— Я не разрешал вам ничего трогать, — нахмурился участковый, вручая мне связку из одежды.
— Вы не запрещали, — поправила я, скрываясь в спальне и торопливо одеваясь. В одежде я все же чувствовала себя более человеком, в то время как без нее во мне всегда оставалось что-то звериное. Да и участковому так спокойнее — можно сделать вид, что произошедшее ночью лишь вымысел, страшный сон. И мне, конечно, очень не хотелось эту иллюзию разрушать, но…
— А где труп? — поправляя водолазку, я вышла на кухню. Алексей Михайлович, невидяще уставившись в пол, ощутимо вздрогнул. Горький, словно полынь запах вины поплыл по комнате, заставив меня замолчать.
— В морге, — вздохнул он, вставая и подавая мне куртку. Сам он так и не разделся. — Пойдемте, Алиса Архиповна.
Морг оказался небольшой комнаткой в подвале медпункта. На единственной кушетке лежало прикрытое простыней тело. Глафира Алексеевна, втиснувшись следом за нами, осторожно сдернула ее, открывая страшные, синеватые дырки от пуль. В нос ударил запах старой, свернувшейся крови и смерти. Я открыла рот, дыша, словно загнанная собака. Участковый покосился на меня, но ничего не сказал, обратившись к медсестре:
— Спасибо, Глаш, дальше я сам…
Она недоверчиво покосилась на него, потом на меня, но вышла и я тут же подошла ближе, обнюхивая буквально каждый сантиметр кожи мальчика. Из ран еще пахло порохом, от волос — речной тиной и паленой шерстью. От одежды, к сожалению, ничего не осталось и это было единственным, что роднило его с настоящими оборотнями.
— Поверить не могу, что убил его, — прозвучало глухо за спиной. У меня зачесался нос от обилия запахов. Эмоции — чувство вины, растерянность, страх, гнев — смешались в гремучий коктейль. — Он совсем еще ребенок…
— Он не был ребенком, когда это случилось, а вы защищали свою жизнь, — я дошла до кончиков пальцев, брезгливо сморщилась и все же оглушительно чихнула — подушечки пальцев были черными. И это не было грязью — кожа словно потемнела, словно старая бумага и пахло от нее определенно не гладиолусами. Это был запах разложения.
— Он умирал.
— Что? — участковый наклонился над моим плечом, осматривая пальцы. — Что это?
— Не знаю, — глухо пробормотала я. — Но пахнет смертью.
Алексей Михайлович нервно покосился на меня:
— Что, вы и это умеете? Чего еще мне от вас ждать, Алиса Архиповна?
Я фыркнула:
— То же самое я могу спросить и у вас, участковый.
— Что вы имеете ввиду? — изумился он. Очевидно, регулярно обрастание шерстью казалось ему верхом подлости со стороны одинокой и беззащитной девушки, которую он пытался защищать.
Я аккуратно прикрыла труп простыней. Мы вышли из морга, а затем и из дома прочь. Кутаясь в куртку в попытках спрятаться от липкого, мокрого снега и влажного ветра, я похромала в сторону дома. В голове царил полнейший кавардак, единственным желанием было хоть как-то привести это в порядок. Мне нельзя терять душевное спокойствие, это чревато последствиями. И самый стрессовый фактор сейчас уверенно шел рядом со мной. Когда мы взошли на мост, он неожиданно остановился.
— Это была ваша кровь?
Я поежилась:
— Моя. И, возможно, Генки.
За пеленой снега, в пасмурной серости этого дня можно было поверить, будто мы остались одни на белом свете. Река изредка плескала водой из разломов черного, тонкого льда, где-то далеко лаяли собаки и кричал петух — и это были единственные звуки окрест.
— Кого?
— Генки, — бросила я через плечо, зачарованно смотря вниз, на реку. До сих пор не понимаю, что это было.
— Он тоже был… — участковый замялся, явно не зная как окрестить то, с чем столкнулся.
— Я знаю только, чем он не был, — досадливо огрызнулась я, отлепляясь от перилл и снова устремляясь вперед. Алексей Михайлович, очевидно, решил не отходить от меня ни на шаг, пока не найдет ответов на все свои вопросы.
