Очень медленно он повернул голову и бросил взгляд над плечом. Глаза почернели, из-под пальцев заструился темный дымок.

— Ты колдовать, что ли, в моем доме надумал? — вкрадчиво уточнила я.

Он тяжело перевел дыхание, действительно погасил заклятие, а потом одним махом, заставив меня отпрянуть к стене, за ноги вырвал Дюка из плена садовых инструментов. Грохот стоял такой, словно чулан разломали на дощечки. Впрочем, он теперь и лежал в руинах.

— Теперь я знаю, почему у него не хватает зубов, — пробормотала я себе под нос, но на самом деле достаточно громко, чтобы этот изверг услышал. — Ты же не потащишь его за ноги?

— Ему наплевать.

— Никакого понятия о гуманности, — покачала я головой. — А еще он будет цепляться за заросли… Но действуй, как хочешь. Главное, уже вытащи своего питомца на улицу, а то у меня герань от его ароматов завянет.

— Да что б тебя… — проскрипел он, выпуская ноги Дюка. В смысле, как и при знакомстве с табуретопсом, сосед очень хотел произнести эту фразу, но почему-то получилось красочным матом. — Ты.

— Что? — немедленно приготовилась скандалить я.

Скажу больше, мне даже хотелось поругаться. От души поорать на нахального мужика — еще один отличный способ расслабиться. Даже лучше, чем понаблюдать, как этот самый мужик копается в огороде.

— Ты слишком болтливая.

Что именно ведьмак хотел сказать на самом деле, осталось загадкой. Вообще, он так умело использовал бранные ругательства, собирая из них восхитительные конструкции, что невольно возникало подозрение: не учат ли их простонародному наречию в темных академиях? Очевидно же, что у моего соседа твердые знания и богатый словарный запас на любой случай жизни. Даже на тот случай, когда по хребтине прилетает стеклянным фонарем во время спасения умертвия из кладовки светлой чародейки.

— Ну извините, — развела я руками. — Пока никто не жаловался.

— В общем, поговорить тебе просто не с кем, — буркнул он и дернул подбородком, указывая на Дюка: — Печать с него сними.

— Не получится, — покачала я головой. — Сама растает.

— Когда?

— Да скоро. Через пару-тройку дней. — Я задумалась, пытаясь вспомнить, какой силы заклятие наложила. Выходило, что достаточной. — Хотя скорее всего через пару седмиц.

— Две седмицы? — Он поменялся в лице.

А мне-то казалось, что еще темнее этот темнейший сделаться просто не способен.

— Что ты возмущаешься, как будто его с концами упокоили? — охнула я. — У тебя две седмицы, чтобы спокойно заняться ремонтом и не думать о питомце. Только запри его где-нибудь, а то он очнется оголодавший и будет готов сожрать даже моего Йосика. Я тебе, как специалист по…

Острый взгляд ведьмака, как бы тонко намекнул, что девушка неосмотрительно сболтнула лишнее. Пришлось выворачиваться:

— Просто из опыта. Помочь перевалить его на спину?

— Сам справлюсь, — буркнул он, действительно кое-как закидывая Дюка на закорки.

Неповоротливым караваном они двинулись к выходу. Ноги умертвия волочились по полу.

— С дороги, — рявкнул сосед на Йосика, неосторожно застывшего в проходе.

Несчастная табуретка с грохотом подпрыгнула отпрыгнула в сторону и убралась под кухонный стол. Ведьмак потащился к задней двери, чтобы добраться до дома через огород.

— Спокойной ночи, — пропела я ему в спину и с улыбкой щелчком пальцев захлопнула дверь. Правда, через секунду открыла обратно: Дюковский дух истреблялся только беспрерывным проветриванием.

На следующее утро я вскочила ни свет ни заря, но не от жажды деятельности, а от холода: под тонким летним одеялом продрогла до костей. Предчувствие меня не подвело: погода портилась.

Круэл давно ждал от лета послабления и прохлады. Бургомистр и вовсе был готов заплатить деньги за стихийную магию, крайне губительную для природы и погодного равновесия. Представляю, как он обрадуется, что удалось сэкономить городской казне внушительную сумму, а себе — нервы. Всегда найдутся недовольные, штурмующие мэрию. Ведь одним побрызжет дождичком, а другим превратит засеянное поле в непроходное болото.

