Бывает такая долгая и теплая рябиновая осень, что дрозды-рябинники, по своему птичьему легкомыслию, забывают про отлет.

Бывает, в марте засыплет снегом черную землю, и грачам на время приходится откочевать на юг.

Бывает, в апреле вернутся морозы, и капли сока, которые, как слезы, роняла раненая береза, замерзнут. Повиснут на дереве сладкие сосульки, березовые леденцы.

Однако Аук не изменит своего расписания, потому что писал его не на один год.

Он писал его на века.

Как давно это было, я тебе сказать не могу. Известно одно, что в тех местах, о которых будет рассказ, люди тогда не ели моченой брусники. И черничных киселей не варили. Потому что ни брусники, ни черники да и других ягод они еще не знали.

В те далекие-далекие времена в глухой лесной деревушке родилась девочка такая маленькая, что ее называли Невеличкой.

Мать умерла рано, Невеличка ее не помнила. Отца она почти не видела, он уходил на заработки. Что самое дорогое было у девочки? Бабушка и лес.

Лес пел малышке колыбельные песни. За ветки кустов она хваталась, как за родные руки, когда училась ходить. Лес начинался сразу за огородом. И дальше, куда ни глянь, все зеленое — кусты да деревья. И девочке казалось, что зеленому лесу, как и синему небу, нет конца.

Бабушка рассказывала девочке, что за могучими стволами, за густыми кустами живет в чаще Лесной дед — Аук. Все деревья ему внуки и внучки: и березка внучка, и елочка внучка, и дуб ему внук, и клен ему внук.

Звери, птицы, козявки — весь Лесной Народ обращается к Ауку за помощью. Медведю он вытащит занозу из лапы, ежу наточит иголки, бабочке заштопает крыло. Аук все может: захочет, обернется зверем, птицей, деревом, захочет — человеком.

Аук бывает грозным и страшным. Но тому, кто любит и бережет лес, бояться нечего: Лесной дед ему друг.

— Почему ты зовешь его дедушкой? — спрашивала бабушку Невеличка. — Разве он нам родной?

— А как же не родной! — отвечала бабушка. — Лес нас кормит, одевает, обувает. Без леса нам не прожить.

И правда: и грибы, и ягоды, и пчелиный мед, и лучина, которая освещала избу, и хворост, пылавший в печи, и лапотки на ногах Невелички, и ложка, которой она ела, и скамейка, на которой она сидела, и стол, и пол, и крыша, каждое бревнышко избы, в которой они с бабушкой жили, — все было из леса, а значит, от Аука.

Невеличке очень хотелось с ним повстречаться. Только он не показывался ей на глаза. А вот слышать его она слышала.

Теплым весенним вечером бабушка с внучкой любили посидеть на крылечке. Уже скрылась за деревьями горбушка солнца, золотистая, как хлеб, только что вынутый из печи. Закрылись на ночь цветы, замолчали зарянки, а лес все шумел и шумел.

— Бабушка! Почему Аук никак не угомонится? Уж скоро ночь, а он все разговаривает и разговаривает с внуками.

— Видно, есть о чем поговорить. Да и стар он. А на старости лет плохо спится. Тебе с ним не равняться. Иди-ка спать!

Девочка слышала голос Аука и в летние грозы. Стоя у раскрытого окна, она смотрела, как листья деревьев выворачивались ветром наизнанку, трава припадала к земле, а кусты колотила дрожь. Да и самой Невеличке было страшно, когда черное, мохнатое небо прорезала огненная изломанная черта.

— Бабушка! Кто это в небе с огнем балуется? — спрашивала девочка.

— Это Лесной дед баньку затапливает. Что дереву, что кусту, что самой малой травинке — всем хочется помыться. Только они не любят, чтобы кто-нибудь подсматривал, как они моются. Закрой, внучка, окно!

Голос Аука девочка слышала и зимой. Когда они с бабушкой собирали хворост, в лесу сердито потрескивало.

