Гретта закусила губу, а вот когда из глаз покатились теплые капли, она даже не пыталась их сдерживать. Плакала, кулачком вытирая мокрое лицо и почти бесшумно всхлипывая, чтобы не раздражать лишний раз отца.

Пусть он увидит, как глубоко ее расстроил! Тогда он поймет, что перестарался с суровостью и раскается в своих словах! Он такой. Вспыльчивый, но отходчивый.

Однако за следующие пол часа сир Фрёд не сказал ни слова. Казалось, он даже думать о дочери забыл. У Гретты тем временем иссякли слезы.

Она сидела, пальчиком выводя узоры на шелковой, каретной обивке. Инстинкт подсказывал ей, что на этот раз строгого родителя переубедить не получится, плачь — не плачь. Неужели и правда придется уехать от единственной родной души?

Внезапно карета остановилась.

В наступившей тишине всхрапнули лошади. Беспокойно заржал жеребец.

Случись на дороге упавшее дерево или какая-нибудь поломка, кучер непременно спешился бы и первым делом бросился докладывать хозяину причину остановки. Слуги, сопровождавшие экипаж позади, тоже засуетились бы… А тут безмолвие. Непонятное и от того невыразимо гнетущее. Ужас какой-то. Катастрофа, а не поездка!

Девушка вопросительно взглянула на отца. Тот, нахмурившись, медленно вытаскивал меч из ножен, стараясь не лязгать металлом. Прислушался к чему-то, подумал немного и достал еще боевой кинжал из сапога.

Девушка сжалась в комок от дурного предчувствия. Свой дражайший кинжал отец доставал только по делу. Либо для тренировки с сиром Андриани, либо…

Снаружи раздалось покашливание, и низкий, хриплый голос произнес:

— Господа, ваши слуги живы, но обезврежены. Как я понял, вам требуется персональное приглашение, чтобы вы, наконец, вышли. Что же. Выходите!

— Оставь нас в покое, негодяй, — рявкнул внезапно отец в сторону голоса. — Убирайся отсюда, поджав свой обрубленный хвост, пока не напоролся на мой меч!

Гретта удивленно взирала на отца. Его лицо исказилось от гнева, а глаза горели каким-то злым, упрямым огнем. Похоже, он намеренно лез на рожон, словно решил сорвать на подвернувшихся бандитах свое накопленное за долгое время раздражение.

— Па-ап, — тоненько пискнула девушка, накрывая своей ладошкой дрожащую от напряжения отцовскую кисть. — Давай не надо?

Сир Фрёд пристально смотрел на дочь, и его взгляд напугал её своим непонятным выражением. То ли досада, то ли ужас, то ли гнев. Наверно, он сейчас мечтал, чтобы девушки здесь не было. Но она здесь. Обуза и драгоценный груз — все сразу. И это необходимо учитывать, вести себя осторожнее. Предусмотрительнее.

Наконец, спустя вечность он громко выдохнул, убрал оба оружия в исходные позиции, и открыл дверцу кареты.

В тот же миг образовавшийся проем заполнил крупный мужчина, непринужденно играющий тесаком. В который раз за день Гретте показалось, что ей снится кошмар. Сердце забилось вскачь и дышать сразу стало нечем, будто весь воздух в карете исчез.

Багровые шрамы на все лицо, черная повязка на глазу, эти рыжие, взлохмаченные волосы… Бесы, это же Эйрик! Тот самый, что ночами ей снился, и наяву постоянно мерещился.

Вот, домерещился до реальности!

В единственном глазу мужчины мелькнуло узнавание и он вонзил в Гретту нехороший взгляд. Из перекошенного рта вырвалось:

— Ты! Ты та девчонка из кабака!

— Выбирай выражения! — возмутился сир Фрёд с потемневшим от ярости лицом. — Ты разговариваешь с моей дочерью, знатной сирой благородных кровей и достойного воспитания. Не смей…

— Молчать! — гаркнул в его сторону Эйрик так свирепо, что сир Фрёд опешил и… замолчал.

Разбойник снова повернулся к Гретте и смерил сердитым взглядом, от которого ее затошнило. Зарычал хрипло, гортанно, как зверь:

— Я тебя искал, дорогуша! Ты даже не представляешь, как долго и тщательно я тебя искал! Какова… Сначала завела меня своими прелестями — аж штаны чуть не лопнули! А потом вместо развлекухи долбанула по башке до отключки. Ты заплатишь, милочка. Тебя мне сама судьба послала в руки! Выкатывайся наружу. Ты едешь со мной.