Кутаясь в теплую шаль, я быстро спустилась на проветренный и даже успевший выстудиться первый этаж. Хотела поскорее прикрыть оставленную на ночь дверь, но замерла на пороге, залюбовавшись огородом.

На рассвете он выглядел не просто прекрасно, а по истине божественно. Грядки зеленели, ухоженные кусты шелестели листвой. Дремлющие одуванчики только и ждали, когда придет время раскрыть тугие бутоны навстречу готовому выкатиться из-за горизонта солнцу.

Превосходный вид не портил даже соседский дом. Потемневшие ставни, грязные окна, стены, местами прикрытые покрывалом изумрудного плюща, а местами незамысловато облезлые. Веревка с постиранным мужским исподним, натянутая между деревьев… И никакой шипастой стены посреди участка.

Отсутствие этого колючего препятствия доставляло такое эстетическое наслаждение, что даже развешанные мужские портки не противоречили моему чувству прекрасного.

— Чудесное утро, — вздохнула я полной грудью и тут же поежилась от порыва сквозняка. — Холодное только.

Хорошим оно, правда, оставалось недолго, часов до восьми. Только я собралась вкусно позавтракать хлебом с ветчиной, даже успела поднести сандвич к открытому рту, как на мясной ломоть упали хлопья серого пепла.

— Да что же тебе не спится-то? — проворчала я, с раздражением откладывая еду на тарелку.

В воздухе, постепенно приобретая форму листа, закружились сожженные лоскуты бумаги. Послание выткалось и посветлело. Появились строки, написанные крупным размашистым почерком пресветлого. Письмо упало на стол, прикрыв тарелку с ветчиной.

— В чем я на этот раз провинилась?

Отец всегда безошибочно угадывал, когда у меня случалось хорошее настроение, и обязательно его портил, но послание оказалось на удивление доброжелательным. Впрочем, пресветлый всегда лучился дружелюбием, когда подкладывал кому-нибудь свинью.

Оказалось, что в ковене начался традиционный отбор неофитов, и, по мнению отца, пришло время мне взять в ученики какое-нибудь юное дарование. "Превратить сорняк в благородное цветущее растение", — высокопарно писал он, по-видимому, решив, будто теперь дочь понимает исключительно садово-огородные аллегории.

— Петунья, открой шкаф, — не отрывая взгляда от послания, приказала я. — Мне нужен письменный набор.

Тетушка моментально выдвинула ящичек, где хранились перья и чернильница. Не тратя напрасно бумагу, я нацарапала ответ сразу под подписью пресветлого, нахально наехав восклицательным знаком на родовую печать: "Дорогой отец, облагораживайте сорняки на собственных клумбах. Без моего участия"

Между засветившимися пальцами затрепетал нежный лепесток магического пламени. Чахлым и безобидным он выглядел только со стороны — лист от него съежился и потемнел в мгновение ока. В воздухе закружилось лишь несколько невесомых, как тополиный пух, хлопьев черного пепла.

Я прихлебнула чай, ожидая отцовского ответа. Обычно возмущенное послание, полное родительской скорби, приходило моментально, полагаю, пресветлый его заранее готовил и предвкушал, как обрушится на меня со всей силой всего своего возмущения.

Время шло. Чай закончился. Новое письмо не торопилось появляться. Пресветлый Вацлав проглотил отказ. Или подавился им до удушья и сейчас боролся за жизнь (сильно вряд ли).

Возможно, бросился переписывать по сотому разу завещание и мстительно представлял, как вырвет лист с моим портретом из родовой книги? Задумал какую-то каверзу? В любом случае, его таинственное молчание изрядно нервировало, ведь оно могло означать что угодно.

— Умеешь же ты испортить хорошее утро, — поймав себя на том, что перебираю в уме, что именно отец задумал, буркнула я и отправилась в огород. Успокаиваться.

Прошлась по владениям: с видом полноправной хозяйки осмотрела половину ведьмака. Проверила каждый куст. Сосед не тронул ни одного растения, даже придраться не к чему. Пришлось с помощью нехитрого, но очень полезного заклятия заставить лейку поливать грядки с аптекарскими травами. Вода в ней никогда не иссякала и поступала прямиком из кристально чистого озерца в подземном гроте пресветлого.