– Я уже передумал ее дарить, – сказал Шарлемань. – Мои планы изменились.

Он искренне надеялся, что Сарала пока не станет надевать это ожерелье, выходя в свет, чтобы не дать повода для досужих домыслов о его происхождении. Меньше всего на свете ему бы хотелось, чтобы его нелепая попытка улестить ее, с пока еще не ясной ему самому целью, выплыла наружу. Да и сама Сарала вряд ли стремилась привлечь внимание света к их странным отношениям.

Наконец Мельбурн перевел беседу на проблемы торговли с Америкой хлопком-сырцом и табаком и противодействие, которое оказывали ей консервативно настроенные члены палаты лордов, главным образом старики. Но Шарлемань его почти не слушал, размышляя о том, почему он сразу не признался брату, что проспал эту выгодную сделку. Теперь он очутился в нелепейшем положении и не решался лишний раз раскрыть рот, чтобы не проболтаться.

Что же останавливало его – гордыня, смущение, стыд за то, что его обманула смазливая девица, недавно приехавшая в Лондон? Еще три дня назад вину за упущенную выгоду можно было бы взвалить на нее. Но теперь, когда он успел нагородить столько лжи и ерунды, винить во всем приходилось только самого себя. Объяснить же другой свой дурацкий поступок – жаркий поцелуй, подаренный сопернице, – он так и не смог.

Вдобавок он как-то вяло и робко торговался с Саралой, когда она обескуражила его своей новой, чересчур высокой стеной. Его прежняя, унизительно низкая цена была отвергла ею, после чего они переключились на другую тему.

Свою оплошность ему предстояло исправить как можно скорее, пока о ней не проведали его родственники.

– …когда Закери и Валентайн убили двух бродячих фокусников, – словно бы во сне услышал он конец фразы, произнесенной Мельбурном.

– Убили? – вздрогнув, переспросил Шарлемань.

– Проснулся? – насмешливо осведомился Мельбурн и выпил глоток вина.

– Я задумался, – пожав плечами, сказал Шарлемань.

– О чем же? – Старший брат пронзил его испытующим взглядом.

– Так, ни о чем особенном. О возможных последствиях разрастания конфликта между Великобританией и Соединенными Штатами. Они же грозятся начать задерживать наши суда, не так ли?

– Вообще-то я рассуждал о том, не начать ли нам призывать на военную службу моряков из Штатов и бесцеремонно арестовывать их в наших заморских портах. Впрочем, и то и другое чревато серьезными последствиями и, по сути, является частью одной проблемы.

– Ты прав, – сказал Шарлемань, приказав себе собраться с мыслями. – Недавно я разговаривал с адмиралом…

– Мне бы хотелось услышать твое мнение, – перебил его герцог, понизив голос. – Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы побеседовать вслух с самим собой.

– Да, разумеется, Себастьян! Я извиняюсь. Просто мне не дают покоя несколько важных вопросов…

– Так давай же их обсудим!

– Не стоит, – отмахнулся Шарлемань. – Я постараюсь переубедить адмирала во время нашей следующей встречи.

Себастьян продолжал сверлить его темно-серыми глазами с той же пристальностью, которая не раз вынуждала некоторых членов правительства покидать парламентский зал совещаний под разными благовидными предлогами. Наконец он кивнул и произнес:

– Постарайся сделать для этого все, что в твоих силах. Хотя я, признаться, опасаюсь, что уже поздно. И еще: нам вовсе не обязательно обсуждать во время наших регулярных встреч в этом клубе только политические и деловые вопросы. Если тебя что-то гложет, поделись со мной как с братом и близким другом, не стесняйся.

Прекрасно! Он умудрился-таки вселить в Мельбурна беспокойство. Так не лучше ли взять и покаяться ему в собственной глупости? В конце концов, прошло всего трое суток. Однако его уязвленное самолюбие взяло верх над опасением опростоволоситься, и он решил еще раз попытаться договориться с упрямой Саралой относительно партии шелка. Ему ли, многоопытному бизнесмену, не найти подхода к молодой леди?

И тогда денька через два ему будет уже не в чем каяться.

– Вероятно, меня вывело из равновесия известие, что у Элеоноры и Валентайна скоро родится ребенок, – слукавил он. – Для меня сестра все еще остается девчонкой, а мысль о появлении на свет крохотной копии Валентайна меня просто пугает.

