— Он же глуп, как пень!
— С этим тоже ничего не сделаешь.
— Он всё провалит!
— Те, кто за ним стоят, не дадут ничего провалить, — заявил Лейдольф — и даже сам на какое-то время в это поверил, — А за ним, поверь, стоят очень серьёзные люди. Элита! Монах Сибби отдал весь свой ум ради спасения королевства — а себе оставил только страдание. Вот увидишь, ему не дадут навредить слишком сильно. Одного узурпатора нам достаточно.
Когда-то монах Сибби был человеком неглупым — раз был принят в столичных обителях и рискнул нырнуть в те бездны тайных знаний, которые и привели его к мятежу. Но теперь всё было по-другому. Исследования запретных областей магии превратили Сибби в существо, словно пришедшее из другого мира. Соратники обращались с ним бережно и боязно, — ведь наш мир был для существа чужд, и в любое мгновение мог раздавить его в порошок. Но с другой стороны, именно такое существо и могло помочь в их деле.
И вот он стоит перед ними. Сейчас мы узнаем, на что действительно он способен.
Но пока ничего не происходило. Даже не прозвучало ни единого слова.
Квендульф снова обернулся к другу, чтобы спросить его мнение. Но Лейдольф выглядел ничуть не менее удивлённым. Похоже, друг тоже не понимал, что здесь происходит.
И тут вступил в дело второй из магов. Он шагнул вперёд, развязал полыхнувший в свете фонарей алый пояс и одним движением руки сорвал с себя лёгкое облачение.
Третий, последний так и остался в тени, но никто не придавал этому никакого значения. Все смотрели во все глаза на зрелище, которое им открылась.
Это была Геста. И она стояла перед ними совершенно голой. На ней не было даже перчаток.
Он видел её до боли отчётливо, словно обнажённое тело девушки нарисовали углём. И сильные ноги с крепкими ягодицами, и великолепная, какая бывает у скульптур линия таза, и тугие груди, и прекрасное, бешеное лицо с глазами, полными экстаза.
А ещё юноша заметил, что её ноги — самые обыкновенные. Они свободно стояли на песке мостовой, ещё теплым после вечерней жары. Ему только показалось, что они не идут, а летят.
В наступившей тишине Квендульф расслышал, как выругался Ингилев — вполголоса, на языке своей матери.
Как ей удалось попасть туда так быстро?
Квендульф только усмехнулся этой наивной мысли. Это же магия. Магия и не должна быть понятной.
Геста раскинула руки и запела.
В её пении не было слов. Только ноты. Одна гласная, вторая, третья. Проснувшийся ветер перебирал её волосы, и грудь дрожала в такт звуку.
И с каждым новым звуком её тело всё больше окрашивалось алым сиянием огня. А позади неё, за решёткой кладбища, поднимался кольца жуткого, сиренево-розово-алого дыма. Уже на четвёртой гласной дым стоял сплошной стеной, похожей на занавес. И за этим занавесом кто-то шевелился, хрипел, скрипел,
Квендульф не понимал, что происходит. Да едва ли это понимал хот кто-то из тех, кто собрался сегодня у кладбища.
Ясно одно — это ритуал. И ещё ясно, что надо действовать.
Он не знал, что полагается делать. И поэтому поступил по-своему, как подсказало сердце. У него была догадка, всего одна. И он действовал сообразно.
Быстрее, чем кто-то успел хоть что-то понять, он начал проталкиваться вперёд. Зачарованные зрелищем, оцепеневшие в подобии транса, мятежники даже не пытались ему помешать.
Он выбежал на открытый участок, отпихнув двоих с фонарями. Успел заметить, что монах Сибби тоже стоит в оцепенении и только бормочет какие-то обрывки на том странном языке, что адепты Бога и Богини называют языком старых богов.
Одним прыжком он оказался возле поющей девушки. Его тень легла на обнажённая белое тело и затрепетала в неверном огне фонарей. Вбили её лицо казалось абсолютно прекрасным и абсолютно безумным — а пение рвало сердце, словно кинжал.
Но он нашёл в себе силы. Никто не смог бы сопротивляться ритуалу — но он эти силы откуда-то взял. Он не знал, как они называются. Только чувствовал — это было не помощь богов и не поддержка неведомых людей.