— Тогда получается, у нас есть два НЕоборотня, — он заговорил снова, только когда мы вошли во двор. Я заглянула в сарай, но все животные, включая дремлющего на потолочной балке кота, были накормлены и напоены, а печь только-только начала остывать. Очевидно, здесь было теплее, чем в моем нетопленном и пустом доме. Заходить туда сразу я не рискнула, не чувствуя теперь уверенности в безопасности своего жилища, и сначала обошла дом кругом, вынюхивая и высматривая. Ничего. Гришкин запах чувствовался возле сарая — очевидно, он решил обо мне позаботиться — но больше никого не было, кроме мимолетного следа участкового. Который все это время пыхтел у меня за спиной, неимоверно раздражая.
— Два необоротня, одна женщина над ними и украденные щенки, — он вошел следом за мной в темные сени и затем в кухню, словно у себя дома снял куртку и полез топить печь. Я наблюдала за этой наглостью, онемев от возмущения. Потом поняла, что ругаться по такому поводу хочется еще меньше и смирилась. В конце концов, есть и другие поводы. А между тем я жутко хотела есть и тут же полезла в погреб, вещая оттуда, как вурдалак из могилы:
— Вы не правы, участковый. У нас есть два МЕРТВЫХ необоротня, одна ВЕДЬМА над ними, щенки, ради которых стоит умереть, пустая могила моей бабки, наведенное проклятие на Гришку, покушение на его отца и его же любовницу. А, и еще… — я с натугой вытащила из погреба банку с солеными огурцами и ведро картошки. Алексей Михайлович тут же брякнул на стол кастрюлю с водой. — Непонятная тварь на старой лесной дороге. Прямо не деревня, а рассадник для нежити…
Судя по его лицу, он еще не скоро отойдет от шока. Деловито протиснувшись мимо, я принялась чистить картошку.
— Ведьма? — наконец, обрел дар речи участковый. Я кивнула. — Проклятие? -
Кивок — Да вы вообще в своем уме?! — рявкнул он. Я вздрогнула, почти очищенная картофелина покатилась по полу. — Какие, к чертям собачьим, ведьмы? Какие оборотни, какие вурдалаки?! Не бывает этого, слышите?!
Я кивнула, обтерла картофелину и, запустив руку в мешочек над головой, достала оттуда ветвистый корешок, сунув ему под нос.
— Что это? — раздраженно поинтересовался участковый.
— Валерьянка, — невозмутимо пояснила я. — Сядьте и успокойтесь. Или мне снова перекинуться, чтоб вы убедились, что это не ложь и не выдумки?
Тяжело дыша, он все же сел, облокотившись на стол. У меня было время дочистить картошку и сунуть ее в печь вариться, нарезать огурцы и слегка зачерствевший хлеб. В доме понемногу становилось теплее и соответственно — уютнее. Я подумала, достала из-под лавки бутылку самогонки (исключительно для оздоровления делала, на травках!) и, плеснув в рюмку на глоток, протянула участковому. Он не поинтересовался содержимым — подмахнул одним движением и даже не поморщился.
— Лучше? — внимательно наблюдая за ним, уточнила я.
Он виновато кивнул.
— Это не сон?
— Нет, — вздохнула я, доставая миску и высыпая туда заранее приготовленный сбор. Плеснула воды из закипевшего чайника — по комнате пополз тяжелый травяной дух, от которого хотелось чихать.
Я скрылась в спальне, натягивая просторную мужскую тельняшку, и вернулась обратно. Аккуратно промокнула смоченной в отваре тряпицей место укуса, приложила к ране и застыла, блаженно расслабившись.
— Как это случилось? — спросил он, внимательно наблюдая за мной. Я пожала плечами:
— Мы не поделили мост. Не думаю, что Генка ждал меня, скорее, просто слонялся по округе в приступе безумия, а я как раз возвращалась с кладбища.
— А там-то вы что делали? — с тоской в глазах спросил участковый. Видно было, что он усиленно пытается понять и принять происходящее, только это не слишком у него получается.
— Могилу откапывала, — брякнула я и, насладившись его взлетевшими к волосам бровями, уточнила: — Хотела убедиться, что это не моя бабка слоняется по лесной дороге, принимая посильное участие в искоренении браконьерства.
— Она что, тоже была… — начал было он.
— Понятия не имею, — перебила я. — Бабки не было. И что-то мне подсказывает, что вы в курсе ее отсутствия на рабочем месте.