Гретта в ужасе переводила взгляд с этого животного в человеческом обличье на отца. Что ей теперь делать?! Так глупо попасться в лапы бандита, о котором она так же глупо грезила днями и ночами! Идиотка! Где была ее голова?! Почему она в тот вечер не послушалась Ханну?!

— Отстань от моей дочери, жалкий ты пьяница! — зашипел Фрёд. — Ты обознался. Не путай мою благородную дочь со своими кабацкими шлюхами! Забирай, что ты там хотел, драгоценности, кошельки, и убирайся!

— Хоть у меня и один глаз, но видит он преотлично, — резко парировал мужчина. — И башка варит выше всяких похвал, и на память не жалуюсь. Так что, почтенный сир, вынужден тебя огорчить. Твоя благородная дочь по ночам шляется с подружками по кабакам в поисках развлечений, кои я ей теперь железно гарантирую!

— Гретта, скажи ему… — начал, было, Фрёд, но, прежде, чем он завершил начатую фразу, у разбойника закончилось терпение.

Он, верно, желая ускорить события, крепко вцепился в запястье потенциальной пленницы и рванул на себя. Девушка закричала, — от парализующего ужаса вышло негромко, — и, неловко, наотмашь заехала кулачком по щетинистому подбородку.

Дальнейшее размазалось в голове Гретты в сплошную кашу.

Отец, кажется, метнулся к нападавшему с кинжалом и даже вроде бы в него попал, раз тот грязно, громко выругался. Однако в следующую секунду огромный тесак рассек пространство кареты. Чья-то теплая кровь обожгла ей руку.

Гретта успела понадеяться, что эти густые брызги — кровь бандита. Но тот по-прежнему с силой тащил ее наружу, как будто мощи у него хоть отбавляй, а отца больше не было слышно… Только чей-то хрип за спиной и какое-то страшное бульканье.

Прежде, чем Гретту, извивающуюся, орущую, вытащили наружу, ее взгляд выцепил в карете окровавленную рубашку отца и голубые глаза, равнодушно смотревшие сквозь нее…

Перед глазами все поехало, крутанулось, и она мигом провалилась в пустоту.

Уже у ворот кажется, что многое здесь поменялось. На металлических загогулинах, на вид обмельчавших, замечаю первую ржавчину. Открываясь, ворота жалобно скрипят.

Ранее поражавший воображение сад, испещренный затейливо подстриженными кустами, сейчас слегка запущен. Даже цветы на некогда ухоженных клумбах подвяли, уныло склонив головки.

Интересно, занимался ли Фрёд делами поместья с тех пор, как передал бразды правления Гьёрну? Если нет, это многое объясняет. Гьёрна, наверняка, отстранили, а замок без управляющего — что тело без головы. Сразу начинается процесс гниения.

Голос у поместья тоже теперь другой. Кроме собственных тихих шагов да редкого пения птиц, ничего не слышно, хотя в это время суток жизнь в замке бурлила громче всего.

Впрочем, тишина — это, скорее, хороший знак, чем плохой. Тешу себя надеждой, что слуги устроили себе выходной в отсутствие отчима. Такое уже бывало. Может, и правда мы с этим монстром не пересечемся?

Приближаясь к строению, рассматриваю темные окна. Особенно пристально вглядываюсь в мамину спальню. Хочется увидеть ее за стеклом, но мои чаяния не оправдываться. Жаль.

Недолго мешкаю на развилке дороги. Надо бы сначала к Ингвер, наверно… У нас ведь с ней ритуал. Прежде, чем встречаться с домочадцами после поездки, всегда захожу к троллихе на кухню, чтобы разведать обстановку и немного прийти в себя за чашкой чая. Нарушать заведенный порядок кажется неправильным даже сейчас, как если бы я отказалась от счастливого талисмана.

Обогнув флигеля, достигаю кухонной двери, так никого и не встретив. На кухне тоже безлюдно, будто замок сегодня вымер.

Эта неестественная пустота начинает не на шутку нервировать. А вдруг и правда умер кто-то? Вдруг сейчас около склепа проводят церемонию прощания? Вдруг… нет, мама не могла умереть! Я бы такое почувствовала.

Теперь мне ничего другого не остается, кроме как направиться прямиком в ее спальню. Еще раз нащупав в кармане конверт с противоядием, — тут он, никуда не делся! — бегом поднимаюсь по черной лестнице на второй этаж.