— Это он кряхтит, на стужу жалуется, — говорила бабушка. — Должно быть, на зиму обернулся деревом. Но в лютый мороз и у дуба кора трещит. Да и я, признаться, озябла. Дома отстряпаюсь, и полезем греться на печь.

Когда Невеличка подросла, то стала ходить в лес и одна. Как-то, собирая грибы, она услышала тихое шипение. Из травы медленно поднялась плоская змеиная голова.

Но девочка не испугалась. Она вспомнила слова бабушки: ни одно лесное животное первым не нападет на человека. Не тронь меня, и я не трону тебя!

— Прости, что нечаянно тебя потревожила, — сказала змее Невеличка. — Не злись, не шипи, я ухожу.

И змея, посмотрев вслед девочке своими немигающими глазами, снова уснула, свернувшись в холодный клубок.

Лесной Народ навещал Невеличку и на дому. Летом ежи топтались на огороде, где в борозде для них была поставлена мисочка с молоком. Зимой на огород погрызть капустную кочерыжку прибегал заяц, синицы просили корма, заглядывая в окно.

Вот так и жили бабушка с внучкой, пока отец Невелички не женился второй раз, взял в дом вдову с дочкой. И все переменилось. Ежей прогнали, синиц отвадили, бабушку выжили.

Новая хозяйка сказала, что нет в ее доме места колдунье. Так она обозвала бабушку за то, что бабушка лечила деревенских лесными травами. И бабушка уехала в другую деревню к младшей дочери.

Сперва Невеличка обрадовалась мачехиной дочке. Они были одногодки, родились в тот месяц, когда осень с летом встречаются, даже в один и тот же день. Но девочки не подружились.

Мачехина дочка всюду любила совать свой нос, подсматривать, подслушивать, а потом высмеивать.

— А у соседей бабка с дедом подрались! Хи-хи! А наша курносая в лесу с пнями разговаривает! Хи-хи!

— Не с пнями, а с Ауком! — оправдывалась Невеличка.

— Аук? Кто он такой? Ты его когда-нибудь видела?

Невеличка убегала в лес и подолгу аукала:

— Аук, отзовись! Дедушка Аук, покажись!

Может, Аук и отвечал ей шорохом травы, шелестом ветвей, птичьим свистом, но по-прежнему был невидим.

Невеличка видела Аука только во сне: будто он невысокий, но кряжистый. Ходит в лаптях, на которых растут опята. Борода у него голубовато-серая, цвета лишайников, а глаза молодые, шустрые и любопытные, как у щенка.

Но вот в лесу запахло осенью. Появились грузди, которых раньше августа не найдешь.

Вечером накануне рождения дочки мачеха поставила тесто на пироги. И Невеличка обрадовалась:

— Вот хорошо, вот спасибо! Завтра я тоже гостей позову!

— Какая прыткая! — прищурилась мачеха. — Нам и на своих гостей пирогов не хватит. И кто к тебе придет, кому ты нужна?

— Пусть она позовет своего Аука, которого на свете нет! — съехидничала мачехина дочка.

— Думаешь, не позову?

И за Невеличкой захлопнулась дверь.

Девочка бежала, бежала по лесу, пока не упала, споткнувшись о корень, который в сумерках не могла различить. Так поздно Невеличка никогда не бывала в лесу и впервые в жизни заблудилась.

— Аук! — позвала она шепотом. — Где ты? Ау!

В кустах орешника зашуршало, и к ногам девочки подкатился темный клубок.

— Ты кто? — осторожно потрогала его Невеличка.

Колючий… Да это еж! Уж не тот ли самый, который приходил к ней в огород пить молоко?

Живой колючий клубок покатился по лесу. Невеличка пошла за ним. Темнота все сгущалась, и девочке было трудно следить за своим проводником.

Но тут прилетела сова, чьи глаза светились, словно два желтых фонарика. Может, та самая, с подбитым крылом, которая жила у них дома, пока не поправилась.

Фонарики-глаза звали девочку за собой.