Герцог рассмеялся и, расслабившись, признался:

– Честно говоря, мне тоже страшно себе такое представить. Но я хочу наконец увидеть Элеонору счастливой и надеюсь, что ее дитя будет похоже на мать, а не на отца.

– Да будет так! – сказал Шарлемань, подняв рюмку с ромом, и выпил ее залпом, даже не поморщившись. Себастьян только покачал головой.

– Неужели мы не можем заняться чем-нибудь более полезным, папа, чем присутствовать на музыкальном вечере ради нескольких незнакомых людей? – в сердцах воскликнула Сарала.

Ее мать, одетая в чересчур броское для подобного собрания роскошное желтое платье, ответила, входя в холл:

– Побывав там, ты со всеми познакомишься, они же будут благодарны тебе за твое присутствие. А как иначе ты собираешься обзаводиться новыми друзьями, деточка?

Честно говоря, Сарала и сама думала так же, но притворялась, что вовсе не горит желанием исполнить роль потенциальной невесты. Расправляя рукава плаща, она промолвила, когда они вышли из дома все втроем:

– Все это звучит замечательно и чудесно, но я знаю, что твоя истинная цель в другом.

– И в чем же она заключается, доченька? – поинтересовался отец, поудобнее усаживаясь в карете рядом с супругой.

– Видишь ли, папочка, дело в том, что мамины подруги вознамерились выдать меня за лорда Эппинга или за лорда Джона Тандла, а наша мама вообще-то прочит мне в мужья герцога Мельбурна. – Она улыбнулась, считая идею маркизы невероятно дурацкой. – Вот только сами джентльмены пока даже не догадываются об этом.

– Не смей насмехаться над мамиными планами! – одернул ее отец. – Ей виднее. Но позволь тебя спросить: не с братом ли герцога ты танцевала на последнем балу?

– С лордом Шарлеманем, – кивнула Сарала. – Он показался мне очень высокомерным. А его светлость, как мне кажется, в десять раз хуже, на меня он даже не взглянет.

– Ты, Говард, по-моему, знаком с герцогом, – сказала маркиза. – Вот и представь ему нашу дочь.

Маркиз пожал ей руку и виновато промямлил:

– Мы всего-то и перебросились с ним словечком-другим. О чем такому блестящему государственному мужу беседовать со мной, бедным стариком? Я ведь только недавно получил титул, и в свете меня почти не знают. Нет уж, уволь меня от этого!

– Ты можешь быть интересным собеседником, папа! – сказала Сарала. – Просто герцог тебя еще плохо знает.

Отец наклонился к ней и потрепал по щеке.

– С твоей стороны весьма любезно польстить мне, доченька! Вынужден признаться, что я мог бы рассказать его светлости, как я однажды охотился на тигров, сидя на спине слона. Вряд ли герцогу доводилось принимать участие в королевской охоте. Тут требуется немалая сноровка!

– Я сомневаюсь, что на такой охоте побывали и многие другие англичане, – сказала Сарала.

– Довольно! – прервала их разговор леди Ганновер. – Чтобы удачно выйти замуж, требуется не меньшее искусство, чем на охоте на тигров. Так ты сумеешь организовать представление нашей дочери его светлости, Говард?

– Да, моя дорогая, – с тяжелым вздохом ответил ей супруг, __ Разумеется, если сегодня он объявится в салоне.

– Леди Тремейн по секрету сообщила леди Аллендейл, что там будет присутствовать все их семейство. Они ведь старинные приятели с Френфилдами.

При мысли о возможной встрече с лордом Шарлеманем по спине Саралы побежали мурашки. Женится ли на ней впоследствии какой-нибудь титулованный государственный муж, которому ее сегодня представят, ее совершенно не волновало. Зато ее привела в дрожь перспектива во второй раз за день увидеться с Шеем.

Бальный зал Френфилд-Хауса был заставлен стульями, У дальней стены стояли музыкальные инструменты – фортепьяно и арфа. Сарала мысленно поблагодарила Бога за то, что самой ей выступать здесь на этот раз не придется, поскольку маркиза объявила своим подругам, что ей необходимо помузицировать немного дома, чтобы восстановить беглость пальцев.