Силы просто нашлись в нём — как давно, семнадцать лет назад, мгновенье в мгновенье, в нём нашлись способности дышать, кричать и махать ручками.
Квендульф развернулся и поднял глаза к небу. Понял, что не ошибся в своей догадке. И впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему непобедимым.
Огненная птица, та самая, что запустил пастырь Регинмод. Только теперь она изменилась. Клюв распахивался чёрным провалом, крылья загибались, как когти и сама птица всё больше превращалась в оскаленную пылающую морду неведомой, бесконечно опасной твари.
В лицо дохнуло жаром, словно из хлебной печи. Квендульф усмехнулся, вскинул трофейный меч — и когда оскаленная пасть огненной твари была уже готова вцепиться ему в лицо, а волосы на макушке задымились, готовые тлеть — он прыгнул и разрубил её одним ударом трофейного меча.
10. Ладислав, барон Томирский
Ладислав и два его спутника уже спустились в нижний холл Красного Дворца. Они ожидали, что их куда-то проводят — ведь нехорошо родовитым послам бродить по ночному городу в разгар мятежа.
Однако в низком, но на удивление просторном холле, окружённом колоннами из всё того же красного кирпича, не было никого, кроме четырёх стражников, что сидели у обитых железом створок парадного выхода. Стражники были пухлые и неповоротливые, деревенского вида. В их лицах, телосложении и движениях чувствовалась кровь скотоводов-кассатов, наёмников, что приходят из сухих степей севера. На коне они красавцы, но пешком часто кажутся неповоротливыми и обрюзгшими.
Ладислав остановился. Его спутники тоже.
Надо было принимать какое-то решение. Но мысли в голову лезли сплошь бесполезные. Например, что этот король-крестьянин в далеком детстве, наверное, попал в телеге отца в ближний город и на всю жизнь поразился единственному в городе строению из красного кирпича. Наверное, это было какое-то важное здание — храм, ратуша или тюрьма. У них в деревне строили, должно быть, по-простому, из дерева или камня, а то и соломы с навозом.
Вот он и окружил себя роскошным красным кирпичом, как только выпала возможность. Глупо, конечно, жаловаться на чужие вкусы. Но лучше бы будущий король увидел в детстве мрамор или роскошные гобелены.
А пока он размышлял о гобеленах, в холле появился кое-кто ещё. Этот кое-кто появился из одной из тех боковых арок, которые ведут неведомо куда и словно сами собой заводятся в любом достаточно большом здании.
Это была девушка. И выглядела она впечатляюще.
Сложно сказать, сколько ей было лет. Может, одного с ним возраста. Может, девятнадцать. Может, все двадцать пять. Здоровенная, как главная башня фамильного замка и почти такая же суровая, красивая и неприступная. Длинные белые кудри падали на обнажённые плечи, а голубые глаза под светлыми, как иней, глазами пронзали тебя, словно два ледяных кинжала — сразу и насквозь.
А одета она была в длинное, ниспадающее до пола платье. Которое было бы бальным, если бы проводились настолько изысканные балы.
Весь его верх был солнечно-жёлтым, как брюшко синицы. Дальше шёл морковно-оранжевый кринолин. Верхняя юбка полыхала алым оттенком ночного пожара, а нижняя — кинжальной яркостью свежей крови. Казалось, девушка одета в пламя — и гордо смотрела из него глазами, полными льда.
А ещё девушка была одного с ним роста, может даже чуть выше.
И вот эта огненная великанша промаршировала через холл, стукая ботинками с низкой подошвой, какие носит обеспеченное простонародье, остановилась напротив Ладислова и посмотрела на него с таким вызовом, что будь она мужчиной, дело могло закончиться и дуэлью.
Юноша решил, что в таком положении лучший путь — это путь светских формальностей.
— Ладислав, барон Томирский, — представился он, — А это мои воспитатели — пастырь Оксанд и капитан Бронк.
— Моё имя — Гервёр, — ответила девушка, — Дочь барона Тисолла, наследница его амбиций. Мой отец на большом совете, так что можете говорить открыто. Скажите, как вам понравился наш король?
