранта и, ничего не сказав, прошла в подъезд. Атаман — за ней. Его ничуть не огорчало поведение спасенной им женщины. Гораздо больше его огорчило бы, если б докторша узнала о случившемся.

И еще одно не давало покоя. Девочка. Не было забот… Он и своих-то, может быть, разбросанных по стране детей не воспитывал. А тут — дочь убитого им человека.

Однако он был обязан выполнить предсмертную просьбу Психа. Ведь, может, тот, кто там, наверху, специально это делает? Может, таким образом, Атаман исполняет главное свое предназначение в этой жизни?

Он вздохнул. Такие моральные напряжения напрягали его больше, чем происшедшая смертельная дуэль.

Когда Ефим с Ивлиевым выехали за пределы кольцевой дороги, уже стемнело.

— Ты не против, если я немного вздремну? — поинтересовался Василий Федорович.

Ефим только плечами повел: против, не против — старик все равно ляжет спать. Он называет это «процессом подзарядки». И подзаряжается в любых удобных случаях. Даже сидя.

В молодости, говорит, и стоя мог. Правда, надо отдать ему должное: когда жизнь заставляет, Василий Федорович резко мобилизуется и способен довольно долго жить на накопленных запасах. Так что, пусть спит.

Мотор, несмотря на всю его мощь, поет ровно и негромко. Янтарные циферблаты приборов светят легким и теплым, но не убаюкивающим светом.

Настроение Ефима начало подниматься. Он вообще любил дорогу, особенно дальнюю. Если б не убийцы за спиной, да не Сашка в тюрьме — ехал бы и радовался. Одно утешает: не исключено, что этот рывок — последний. Найти бы и выдернуть эту занозу! Нельзя же весь остаток жизни трястись в страхе.

Километров сто от столицы дорога была с отличной разметкой. В ночной езде — это главное. Хорошая разметка даже важнее освещения. Встал себе на курс, отметил краем глаза белую, подсвеченную фарами, границу — и шуруешь. Без разметки же — плохо, опасно.

Недавно под Казанью Ефим ехал по широченной неразмеченной дороге. И на полном скаку, километров под сто пятьдесят, влетел на ничем не огороженную разделительную полосу. Ее, видно, только начали делать. Хорошо хоть она еще была без бордюра, лишь земля насыпана.

Бедная «Ауди» прыгала по ней, как коза, во время каждого приземления оглушительно стуча брюхом о поверхность планеты.

Погасив скорость, Ефим остановился и тщательно, насколько позволяла ночь и его живот, осмотрел днище машины. Никаких видимых повреждений не было. Он тогда даже подумал написать немцам благодарственное письмо, да забыл за делами.

В общем, хорошая машина «Ауди». Но ночью лучше ездить по размеченной трассе.

Машина шла ходко. Дважды их останавливали ДПС с радарами. Ефим ненавидел эту тактику. Спрячутся за кустами и собирают деньги. Он был уверен, что безопасность движения это не увеличивает. Лучше бы «пробки» растаскивали, да наказывали автошпану, которая норовила на переездах, объехав всех, выскочить первыми.

С милиционерами разбирался Ивлиев. Он, кряхтя, вылезал из машины и быстро возвращался. Видимо, обладал какими-то аргументами. И сразу вновь засыпал.

Очень быстро миновали Серпухов, незаметно добежали до Тулы. Днем здесь во множестве стояли палаточки, торгующие знаменитыми тульскими пряниками. Ночью лишь светили огнями недавно отстроенные придорожные ресторанчики.

Стрелка бензиномера подползала к нулю. Надо бы заправиться. Сегодня это было несложно. Чуть не через километр стояли заправки, а еще больше — строились.

Впереди показалась АЗС, и Береславский сбавил скорость. Ночью на пустынном шоссе современная, сверкающая металлом, ярко освещенная заправка казалась космической станцией пришельцев, опустившихся на темную земную равнину. Мертвенный свет был ярок, но не весел.

Ефим подкатил к суперколонке, из которой торчало сразу четыре шланга: с топливом на любой вкус. Не успел он открыть дверь, как лицом к лицу столкнулся… с веселой черной физиономией в светло-коричневой шляпе с короткими полями.

— Надо заправить? — осклабился негр. Белые зубы сверкнули в российской ночи, подсвеченной огнями заправки.

— Надо, — ошарашенно подтвердил Ефим.

— Сколько?

— Сколько войдет.

— Без проблем. У нас отсекатель, — снова осклабился негр и свистнул. Из-за колонки высочил еще один чернокожий парень. «У них здесь гнездо», — понял Береславский.

Ребята все делали бегом. Один побежал к окошку, второй орудовал шлангом. Через пару минут бак был полон. Ефиму принесли сдачу. Всю. До копейки. Ефим отделил 10 рублей и отдал первому негру.

— Спасибо, — поблагодарил негр.

— Вам спасибо, — ответил Береславский. Он отъехал от заправки, еще улыбаясь. Хижина дяди Тома! Чего только не встретишь в ночной российской глубинке!

Ближе к Курску Ефиму надоело ехать. Он начал посматривать на спидометр, полагая, что километры на счетчике сменяются слишком медленно. И мысли потянулись монотонные, как километры.

За Береславским внимательно наблюдал Ивлиев. Сочтя, что ему нужно вмешаться, старик задушевно задал вопрос:

— Ефим, а вот ответь мне, пожалуйста, если сможешь.

— Спрашивай — отвечу, — проворчал Береславский, довольный тем, что старый наконец проснулся.

— Что ты думаешь о всемирном еврейском заговоре?

— Твоя девичья фамилия — не Макашов, случайно? — лениво поинтересовался Ефим.

— Нет. Ну, серьезно. Почему в России большинство олигархов — евреи?

— Откуда я знаю? — ответил Ефим. Подумав, добавил: — Видно, когда нацию прессуют, она становится крепче.

— Это как?

— Ну ты ж историю учил? Николай запретил высовывать нос евреям из местечек и жить в городах. Исключения: купцам первой гильдии и дипломированным специалистам. А в вуз принимали еврея только с золотой медалью. Вот и представь: живет пацан в нищете и безысходности, да еще в постоянной опасности погрома. Единственный выход — золотая медаль. Будет он хорошо учиться или нет?

— Будет. Но только многие, выучившись, шли митинговать.

— Революция — это второй выход. Тебя давят — ты сопротивляешься! Вон Сашку придавили — как он взбунтовался? Постоянное давление вызывает постоянное противодействие. Знаешь, что меня удивило в Израиле?