Черкашин щелчком пальцев ловко отправил окурок в ночь. Ветер осуждающе загудел из темноты.

– Короче, снилось мне, что псина с бензопилой, а котяра с тесаком, преследуют меня в безлюдном городе. А я острых предметов боюсь до истерики. В общем, загнали они меня в  какой-то дом без окон и дверей, зажали в угол. Бежать некуда. Звать на помощь некого. И давай передо мной пилой да тесаком размахивать. А пила ревет, тесак сверкает. А они зловеще хохочут. И тут я очнулся – взмок весь, так что ручьи текли, одышка... Надо мной – народ: кто со стаканчиком воды, кто с пластинкой валидола... Оказывается, визжал я во сне, трясло всего. – Нео замолчал.

– И? – отозвался уже Топольский.

– Ничего, нормально. Без очереди пустили.

– И к чему это? – спросил Миххик.

Нео хмыкнул, указал на мирно дремлющих существ напротив.

– Да так, вспомнилось...

Вдруг, словно по команде, хранители открыли глаза. Тот, который сидел ближе остальных, медленно обвел взглядом мужчин. Ярко-голубые глаза смотрели словно насквозь.

– Убивающий из пустоты грядет, – произнес тот же хранитель мягким, тихим голосом. Он взглянул Миххику в лицо.

– И горе тем, кто его найдет, – отозвалось второе существо, справа, устремив взгляд на Топольского.

– Но есть цена и всему предел, – заговорил хранитель слева, прошивая взором Нео.

– Настал час конца всех смутных дел, – сказало четвертое существо, заглянув в глаза Жендальфу.

Один за другим, в обратном порядке, хранители смыкали веки. Ветер, казалось, обезумел. Словно великан огромной ладонью, он один за другим гасил костры. Ночь осмелела, подступила ближе из пустыни. В почти непроглядном мраке едва угадывались очертания все также неподвижно сидящих хранителей. Последний костер погас, и настала кромешная темень. Даже Миххик, способный видеть в потемках, был слеп.

Ветер стих. Звуки пустыни утонули в бархатистой мгле, смолкли. Можно было услышать лишь частое, нервное дыхание четверых друзей. Мягкая, прохладная тьма заполнила все. Она гладила шелковистыми пальцами лицо Миххика. Целовала холодными губами Топольского. Кошкой ластилась под ладонью Жеки. Обнимала нежными руками Нео за шею.

Все смолкло, замерло на бесконечно долгий миг. А затем ночь вспыхнула. Чистым, ярким, обжигающим светом.

Овцы в волчьей шкуре

Вокруг шумел лес. Прохладный воздух был надушен смолистым ароматом хвои и сладостью диких цветов. Тут и там заливисто щебетали птицы, где-то поскрипывало сухое дерево на ветру, стучал дятел.

Миххик осмотрелся, все здесь. Только выглядели немного странно. Жека был одет в длинную серую робу ниже колен, схваченную простым суконным пояском, на ногах – стоптанные, грубо сшитые остроносые башмаки. В руке он держал длинную, гладкую палку, закрученную кольцом на конце. Да и сам он изменился: темные волосы, чуть тронутые сединой, удлинились, спадая на плечи. Лицо обрамляла давно не стриженая бородка с проседью.

Нео больше походил на какого-то разбойника. Клепаная, потертая кожаная жилетка поверх рубахи. Засаленные замшевые штаны, были заправлены в сафьяновые сапоги, в которые прочно въелась дорожная грязь. Лицо у Максима почти не изменилось. Только взгляд был какой-то вороватый, выискивающий.

Топольский был облачен в черное. Старый, легкий камзол с подвернутыми рукавами, застегнутый на медные с зеленцой пуговицы. Черные брюки, заправлены в кожаные сапоги с пряжкой. Скулы и подбородок Олега обострились, кожа побледнела, темные глаза смотрели хищно.

Сам же Миххик обнаружил на себе легкую, кое-где подбитую ржавчиной кольчугу поверх кожаной курточки; грубые, плотные брюки из парусины и башмаки с высоким бортом на шнурках из сыромятной кожи. Талию перехваливал массивный, клепанный ремень, на котором висели ножны с мечом. Кроме того, следователь обзавелся густой, выдающейся бородой. Он обнажил клинок. Меч был с зазубринами, ржавый, но вполне годился для защиты.

У каждого через плечо  висела дорожная сумка из мешковины.

Нео вытащил у себя из-за пояса простенький кинжал.

– Фига се, – с восторгом сказал он, рассматривая оружие. Встал в боевую стойку, рассек воздух.

– Квест начался, – сказал Топольский, осматривая окрестности. Они стояли посреди проплешины в лесу. Чуть дальше виднелась широкая тропа, терявшаяся за стеной деревьев. – Нужно отыскать ночлег, – заметил он. Миххик кивнул.

– Как мы узнаем, что нужно делать? – спросил Жека.

– Постепенно, – отозвался Олег, щурясь от солнца. – Кого-то встретим, что-то узнаем, что-то случится...

– Эти типа как в игре, – обрадовался Нео. – Собирается толпа и идет мочить монстров!

– Вроде того, – сказал Топольский. Он заглянул в свою сумку, поджал губы, будто увидел нечто неприятное.

– Монстров? – опасливо уточнил Жека.

– Судя по всему это фэнтезийный мир, – вздохнул Олег, забрасывая котомнку за спину. – Если так – чудища тут вполне нормальное явление. И на ночь в лесу лучше не оставаться.

– Пошли, – Савельев вогнал меч в ножны и кивнул на тропу. – Дорожка явно хоженая, куда-то да выведет.

– По ходу квеста, – говорил Олег, – в каждом из нас в разной степени пробудится персонаж. Своего рода, адаптированная версия под здешний мир. Можно и так догадаться, кто есть кто... но, бывает, умения и навыки проявляются только в определенных обстоятельствах.

Нео отвел ветку ольхи, мешавшую пройти, спросил:

– Кто ж тогда я? Вот Миххик, видимо, какой-то воин. Жека – на колдуна смахивает. А мы с тобой, Олежик, кем будем?

Топольский обогнул комель разлогого дуба, пожал плечами.

– Увидишь, – сказал он странным тоном. – Но рожа у тебя подозрительная, – заметил Олег.

– Нормальная у меня рожа... – обиделся Нео, пнув носком сапога краснючий мухомор. – И, вообще-то, у меня лицо.

По обе стороны тропы стоял лес. Над головой, выхваченная верхушками деревьев, голубела полоска чистого, ясного неба с редкими белыми облачками. Вскоре тропинка вильнула влево, раздалась вширь и примкнула к ухабистому тракту. Дорога немного заросла травой, но было видно, что по ней ездили, хоть и не часто.

Солнце спряталось за макушки деревьев, день клонился к закату. За очередным поворотом тракта путники обнаружили на обочине широкую поляну, а на ее краю – к лесу жалась косая изба. Бревна дома, темные от старости, кое-где позеленил мох. Единственное маленькое слюдяное окошко с распахнутыми ставнями мутно блестело в отсветах солнца. Гребень крыши, укрытой жухлым камышом, венчала закопченная труба дымохода, из которой вился дымок.